Чтение 43–й страницы книги ~Унесенные ветром. Скарлетт.~

Арчи посмотрел на нее холодным глазом.

- Значит, чтоб они прижали нас к ногтю, а мы и пальцем не шевельнули? Право же, у бабы не больше гордости, чем у козы.

Когда Скарлетт подрядила десять каторжников, по пять человек на каждую лесопилку. Арчи выполнил свою угрозу и отказался служить ей. Ни уговоры Мелани, ни обещание Фрэнка повысить оплату не могли заставить его снова взять в руки вожжи. Он охотно сопровождал Мелани, и тетю Питти, и Индию, и их приятельниц в разъездах по городу, но только не Скарлетт. Он даже не соглашался везти других леди, если Скарлетт сидела в коляске. Получалось не очень приятно - надо же, чтобы какой-то старый головорез осуждал ее действия, но еще неприятнее было то, что и семья ее и друзья соглашались со стариком.

Фрэнк ведь умолял ее не нанимать каторжников. Эшли сначала отказывался иметь с ними дело и согласился лишь скрепя сердце, после того как она, испробовав и слезы и мольбы, пообещала снова нанять вольных негров, лишь только настанут лучшие времена. А соседи столь открыто выражали свое неодобрение, что Фрэнк, тетя Питти и Мелани не решались смотреть им в глаза. Даже дядюшка Питер и Мамушка заявили, что каторжники - они только несчастье приносят и ничего хорошего из этого не выйдет. Вообще все считали, что это не дело - пользоваться чужой бедой и несчастьем.

- Но вы же не возражали, когда на вас работали рабы! - возмущенно восклицала Скарлетт.

Ах, это совсем другое дело. Какая же у рабов была беда, да и несчастливы они не были. В рабстве неграм жилось куда лучше, чем сейчас, когда их освободили, и если она не верит, пусть посмотрит вокруг! Но как всегда, когда Скарлетт наталкивалась на противодействие, это лишь подхлестывало ее решимость идти своим путем. Она сняла Хью с управления лесопилкой, поручила ему развозить лес и окончательно сговорилась с Джонни Гэллегером.

Он, казалось, был единственным, кто одобрял ее решение нанять каторжников. Он кивнул своей круглой головой и сказал, что это - ловкий ход. Скарлетт, глядя на этого маленького человечка, бывшего жокея, твердо стоявшего на своих коротких кривых ногах, на его лицо гнома, жесткое и деловитое, подумала: "Тот, кто поручал ему лошадей, не слишком заботился о том, чтобы они были в теле. Я бы его и на десять футов не подпустила ни к одной из своих лошадей".

Ну, а команду каторжников она без зазрения совести готова была ему доверить.

- Я могу распоряжаться этой командой как хочу? - спросил он, и глаза у него были холодные, словно два серых агата.

- Абсолютно - как хотите. Я требую лишь одного: чтобы лесопилка работала и чтобы она поставляла лес, когда он мне нужен, и в том количестве, какое мне нужно.

- Я - ваш, - коротко объявил Джонни. - Я скажу мистеру Уэлберну, что ухожу от него.

И он пошел прочь враскачку сквозь толпу штукатуров, плотников и подносчиков кирпича, а Скарлетт, глядя ему вслед, почувствовала, что у нее словно гора свалилась с плеч, и сразу повеселела. Да, Джонни именно тот, кто ей нужен. Крутой, жесткий, без глупостей. "Ирландский голодранец, решивший выбиться в люди", - презрительно сказал про него Фрэнк, но как раз поэтому Скарлетт и оценила Джонни. Она знала, что ирландец, решивший чего-то в жизни достичь, - человек нужный, независимо от его личных качеств. Да к тому же Джонни знал цену деньгам, и это сближало ее с ним гораздо больше, чем с людьми ее круга.

За первую же неделю управления лесопилкой он оправдал все ее надежды, так как с пятью каторжниками наготовил пиленого леса больше, чем Хью с десятью вольными неграми. Мало того: он дал возможность Скарлетт, - а она весь этот год, проведенный в Атланте, почти не знала роздыху, - почувствовать себя свободной, ибо ему не нравилось, когда она торчала на лесопилке, и он сказал ей об этом напрямик.

