- Прости меня...
Она молчала, сигаретный дым поднимался над головой голубыми светящимися
струйками. Саня перебрался на ее половину тахты и увидел слезы. Женщина
плакала беззвучно. И вдруг он вспомнил, что вчера тоже плакал! Но отчего?
Почему? Жалел командира?..
- Хочешь, я тебе спляшу? - предложил он, чтобы развеять горестную ситуацию.
- Чечетку? Знаешь, я умею бить чечетку!
- Знаю, - вымолвила женщина.
- Откуда ты знаешь?
- Вчера ты бил чечетку... - Она обернулась - пепел упал на одеяло. - Не
нужно себя насиловать. Если хочешь - уходи, я не люблю лживых слов и
отношений...
- Никуда я не уйду! - заявил Грязев, задетый за живое. - Я никогда никого
не обманывал!
Он отнял сигарету, потушил ее в пепельнице, пальцами и ладонями вытер слезы
на ее лице и изумился собственной бесчувственности - как можно было обидеть
такую женщину?! Во влажных зеленых глазах стояла бесконечная тоска
расставания. Он представил себе, как сейчас она скорчится на постели и уже
заплачет по-бабьи, в голос, если за ним закроется дверь. Саня обнял ее,
положил на спину и, поглаживая лицо кончиками пальцев, восхищенно выдавил:
- Какая ты прекрасная... Боязно прикоснуться к тебе...
- Врешь, - горько сказала женщина. - Ночью ты говорил мне это... И забыл.
- Все! - Грязев вскочил. - Никуда не ухожу! Никогда! Пока не прогонишь!
Ногами станешь выталкивать - не уйду! Все! От добра добра не ищут!
Коньяк странным образом действовал отрезвляюще, в голове просветлело,
однако он никак не мог вспомнить имя женщины, а спросить сейчас - вновь
оскорбить ее. Впрочем, и детали прошедшей ночи все еще оставались в тумане,
хотя в душе уже теплились ощущения от нее - какая-то неуемная сверкающая
радость, свобода, желание делать приятное, глубокое чувство благодарности.
- Хочу еще коньяку! - заявил Саня. - Конечно, это свинство с моей стороны,
но хочу!
- Хорошо, - зашептала она в ухо.
Потом к нему вернулась память и вместе с ней - то прекрасное состояние,
когда хотелось обнять весь мир, покаяться Бог весть в каких грехах и
признаться в любви. Он не был пьян, но отчего-то не в силах оказался
совладать с собой, переполненная чувствами душа рвалась наружу и как-то уж
очень стремительно летело время! Возможно, потому, что он не задумывался,
который час, утро сейчас или вечер, а ночей будто бы и не существовало
вообще. Просто на какой-то момент из окон падал голубоватый свет, делая мир
еще более восхитительным и таинственным.
Вдруг откуда-то приезжал Мангазов - то один, то со своей женщиной
мальчишечьего типа, то с пожилым, представительным мужчиной; тогда вся
компания собиралась за столом в зале, и начинались разговоры, воспоминания
прошлой службы. Часто вспоминали генерала Дрыгина, и тогда у Сани Грязева
на короткий миг возникало чувство ирреальности всего происходящего.
Казалось, сам он где-то стоит в стороне, а за столом с незнакомыми людьми -
тоже незнакомый, другой человек. Он старался сосредоточиться в этот миг,
продлить его и понять, как подобное возможно вообще, однако воля как бы
ускользала из сознания, ибо чувство полного раскрепощения было приятнее, и
он с полной уверенностью считал, что наконец-то стал самим собой,
наконец-то избавился от довлеющего всю жизнь самоконтроля.
Напрочь утратив чувство времени, однажды он проснулся (или очнулся)
глубокой ночью и впервые вдруг осознал, что это не голубые сумерки, а
настоящая ночь, чужая квартира, рядом спит совершенно незнакомая женщина с
каштановыми волосами. Отчего-то снова болит позвоночный столб: болезненные,
судорожные волны пробегают от головы к ногам. Он как бы уже привык к такому
состоянию, наступающему в определенное время, и знал, что стоит сейчас
выпить серебряный стаканчик коньяку - превосходного, которого не пивал
никогда в жизни, - армянский "Двин", царь вин, - все пройдет. В этот же раз
он лишь подержал стаканчик в руке и снова поставил на поднос. Его вдруг
насторожила боль в позвоночнике, точнее, привела к мысли, что это уже
когда-то было. Было! Он ощущал электрические подергивающие волны, только
давно и в других условиях... Стараясь прорваться сквозь тусклый свет в
памяти и приковавшись мыслью к болезненным ощущениям, Грязев осторожно ушел
в ванную, заперся там и включил свет.
