Чтение 43–й страницы книги ~Люди Приземелья~

трудно не только тебе. И... не только нам. Вспомни: у тебя ведь есть
товарищи на Земле. В институте. Им сейчас тоже, наверное, тяжело: они не
оправдали надежд. Поезжай. Расскажи им о нас. Может быть, все это хоть
чему-то их научит...

Теперь покраснел Кедрин. Ирэн, ушедшая из института давным-давно,
помнит о нем, о тех людях. И правда, им сейчас нелегко. Сам должен был
подумать об этом... Эх, Кедрин, как далеко тебе еще до настоящего
человека...

- Я поеду, - сказал он. - Только не забывай меня.

- Иногда мне этого хочется, - призналась она. - Но я знаю, что не
смогу.

- Как хорошо, что мы с тобой встретились снова.

- Хорошо? Не знаю...

Кедрин вышел в коридор. Здесь было по-обычному пустынно, потом в
дальнем конце показалась группа людей. Кедрину захотелось свернуть в
сторону, но он пересилил себя и пошел навстречу, независимо подняв голову.

- Ага, это ты, мой наказанный друг, - рассеянно сказал Тур. - Что
нового?

- Отправляюсь на Землю...

- А мы проводили на Планету Славу... Последний рейс. Здесь у нас еще
нет пантеона. Но будет - со временем.

- О да, - сказал Дуглас.

- И в этом пантеоне наш друг Дуглас в свое время будет изваян в
назидание потомкам с серебряной ложкой во рту - за обеденным столом.

- Не думаю, - сказал Дуглас. - Хотя...

- Есть что-нибудь новое о причинах?..

- Кое-что, - ответил Гур. - У него в скваммере оказался искатель
запаха. Он сделал какие-то записи на кристалле, но излучение основательно
испортило их. Обещали восстановить.

- А еще новости?

- Лобов сообщает о полном благополучии. Даже чересчур полном. Но
Велигай знает: если Лобов хорохорится - значит, плохи дела. А нам, кроме
всего прочего, еще хватит возни с этим запахом.

- Слушай, Гур... Ведь в тот раз прибор в пространстве взял запах!

- Да, - грустно кивнул Гур. - У меня ранец-ракета не на сжатом
воздухе, а на химическом горючем. Привычка... Вот запах сгоревшего топлива
и был в пространстве, когда мы испытывали Славины приборы. Так ты - на
Землю... Я тебе немного завидую. Дети наши растут на Планете, и мы не
так-то уж часто видим их. Но они вырастут и придут сюда. А мы тоскуем о
Земле и любим свой Пояс. Противоречие? Диалектика жизни...

- Сложно.

- А что просто? Ну, мне пора. Только не забывай: на Земле ты тоже не
имеешь права работать.

- Не забуду.

Он медленно шел к каюте. Что ж, месяц - это еще куда ни шло. Через
месяц с небольшим корабль будет сдан... Значит, и этого у меня нет: его
достроят без меня...

В каюте он осмотрелся. Собирать было нечего - люди приходили и
уходили налегке. Взглянул на часы. Ежедневный корабль на планету уйдет
через час.

Единственным, кто попался Кедрину по дороге в порт, был Герн. Он
цепко ухватил Кедрина за рукав.

- Я вас помню: это вы заметили ту странную вспышку. Мы установили
теперь: корабль цел и Трансцербер - тоже. Но расстояние между ними
сократилось. Что это может означать?

- Ну, что?

- Ах, вы тоже не знаете, - разочарованно сказал Герн. - Вы далеко?

- На Землю.

- Ага... - сказал Герн, - тогда извините. Счастливого пути.

Он церемонно поклонился, но глаза его смотрели мимо Кедрина, и улыбка
была лишь данью вежливости.

Объявили посадку. Пилот появился из раскрывшегося переходника. Его
лицо было знакомо, хотя раньше оно не было таким непроницаемо суровым.

- Привет, Сема, - сказал Кедрин.

- Салют, - ответил Сема.

- Вы теперь на приземельских?

- Что мне, всю жизнь летать на глайнерах?

- А тот пилот?

- Не летает. Но готовится...

- Ясно. Можно садиться?

- Сделайте одолжение, - сказал Сема.