- Вы занимайтесь своим делом - продажей, а уж я буду заниматься лесом, - решительно заявил он. - Там, где работают каторжники, не место для леди. Если вам этого никто еще не говорил, так я, Джонни Гэллегер, говорю сейчас. Я ведь поставляю вам лес, верно? Но я вовсе не желаю, чтоб меня пестовали каждый день, как мистера Уилкса. Ему нужна нянька. А мне - нет.

И Скарлетт, хоть и против воли, воздерживалась от посещения лесопилки, где командовал Джонни, поскольку опасалась, что, если станет наведываться слишком часто, он может плюнуть и уйти, а это была бы просто гибель. Его слова о том, что Эшли нужна нянька, больно укололи ее, потому что это была правда, в которой она сама себе не желала признаться. Эшли и с каторжниками производил не намного больше леса, чем с вольнонаемными, а почему - он и сам не знал. К тому же он, казалось, стыдился того, что у него работают каторжники, и почти не общался со Скарлетт.

Скарлетт же с тревогой наблюдала происходившие в нем перемены. В его светлых волосах появились седые пряди, плечи устало горбились. И он редко улыбался. Он уже не был тем беспечным Эшли, который поразил ее воображение много лет тому назад. Его словно подтачивала изнутри с трудом превозмогаемая боль, и крепко сжатый рот придавал лицу столь сумрачное выражение, что Скарлетт не могла смотреть на него без горечи и удивления. Ей хотелось насильно притянуть его голову к своему плечу, погладить седеющие волосы, воскликнуть: "Скажи же мне, что тебя мучит! Я все устрою. Все сделаю, чтоб тебе было хорошо!"

Но его церемонная отчужденность удерживала ее на расстоянии.

ГЛАВА XLIII

Стоял один из тех редких в декабре дней, когда солнце грело почти так же тепло, как бабьим летом. Сухие красные листья еще висели на дубе во дворе тети Питти, а в пожухлой траве еще сохранились желтовато-зеленые пятна. Скарлетт с младенцем на руках вышла на боковую веранду и села в качалку на солнце. Она была в новом платье из зеленого чаллиса, отделанном ярдами черной плетеной тесьмы, и в новом кружевном чепце, который заказала для нее тетя Питти. И то и другое очень ей шло, и, зная это, она с удовольствием их надевала... Приятно было, наконец, снова хорошо выглядеть после того, как столько времени ты была сущим страшилищем!

Скарлетт сидела, покачивая младенца и напевая себе под нос, как вдруг услышала на боковой улочке цокот копыт и, посмотрев с любопытством в просветы между листьями высохшего винограда, который обвивал веранду, увидела Ретта Батлера, направлявшегося к их дому.

Его долгие месяцы не было в Атланте - он уехал почти сразу после смерти Джералда и задолго до появления на свет Эллы-Лорины. Скарлетт не хватало его, но сейчас она от души пожелала найти какой-то способ избежать встречи с ним. По правде говоря, при виде его смуглого лица ее охватила паника и чувство вины. То, что она пригласила на работу Эшли, камнем лежало на ее совести, и ей не хотелось обсуждать это с Реттом, но она знала, что он принудит, как ни вертись.

Он остановил лошадь у калитки и легко соскочил на землю, и Скарлетт, в волнении глядя на него, подумала, что он - ну точно сошел с картинки в книжке, которую Уэйд вечно просит ему почитать.

"Не хватает только серьги в ухе да абордажной сабли в зубах, - подумала она. - Но пират он или не пират, а перерезать мне горло я ему сегодня не дам".

Он вошел в калитку, и она окликнула его, призвав на помощь свою самую сияющую улыбку. Как удачно, что на ней новое платье и этот чепец и она выглядит такой хорошенькой! Взгляд, каким он окинул ее, подтвердил, что и он находит ее хорошенькой.

- Еще один младенец! Ну, Скарлетт, и удивили же! - рассмеялся он и, нагнувшись, откинул одеяльце, прикрывавшее маленькое уродливое личико Эллы-Лорины.

- Не кажитесь глупее, чем вы есть, - сказала она, вспыхнув. - Как поживаете, Ретт? Вас так давно не было видно.

- Да, давно. Дайте подержать малыша, Скарлетт. О, я знаю, как надо держать младенцев. У меня много самых неожиданных способностей. Надо сказать, он - точная копия Фрэнка. Только баков не хватает, но всему свое время.