Слепящая белизна фаянса, стен и сверкание никеля кранов ассоциативно
обнажили место, где все это было, - в ялтинском закрытом санатории. Именно
там он впервые испытал болевой синдром - первый, самый точный признак, что
в его организм были введены психотропные вещества...
Все офицеры "Молнии" проходили специальную психологическую подготовку, в
том числе отрабатывалась и способность самоконтроля в случаях применения
против них этих самых веществ. В первую очередь следовало выявить
индивидуальную реакцию на психотропик - а она была самой разной и
проявлялась у всех по-своему, в зависимости от психотипа. Кроме ослабления
воли и самообладания, эта "химия" как бы выявляла истинный, "первозданный"
характер каждого человека - все. теряли голову, но каждый сходил с ума
по-своему. Грязев становился совестливым и любвеобильным: выплескивалось
наружу то, что было заложено от природы, и то, что сдерживалось в течение
всей жизни. Поставив таким образом "диагноз", каждый офицер получал
рекомендации, как и за счет чего можно держать себя под контролем,
управлять разумом, речью и действиями, - одним словом, не терять головы,
если даже она отрублена.
Общих рецептов не существовало, все зависело от индивидуальной психики, и
"лекарство" против "химии" находилось в самых неожиданных вещах. Чей-то
разум пробуждался от сильной боли, кому-то хватало вспомнить и удержать в
сознании скальпель, касающийся живого тела, кто-то воображал, что он -
тяжелый, неподъемный камень, вросший в землю. У Грязева действие
психотропных средств останавливалось, если он начинал смотреться в зеркало,
видеть свое отражение: идиотскую пьяную улыбку, квелые, затуманенные глаза,
приоткрытый рот. В пригородном дальневосточном поселке был местный дурачок
Паша, который все время ходил будто под воздействием "химии".
- Ангел, спаси меня! - прошептал Грязев и боязливо посмотрелся в зеркало
над умывальником. Собственное отражение, вид жизнерадостного идиота привели
его в чувство окончательно. Он справился с мимикой, взял себя в руки,
только не мог справиться с болезненными волнами по спине.
Боль возникала из-за своеобразной ломки в организме, но в отличие от
наркотика психотропик не привязывал человека к себе. Насмотревшись на свою
рожу, Грязев отыскал на кухне бутылку "Двина", куда зелье наверняка уже
было засыпано, отлил больше половины в раковину и с остатками вернулся в
спальню. Очаровательная дама все еще спала - притомилась от трудов
праведных... Он включил ночник и сразу же разбудил возлюбленную.
- Что? Ты вставал, милый?
- Мне захотелось коньяку, - признался Саня. - Какой прекрасный коньяк.
- Но я оставляла тебе стаканчик...
- А я захотел еще! Хочу, чтобы ты выпила со мной. Сейчас же! У меня есть
слово!
Она взяла бутылку, посмотрела на свет и ужаснулась:
- Ты столько выпил?.. Сашенька, я предупреждала тебя, родной: не пей с
утра. Нам же ехать!
- Я всегда в форме! - счастливо засмеялся Грязев. - С тобой хоть на край
света!.. Но я хочу выпить с тобой! Потому что мне пришло в голову... Нет,
сначала возьми стаканчик! А я из горла...
Он всучил ей коньяк, что стоял на подносе, взмахнул бутылкой.
- Это что, "Двин"? - поморщилась она. - Терпеть не могу! Он нравится только
извращенным мужчинам. Я принесу себе "KB". Что вы находите в этом мерзком
напитке?
Она умчалась на кухню и через минуту вернулась с другим коньяком и
стаканчиком.
Березин Федор
Маккэфри Энн
Орловский Гай Юлий
Самойлова Елена
Никитин Юрий
Зыков Виталий