Чтение 43–й страницы книги ~Икона~

американские исследователи еще до того, как Монк встретился с профессором в
его номере в "Сан-Хосе фиэрмонт". Теперь он был готов дать ответы. Трудность
состояла в том, что ему было сложно совершить поездку в Москву, не вызвав
подозрений.

Но поскольку Горький тоже являлся городом, напичканным научными
учреждениями, и находился всего в девяноста минутах езды от Арзамаса-16,
Блинов мог поехать туда. После личных обращений КГБ снял постоянную слежку,
без которой он не мог выехать за пределы научной зоны. В конце концов,
рассуждал он, ездил же он в Калифорнию. Почему нельзя в Горький? В этом его
поддержал парторг. Освобожденный от "хвоста", он смог сесть на более дальний
поезд - до Владимира, города с многочисленными старинными церквами. Но к
ночи он должен был вернуться домой. Он выбрал день 19 июля, а место встречи
назначил в подземной часовне Успенского собора в полдень.

Две недели Монк занимался изучением Владимира. Этот средневековый город
славился двумя величественными соборами, богатыми иконами Рублева. Успенский
собор был самым большим, а другой, не менее известный и почти такой же
роскошный, назывался собором Святого Димитрия.

В Лэнгли не сумели найти туристическую группу, которая в день встречи
оказалась бы поблизости от Владимира. Поехать туда в одиночку было
рискованно; в группах безопаснее. Наконец они отыскали группу энтузиастов по
изучению русской церковной архитектуры, отправляющуюся в Москву в середине
июля с заездом на автобусе в сказочный монастырь в Загорске именно 19 июля.
Доктор Питерс присоединился к этой группе.

С ореолом густых кудрявых седых волос, уткнувшись носом в путеводители,
доктор Питерс три дня осматривал великолепные соборы Кремля. На третий день
вечером гид из "Интуриста" объявил, что в 7.30 утра на следующий день они
соберутся в холле отеля, чтобы на автобусе ехать в Загорск.

В 7.15 утра доктор Питерс передал записку, что страдает сильным
расстройством желудка и предпочитает остаться в постели и принимать
лекарства. В 8.00 он тихо вышел из "Метрополя" и пошел на Казанский вокзал,
где сел на поезд, идущий во Владимир. Еще не было одиннадцати, когда он
приехал в этот город.

Как он и рассчитывал, там уже бродили несколько групп туристов, их никто
не "пас", поскольку во Владимире не было ничего засекреченного. Питере купил
путеводитель по городу и долго бродил вокруг собора Святого Димитрия,
восхищаясь его красотой, - стены собора украшали многочисленные барельефы,
изображающие зверей, птиц, цветы, грифонов, святых и пророков. Без десяти
двенадцать он прошел триста метров, оказался у Успенского собора и,
незамеченный, спустился в часовню под хорами и алтарем. Он с восхищением
любовался иконами Рублева, когда за спинойкто-то кашлянул. "Если за ним
следили, я пропал", - подумал он.

- Привет, профессор, как поживаете? - спокойно произнес Монк, не отводя
глаз от сияющей иконы.

- Хорошо, только нервничаю, - сказал Блинов.

- А мы не нервничаем?

- Я принес кое-что для вас.

- И у меня есть что-то для вас. Длинное письмо от Жени. Другое - от
маленького Ивана, с рисунками, которые он сделал в школе. Между прочим, он,
должно быть, унаследовал ваши способности. Учитель математики говорит, что
он обогнал весь класс. - Ученый, у которого от страха на лбу выступили
капельки пота, просиял от удовольствия. - Медленно идите за мной, - сказал
Монк, - и смотрите на иконы.

Он двинулся с места, но таким образом, чтобы иметь возможность оглядеть
всю часовню. Группа французских туристов ушла, и они остались одни. Он отдал
профессору письма, привезенные из Америки, и второй список заданий,
подготовленный американскими физиками-ядерщиками. Пакет вошел в карман
пиджака Блинова. То, что он приготовил для Монка, было намного толще - пачка
документов толщиной примерно в дюйм, которые он скопировал в Арзамасе-16.

Монку это не понравилось, но делать было нечего, он засунул ее под
рубашку и протолкнул за спину. Затем пожал руку ученому и улыбнулся:

- Смелее, Иван Евдокимович, теперь недолго. Еще год.

Они расстались. Блинов вернулся в Горький, а оттуда в свою золотую
клетку; Монк успел на поезд, отправляющийся в Москву. Он улегся в постель,
оставив свой пакет в посольстве США, еще до того, как автобус вернулся из
Загорска. Все ему сочувствовали и говорили, что он пропустил удивительную
поездку.

Двадцатого июля группа улетела из Москвы в Нью-Йорк. В тот же вечер в
аэропорту Кеннеди приземлился еще один самолет, но он прилетел из Рима. Он
привез Олдрича Эймса. возвратившегося после трехлетнего пребывания в Италии,
чтобы продолжать шпионить на КГБ в Лэнгли. Он стал богаче еще на два
миллиона долларов.