- Надеюсь, это время никогда не наступит. Это девочка.

- Девочка? Тем лучше. С мальчишками одно беспокойство. Не заводите себе больше мальчиков, Скарлетт.

Она чуть было не ответила ему со всем ехидством, что вообще не намерена больше иметь ни мальчиков, ни девочек, но сумела удержаться и сверкнула улыбкой, а тем временем мозг ее усиленно работал, изыскивая тему для беседы, которая отдалила бы наступление неприятной минуты и разговор о нежелательном предмете.

- Приятная у вас была поездка, Ретт? Куда это вы на сей раз ездили?

- О... на Кубу... в Новый Орлеан... в другие место. Вот что, Скарлетт, берите-ка свою малютку: она решила пускать слюни, а я не могу добраться до носового платка. Отличный ребенок, уверяю вас, только я не хочу, чтоб она испачкала мне рубашку.

Скарлетт взяла у него девочку и положила к себе на колени, а Ретт не спеша оперся на балюстраду и достал сигару из серебряного портсигара.

- Вы все время ездите в Новый Орлеан, - заметила Скарлетт. - И ни разу не сказали мне - зачем, - надув губки, добавила она.

- Я ведь много работаю, и, очевидно, дела влекут меня туда.

- Много работаете?! Вы?! - Она рассмеялась ему в лицо. - Да вы в жизни своей не работали. Вы слишком ленивы. Все ваши дела сводятся к тому, что вы ссужаете деньгами этих воров-"саквояжников", а потом отбираете у них половину прибыли и подкупаете чиновников-янки, чтобы они помогали вам грабить нас - налогоплательщиков.

Он запрокинул голову и расхохотался.

- А уж как бы вам хотелось иметь столько денег, чтобы вы могли покупать чиновников и поступать так же!

- Да я при одной мысли... - вскипела было она.

- Впрочем, может, вам и удастся выжать достаточно денег, чтобы в один прекрасный день всех подкупить. Может, вы и разбогатеете на этих каторжниках, которых вы подрядили.

- О, - немного растерявшись, выдохнула она, - как это вы так скоро узнали про мою команду?

- Я приехал вчера в конце дня и провел вечер в салуне "Наша славная девчонка", где можно услышать все городские новости. Это своего рода банк, куда собираются все сплетни. Даже лучше дамского вязального кружка. Не было человека, который не сказал бы мне о том, что вы подрядили команду каторжников и поставили над ними этого урода коротышку Гэллегера, чтобы он вогнал их в гроб работой.

- Это ложь, - пылко возразила она. - Ни в какой гроб он их не вгонит. Уж я об этом позабочусь.

- Вы?

- Конечно я! Да как вы можете говорить такое?!

- Ах, извините, пожалуйста, миссис Кеннеди! Я знаю, ваши мотивы всегда безупречны. И однако же, этот коротышка Джонни Гэллегер - такая бессердечная скотина, каких еще поискать надо. Так что лучше следите за ним в оба, не то будут у вас неприятности, когда явится инспектор.

- Занимайтесь-ка своими делами, а уж я буду заниматься своими, - возмущенно отрезала она. - И не желаю я больше говорить о каторжниках. Все становятся такими мерзкими, как только речь заходит о них. Какая у меня команда - никого не касается... Кстати, вы мне так и не сказали, что у вас за дела в Новом Орлеане. Вы ездите туда так часто, что все говорят... - Она поспешно умолкла. Она вовсе не собиралась заходить так далеко.

- Так что же все говорят?

- Ну... что у вас там возлюбленная. Что вы собираетесь жениться. Это правда, Ретт?

Она так давно сгорала от любопытства, что не удержалась и все же задала этот вопрос. Что-то похожее на ревность шевельнулось в ней при мысли о том, что Ретт может жениться, хотя с чего бы ей ревновать.

Его дотоле равнодушный взгляд стал вдруг острым; он посмотрел на нее в упор и смотрел не отрываясь, пока румянец не вспыхнул на ее щеках.

- А вы это очень примете к сердцу?

- Ну, мне совсем не хотелось бы терять вашу дружбу, - церемонно произнесла она и, наклонившись, с деланно безразличным видом поправила одеяльце на головке Эллы-Лорины.

Он вдруг отрывисто рассмеялся и сказал:

- Посмотрите на меня, Скарлетт.

Она нехотя подняла на него глаза и еще больше покраснела.

- Можете сказать своим любопытным подружкам, что я женюсь лишь в том случае, если не смогу иначе получить женщину, которая мне нужна. А еще ни одной женщины я не желал так сильно, чтобы жениться на ней.

Вот уж тут Скарлетт действительно сконфузилась и смешалась; в памяти ее возникла та ночь на этой самой веранде во время осады, когда он сказал: "Я не из тех, кто женится", и как бы между прочим предложил ей стать его любовницей, - возник и тот страшный день, когда она пришла к нему в тюрьму, и ей стало стыдно от этих воспоминаний. А он, казалось, прочел эти мысли в ее глазах, и по лицу его медленно поползла ехидная улыбка.

- Так и быть, я удовлетворю ваше вульгарное любопытство, поскольку вы спросили напрямик. Я езжу в Новый Орлеан не из-за возлюбленной. А из-за ребенка, маленького мальчика.

- Маленького мальчика, - от неожиданности смятение Скарлетт как рукой сняло.

- Да, я его законный опекун и отвечаю за него. Он ходит в школу в Новом Орлеане. И я часто навещаю его.

- И возите ему подарки? Так вот почему он всегда знает, какой подарок понравится Уэйду!

- Да, - нехотя признался он.

- Ну, скажу я вам! А он хорошенький?

- Даже слишком - себе во вред.

- И он послушный мальчик?

- Нет. Настоящий чертенок. Лучше бы его не было. А то с мальчиками одни заботы. Вам еще что-нибудь угодно знать?

Он вдруг разозлился, насупился, словно пожалел о том, что вообще выложил ей все это.

- Да нет, если вы сами не хотите о чем-то рассказать мне, - высокомерно заявила она, хотя и сгорала от желания узнать побольше. - Только вот не могу я представить себе вас в роли опекуна. - И она расхохоталась, надеясь вывести его из себя.

- Да, думаю, что не можете. Вы ведь не отличаетесь богатым воображением.

Он умолк и затянулся сигарой. А Скарлетт отчаянно пыталась придумать, что бы такое погрубее сказать, чтобы не остаться в долгу, но в голову ей ничего не приходило.

- Я буду признателен, если вы никому об этом не расскажете, - наконец промолвил он. - Впрочем, просить женщину держать рот на замке - это все равно что просить о невозможном.

- Я умею хранить секреты, - с видом оскорбленного достоинства сказала она.

- Умеете? Приятно узнавать о друзьях то, чего и не подозревал. А теперь перестаньте дуться, Скарлетт. Я сожалею, что был груб, но это вам за ваше любопытство. Улыбнитесь же, и доставим друг другу две-три приятные минуты, прежде чем я приступлю к разговору о вещах неприятных.

"О господи! - подумала она. - Вот теперь он заведет разговор про Эшли и про лесопилку!" И она поспешила улыбнуться, заиграв ямочками в надежде, что это направит его мысли на другое.

- А куда еще вы ездили, Ретт? Не все же время вы были в Новом Орлеане, правда?

- Нет, последний месяц я был в Чарльстоне. У меня умер отец.

- Ох, извините.

- Не надо извиняться. Я уверен, он вовсе не жалел, что умирает, да и я вовсе не жалею, что он мертв.

- Какие страшные вещи вы говорите, Ретт!

- Было бы куда страшнее, если бы я делал вид, будто жалею о нем, хотя на самом деле это не так, верно? Мы никогда не питали друг к другу любви. Я просто не могу припомнить, чтобы старый джентльмен хоть в чем-то одобрял меня. Я был слишком похож на его отца, а он не одобрял своего отца. И по мере того как я рос, его неодобрение превратилось в настоящую неприязнь-правда, должен признаться, я не прилагал особых усилий, чтобы исправить дело. Все, чего отец ждал от меня, каким хотел бы меня видеть, было так нудно. И кончилось тем, что он вышвырнул меня в широкий мир без единого цента в кармане, не научив ничему дельному, кроме того, что обязан уметь чарльстонский джентльмен - быть хорошим стрелком и отменным игроком в покер. Когда же я не подох с голоду, а извлек немало преимуществ из своего умения играть в покер и по-королевски содержал себя игрой, отец воспринял это как личное оскорбление. Такой афронт: Батлер стал игроком! Поэтому, когда я впервые вернулся в родной город, отец запретил матери видеться со мной. И во время войны, когда я прорывался сквозь вражескую блокаду в Чарльстон, матери приходилось лгать и встречаться со мной тайком. Естественно, моя любовь к отцу от этого не возрастала.