Перед отъездом из Рима он выучил и сжег длинное, на девяти страницах,
письмо из Москвы. Главным в нем был лист с заданием по разоблачению
каких-либо еще агентов, засланных ЦРУ в СССР, а упор делался на сотрудников
КГБ, ГРУ, старших гражданских чиновников или ученых. В конце была приписка:
"Сконцентрируйте внимание на человеке, который нам известен как Джейсон
Монк".

Глава 9

Август не самый удачный месяц для мужских клубов, расположенных в районе
Сент-Джеймс-стрит, Пиккадилли и Пэлл-Мэлл. Это месяц отпусков, и большая
часть персонала желает провести его вместе с семьей где-нибудь подальше от
города, а половина членов клуба находится либо в своих поместьях, либо за
границей.

Многие клубы закрываются, и те члены, которые по различным причинам
остаются в столице, вынуждены мириться с незнакомой обстановкой; разного
рода двусторонние договоренности между клубами позволяют членам
закрывающихся клубов есть и пить в тех, которые остались открытыми.

Но в последний день августа "Уайтс" снова открылся, и сэр Генри Куме
пригласил туда на ленч человека на пятнадцать лет старше себя, одного из
своих предшественников на посту шефа Интеллидженс сервис.

Семидесятичетырехлетний сэр Найджел Ирвин уже пятнадцать лет как
освободился от служебного ярма. Первые десять лет он провел, "занимаясь
кое-чем в Сити". Это означало, что, как и другие до и после него, он, умело
используя свой богатый опыт, знание коридоров власти и врожденную
проницательность, входил во многие советы директоров, что позволило ему
отложить кое-что на старость.

Четыре года назад он окончательно отошел отдел и поселился около Суониджа
на острове Пурбек в графстве Дорсет, где занимался чтением, писал, гулял по
пустынному берегу Ла-Манша и временами ездил на поезде в Лондон повидать
старых друзей. Эти самые друзья считали, что он все еще в прекрасной форме,
поскольку за мягким выражением его голубых глаз скрывался острый как бритва
ум.

Те, кто хорошо его знал, понимали, что старомодная любезность, которую он
проявлял по отношению ко всем, таит под собой железную волю, готовую при
необходимости превратиться в крайнюю жестокость. Генри Кумсу, невзирая на
разницу в возрасте, это было прекрасно известно.

Они оба были специалистами по России. После отставки Ирвина шефом СИС
поочередно побывали два востоковеда и арабист, пока приход Генри Кумса не
ознаменовал возврат к тем, кто отточил зубы в борьбе против Советского
Союза. Когда шефом был Найджел Ирвин, Куме проявил себя как блестящий
оператор, используя всю свою хитрость против шпионской сети КГБ в Восточном
Берлине и восточногерманского главного агента Маркуса Вольфа.

Ирвин мог удовлетвориться разговором на уровне светской беседы в
заполненном посетителями баре на нижнем этаже клуба, но он не лишился своих
человеческих слабостей, и ему было любопытно, зачем его бывший протеже
попросил его предпринять поездку из Дорсета в жаркий Лондон ради одного
ленча. И только когда они возобновили разговор наверху, устроившись за
столиком у окна, выходящего на Сент-Джеймс-стрит, Кумс коснулся цели своего
приглашения.

- В России что-то происходит, - начал он.

- Много чего. и ничего хорошего, как я вижу из газет, - заметил Ирвин.

Кумс улыбнулся. Он знал, что у старика есть источники информации получше
утренних газет.

- Я не буду углубляться в эту тему, - сказал он. - Не здесь, не сейчас.
Только в общих чертах.

- Безусловно, - согласился Ирвин.

Кумс вкратце изложил развитие событий за последние шесть недель в Москве
и в Лондоне. Особенно в Лондоне.

- Они не собираются ничего предпринимать, и решение окончательное, -
сказал он. - События должны развиваться своим путем, как бы прискорбны они
ни были. Так по крайней мере наш уважаемый министр иностранных дел
высказался по этому вопросу пару дней назад в моем присутствии.

- Боюсь, вы слишком переоцениваете меня, если полагаете, что я могу
что-то сделать, чтобы оживить мандаринов с Кинг-Чарльз-стрит, - ответил сэр
Найджел. - Я стар и нахожусь в отставке. Как говорят поэты, жизнь прожита,
страсти утихли.

- Я хотел бы, чтобы вы взглянули на два документа, - сказал Куме. - Один
представляет собой полный отчет событий, происшедших, насколько мы можем
установить, с того момента, когда смелый, хотя и неумный, старик украл папку
со стола личного секретаря Комарова. Думайте сами, можете ли вы согласиться
с нашим решением считать "Черный манифест" подлинным.

- А второй?

- Сам манифест.

- Благодарю вас за доверие. И что я должен с ними делать?

- Возьмите их домой, прочитайте оба, составьте о них мнение.

Когда унесли пустые глубокие блюда из-под рисового пудинга с вареньем,
сэр Генри Куме заказал кофе и два бокала марочного портвейна "Фонеска",
особо тонкого вкуса, из коллекции клуба.