- Ох, я же понятия обо всем этом не имела!

- По общепринятым воззрениям он был типичным добропорядочным джентльменом старой школы, а это значит, что он был невежествен, упрям, нетерпим и способен думать лишь так, как думали джентльмены старой школы. Все чрезвычайно восторгались им за то, что он отлучил меня от дома и считал все равно что мертвым. "Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его". Я был его правым глазом, его старшим сыном, и он, пылая мщением, вырвал меня из своего сердца. - Ретт слегка усмехнулся, но глаза его оставались холодно-ироничными. - Это я еще мог бы ему простить, но не могу простить того, до какого состояния он довел мою мать и сестру, когда кончилась война. Они ведь остались совсем нищие. Дом на плантации сгорел, а рисовые поля снова превратились в болота. Городской дом пошел с молотка за неуплату налогов, и они переехали в две комнатенки, в которых даже черным не пристало жить. Я посылал: деньги маме, но отец отсылал их обратно: они, видите ли, были нажиты нечестным путем! Я несколько раз ездил в Чарльстон и потихоньку давал деньги сестре. Но отец: всегда это обнаруживали устраивал ей такой скандал, что бедняжке жизнь становилась не мила. А деньги возвращались мне. Просто не понимаю, как они жили... Впрочем, нет, понимаю. Брат давал им сколько мог, хотя, конечно, немного, а от меня тоже не желал ничего брать: деньги спекулянта, видите ли, не приносят счастья! Ну, и друзья, конечно, помогали. Ваша тетушка Евлалия была очень добра. Вы ведь знаете: она одна из ближайших подруг моей мамы. Она давала им одежду и... Боже правый, мама живет подаянием!

Это был один из тех редких случаев, когда Скарлетт видела Ретта без маски - жесткое лицо его дышало неподдельной ненавистью к отцу и болью за мать.

- Тетя Дали! Но, господи, Ретт, у нее же самой почти ничего нет, кроме того, что я ей посылаю!

- Ах, вот, значит, откуда все! До чего же вы плохо воспитаны, прелесть моя: похваляетесь передо мной, чтобы еще больше меня унизить. Позвольте, в таком случае, возместить вам расходы!

- Охотно, - сказала Скарлетт и вдруг лукаво улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ.

- Ах, Скарлетт, как же начинают сверкать ваши глазки при одной мысли о лишнем долларе! Вы уверены, что помимо ирландской крови в вас нет еще и шотландской или, быть может, еврейской?

- Не смейте говорить гадости! Я вовсе не собиралась похваляться перед вами, когда сказала про тетю Лали. А она, ей-богу, видно, думает, что у меня денег - куры не клюют. То и дело пишет, чтобы я еще прислала, а у меня - бог свидетель - и своих трат предостаточно, не могу же я содержать еще весь Чарльстон. А отчего умер ваш отец?

- От обычного для нынешних джентльменов недоедания - так я думаю и надеюсь. И поделом ему. Он хотел, чтобы мама и Розмари голодали вместе с ним. Теперь же, когда он умер, я буду им помогать. Я купил им дом на Бэттери и нанял слуг. Но они, конечно, держат в тайне, что деньги дал я.

- Почему?

- Дорогая моя, вы же знаете Чарльстон! Вы там бывали. Мои родные хотя люди и бедные, но должны сохранять лицо. А как его сохранишь, если станет известно, что живут они на деньги игрока, спекулянта и "саквояжника". Вот они и распустили слух, что отец оставил страховку на огромную сумму, что он жил в нищете и голодал, чем и довел себя до смерти, но деньги по страховке выплачивал, чтобы как следует обеспечить семью после своей смерти. Поэтому теперь в глазах людей он уже не просто джентльмен старой школы, а Джентльмен с большой буквы. Собственно, человек, принесший себя в жертву ради семьи. Надеюсь, он переворачивается в гробу оттого, что, несмотря на все его старания, мама и Розмари ни в чем теперь не нуждаются... В определенном смысле мне даже жаль, что он умер: ведь ему так хотелось умереть, он был рад смерти.

- Почему?

- Да потому, что на самом деле он умер еще тогда, когда генерал Ли сложил оружие. Вызнаете людей такого типа. Он не смог приспособиться к новым временам и только и делал, что разглагольствовал о добрых старых днях.

- Ретт, неужели все старики такие? - Она подумала о Джералде и о том, что Уилл рассказал ей про него.

- Нет, конечно! Взгляните хотя бы на вашего дядю Генри и на этого старого дикого кота мистера Мерриуэзера. Они точно заново родились, когда пошли в ополчение, и с тех пор, по-моему, все молодеют и становятся ершистее. Я как раз сегодня утром повстречал старика Мерриуэзера - он ехал в фургоне Рене и клял лошадь, точно армейский живодер. Он сказал мне, что помолодел на десять лет с тех пор, как разъезжает в фургоне, а не сидит дома и не слушает квохтанье невестки. А ваш дядя Генри с наслаждением сражается с янки и в суде и вне его, защищая от "саквояжников" вдов и сирот - боюсь, бесплатно. Если бы не война, он бы давно вышел в отставку и холил свой ревматизм. Оба старика помолодели, потому что снова стали приносить пользу и чувствуют, что нужны. И им нравится это новое время, которое дает возможность и старикам проявить себя. Но немало есть людей - причем молодых, - которые пребывают в таком состоянии, в каком находились мой и ваш отец. Они не могут и не хотят приспосабливаться, и это как раз подводит меня к той неприятной проблеме, которой я хотел сегодня коснуться, Скарлетт.

Этот неожиданный поворот беседы выбил почву из-под ног Скарлетт, и она пробормотала:

- Что... что... - А про себя взмолилась: "О господи! Вот и началось. Смогу ли я его умаслить?"

- Зная вас, мне, "конечно, не следовало ожидать, что вы будете правдивы, порядочны и честны со мной. Но я по глупости поверил вам.

- Я просто не понимаю, о чем вы.

- Думаю, что понимаете. Во всяком случае, вид у вас очень виноватый. Когда я сейчас ехал по Плющовой улице, направляясь к вам с визитом, кто бы, вы думали, окликнул меня из-за изгороди - миссис Эшли Уилкс!. Я, конечно, остановился поболтать с ней.

- Вот как!

- Да, у нас была очень приятная беседа. Она всегда хотела, чтобы я знал, заявила миссис Уилкс, каким она меня считает храбрым, потому что я пошел воевать за Конфедерацию, хотя часы ее и были уже сочтены.

- Чепуха какая-то! Мелли просто идиотка. Она могла умереть в ту ночь из-за этого вашего героизма.

- Тогда, я полагаю, она б сочла, что умерла во имя Правого Дела. Потом я спросил ее, что она делает в Атланте, и она удивленно посмотрела на меня и сказала, что они теперь здесь живут и что вы были так добры - сделали мистера Уилкса партнером у себя на лесопилке.

- Ну и что? - коротко спросила Скарлетт.

- Когда я одалживал вам деньги на приобретение этой лесопилки, я поставил одно условие, которое вы согласились выполнить и которое состояло в том, что эти деньги никогда не пойдут на Эшли Уилкса.

- Вы оскорбляете меня. Я же вернула вам ваши деньги, теперь лесопилка моя, и что я с ней делаю, никого не касается.

- А не скажете ли вы, откуда у вас взялись деньги, чтобы вернуть мне долг?

- Само собой, нажила их, продавая пиленый лес.

- А пиленый лес вы могли производить потому, что у вас были деньги, которые я вам для начала одолжил. Вот так-то. Значит, с помощью моих денег вы поддерживаете Эшли. Вы бесчестная женщина, и если бы вы не вернули мне долг, я бы с удовольствием востребовал его сейчас, а не заплати вы мне - все ваше добро пошло бы с аукциона.

Он произнес это пренебрежительным тоном, но глаза его гневно сверкали.

Скарлетт поспешила перенести войну на территорию противника.

- Почему вы так ненавидите Эшли? Можно подумать, что вы ревнуете к нему.

Слова вылетели сами собой - она готова была прикусить язык за то, что произнесла их, ибо Ретт откинул голову и так расхохотался, что она вспыхнула от досады.

- Вы не только бесчестная, но еще и самонадеянная, - сказал он. - Никак не можете забыть, что были первой красавицей в округе, да? Вечно будете считать, что более лакомой штучки в туфельках нет на всем белом свете и что любой мужчина, узрев вас, должен тут же ошалеть от любви.

- Ничего подобного! - запальчиво выкрикнула она. - Просто я не могу понять, почему вы так ненавидите Эшли, и это единственное объяснение, какое приходит мне в голову.

- Ну, так пусть вам в голову придет что-нибудь другое, прелестная моя чаровница, потому что ваше объяснение неверно. А насчет моей ненависти к Эшли... Я не питаю к нему ненависти, как не питаю и любви. Собственно, единственное чувство, которое я испытываю к нему и ему подобным, - это жалость.

- Жалость?

- Да, и еще немного презрения. Ну, а теперь наберите в легкие побольше воздуха, надуйтесь как индюшка и объявите, что он стоит тысячи мерзавцев вроде меня, да и вообще, как я смею чувствовать к нему жалость или презрение. А когда вы выпустите из себя весь воздух, я скажу вам, что имею в виду, если вас это, конечно, интересует.

- Ну, так меня это не интересует.

- А я все равно скажу, ибо не могу допустить, чтобы вы продолжали строить себе эти ваши милые иллюзии насчет моей ревности. Я жалею его потому, что ему бы следовало умереть, а он не умер. И я презираю его потому, что он не знает, куда себя девать теперь, когда его мир рухнул.

В этом было что-то знакомое. Скарлетт смутно помнилось, что она уже слышала подобные речи, но не могла припомнить - когда и где. Да и не стала пытаться - слишком она раскипятилась и не в состоянии была сосредоточиться.

- Дай вам волю, все приличные люди на Юге были бы уже покойниками!

- А дай им волю, и я думаю, люди типа Эшли предпочли бы лежать в земле. Лежать в земле под аккуратненькими мраморными плитами, на которых значилось бы: "Здесь лежит боец Конфедерации, отдавший жизнь ради Юга", или: "Dulce et decorum est", или какая-нибудь другая популярная эпитафия.

- Не понимаю почему!

- А вы никогда ничего не понимаете, пока это не написано дюймовыми буквами и не подсунуто вам под нос, верно? Если бы они умерли, все их беды были бы уже позади и перед ними не стояли бы эти проблемы - проблемы, которые не могут быть разрешены. А кроме того, их семьи на протяжении бесчисленного множества поколений гордились бы ими. И еще я слыхал, что мертвые - счастливы. А вы считаете, что Эшли Уилкс - счастлив?

- Ну, конечно... - начала было она, но тут же вспомнила, какие в последнее время были у Эшли глаза, и умолкла.

- Он счастлив, или Хью Элсинг, или доктор Мид? Мой отец или ваш отец были счастливы?

- Ну, может, и не были так счастливы, как могли бы: они ведь потеряли все свои деньги.

Он расхохотался.

- Дело не в том, что они потеряли деньги, моя кошечка. Дело в том, что они лишились своего мира - мира, в котором выросли. Они - точно рыба, вынутая из воды, или кошка, которой обрубили лапы. Они были воспитаны, чтобы стать людьми определенного типа, выполнять определенные обязанности, занимать определенное место в обществе. А этот тип людей, эти обязанности, это общество навсегда исчезли, когда генерал Ли подошел к Аппоматтоксу. Ох, Скарлетт, не будьте же дурочкой! Ну, что Эшли Уилксу делать теперь, когда у него нет дома, плантацию у него отобрали за неуплату налогов, а цена благородным джентльменам - пенни за двадцать штук. Может он работать головой или руками? Готов побиться об заклад, что вы немало потеряли денег с тех пор, как он взялся управлять лесопилкой.

- Ничего подобного!

- Как славно! Могу я взглянуть на вашу бухгалтерию как-нибудь в воскресенье вечером, к да у вас выдастся свободное время?

- Пошли вы к черту - и не только в свободное время. И вообще можете убираться: вы мне осатанели.

- Кошечка моя, я уже был у черта, и он оказался невероятно скучным. Больше я к нему не пойду, даже чтобы вам угодить. Вы взяли у меня деньги, когда они были вам до зарезу нужны, и употребили их в дело. Мы с вами уговорились, как вы будете ими пользоваться, и вы наш уговор нарушили. Но запомните, бесценная моя маленькая обманщица: настанет время, когда вам захочется занять у меня еще. И захочется получить эти деньги под невероятно низкий процент, чтобы вы могли купить новые лесопилки, новых мулов и построить новые салуны. Так вот: вы получите их, когда рак свистнет.

- Если мне потребуются деньги, я возьму заем в банке, так что премного благодарна, - холодно заявила она, с трудом сдерживая клокочущую ярость.

- Вот как? Что ж, попытайтесь. Я владею, кстати, немалым количеством акций банка.

- Да?

- Да, у меня есть интерес и к добропорядочным предприятиям.

- Но есть же другие банки...

- Превеликое множество. И уж я постараюсь, чтобы вам пришлось изрядно поплясать, а все равно вы от них ни цента не получите. Так что за денежками придется вам идти к ростовщикам-"саквояжникам".

- И пойду - и даже с удовольствием.

- Пойдете, но без удовольствия, когда узнаете, какие они запрашивают проценты. Красавица моя, в деловом мире крепко наказывают за нечестную игру. Вам бы следовало не вилять со мной.

- Хороший вы человек, ничего не скажешь! Богатый и могущественный, а точно коршун набрасываетесь на таких, как Эшли или я.

- Вы себя на одну доску с ним не ставьте. Вы не растоптаны. И никогда не будете растоптаны. А вот он растоптан, он пошел ко дну и никогда не всплывет, если какой-нибудь энергичный человек не подтолкнет его, не будет наставлять и оберегать всю жизнь. Ну, а я что-то не склонен тратить деньги на такого, как Эшли.

- Однако вы же не возражали помочь мне, а я шла ко дну и...

- Ради вас стоило рискнуть, моя дорогая, даже интересно было рискнуть. Почему? Да потому, что вы не повисли на шее у своих мужчин, оплакивая былые дни. Вы пробились на поверхность и заработали локтями, и теперь состояние ваше, выросшее на деньгах, которые вы украли из бумажника мертвеца, а также у Конфедерации, - достаточно прочно. На вашем счету - убийство, увод жениха, попытка совершить прелюбодеяние, ложь, двурушничество и всякие мелкие мошенничества, в которые лучше не вдаваться. Все это достойно восхищения. И говорит о том, что вы - человек энергичный, решительный и что ради вас стоит рискнуть деньгами. Помогать людям, которые умеют помочь сами себе, - это даже увлекательно. Я, например, готов одолжить десять тысяч долларов без всякой расписки этой старой римской матроне - миссис Мерриуэзер. Начала она с торговли пирогами из корзиночки, а вы сейчас на нее посмотрите! Пекарня с полудюжиной рабочих, старый дедушка разъезжает с товаром в фургоне, радуясь жизни, а этот ленивый маленький креол Рене работает до седьмого пота и доволен... Или возьмите этого беднягу Томми Уэлберна, этого недоноска, который за двоих работает, и работает хорошо, или... словом, не буду продолжать перечень, чтобы вам не надоесть.

- А вы мне в самом деле надоели. Надоели до ужаса, - холодно проронила Скарлетт, надеясь вывести его из себя и отвлечь от злополучной темы - Эшли. Но он лишь коротко рассмеялся, отказываясь поднять перчатку.

- Вот таким людям стоит помогать. А Эшли Уилксу - ба-а! Люди его породы никому не нужны и не имеют ценности в нашем перевернутом мире. Всякий раз, как привычный уклад летит вверх тормашками, люди его породы гибнут первыми. Да и что ж тут особенного? Они не заслуживают того, чтобы остаться в живых, потому что не борются - не умеют бороться. Не в первый раз все в мире летит вверх тормашками и, конечно, не в последний. Случалось такое и раньше, случится и снова. А когда такое случается, люди все теряют и все становятся равны. И, не имея ничего, начинают с нуля. Я хочу сказать: не имея ничего, кроме острого ума и сильных рук. У таких же, как Эшли, нет ни острого ума, ни физической силы, а если и есть, то они совестятся пустить эти свои качества в ход. И тогда они идут ко дну - это неизбежно. Таков закон природы, и миру лучше без них. Но всегда находится горстка таких, которые дерзают и выбиваются на поверхность, и со временем эти люди оказываются на том же месте, какое занимали до того, как перевернулся мир.