Кедрин шагнул в переходник. Гур нагнал его уже в салоне. Он протянул
Кедрину маленький пакетик.

- Вот, возьми. Копия записи Славы. Прочитаешь на Планете... когда
будет время и настроение. Итак - расстаемся на месяц?

- Не знаю...

- Я знаю. Ты попрощался?

Кедрин молчал. Гур промолвил:

- Ничего, грустящий друг мой. Воистину прав был кто-то, сказавший:
если бы бури в пространстве были столь же преходящи, как в любви, не было
бы ничего приятнее полетов. Кто это сказал?

- Не знаю, - буркнул Кедрин.

- По-моему, опять я. Или иной классик, но это неважно.

Капитан Лобов - там, на орбите Трансцербера - сидит за пультом. По
старой привычке руки его лежат на гладкой панели, хотя привычка сейчас ни
к чему, и сам пульт - тоже: управлять нечем.

Управлять нечем; но все остальное в таком возмутительном порядке, что
ни экипажу, ни пассажирам почти нечего делать. Транс подступает все ближе,
и по мере его приближения укрепляется и уверенность в том, что Земля не
успеет. Транс уже наблюдается визуально: пока - как яркая точка, но
вскоре...

И люди невольно содрогаются при мысли о том, что произойдет вскоре. А
капитан Лобов думает: как бы сделать так, чтобы к ним не приходили такие
мысли? И придумывает.

Кажется, обстоятельства спешат ему на помощь. Внезапно приходит в
негодность термоустройство одного из отсеков - жилого. Морозец хорош зимой
на Земле, но не сейчас, на этой орбите. Все люди немедленно мобилизуются
на ремонт термосистемы. Причины аварии неизвестны - еще вчера все было в
абсолютном порядке. "Но аварии всегда случаются неожиданно, - утешает
капитан. - Ничего, поработаем как следует пару дней - и все будет в
порядке..."

Все с этим согласны и выражают предположение, что эта авария будет
последней. Капитан Лобов кивает; однако про себя - только про себя - он
допускает, что аварии могут случаться и в дальнейшем. Капитан даже мог бы
предсказать (хотя никогда до этого не отличался даром пророчества), где,
скорее всего, окажется следующая неисправность: во флора-секции экоцикла.
Это не очень опасно, но потребует немалых усилий для ликвидации.

И авария происходит. Люди заняты, и им некогда думать о том, что
Трансцербер снова придвинулся на несколько тысяч километров.

Земля начала открываться Кедрину с высоты, и даже матросы Колумба не
приветствовали ее таким криком, какой раздался в его душе. Как хорошо
видеть тебя вблизи, мой дом!

Планета развертывалась перед ним добрая и безмятежная, как страна из
мультипликационного фильма.

Корабль, замедляясь, входил в плотные слои атмосферы. По обшивке
текли огненные реки. Чудесный мир лежал внизу, зеленый и голубой,
омываемый ветрами и океанами, летящий, кружась, в мировом пространстве.

Двигатели упоенно ревели. Земля оказалась громадной. На космовокзале
было людно, Кедрин даже немного растерялся: он отвык видеть столько людей
вместе. Вначале он хотел сразу отправиться в институт, но потом решил
немного задержаться в порту: на время, нужное для акклиматизации.

Он пристал к шумной компании и почти час ожесточенно и весело спорил
с двумя юношами, защищая позицию трех девушек. Это был старый спор микро-
и макроклиматологов. Ребята стояли за микроклимат: тут пальмы, а рядом -
снег; им хотелось жить под пальмами, а по утрам бегать на лыжах. Девушки
горячо защищали макроклимат: тепло - так уж всюду тепло, не надо кутаться.
Кедрин поддержал их - потому, что ему хотелось тепла, и потому, что это
были девушки. Все пятеро, как выяснилось, летели на орбитальную метеобазу,
которая обращалась вокруг планеты на расстоянии пяти тысяч километров,
внутри водородного кольца. Кедрин немного погрустнел: люди покидали Землю,
такую единственную, - и даже пообещал одной девушке обмениваться с нею
радиограммами: у человека кто-то должен быть на Земле, хотя бы до той
минуты, когда найдется и кто-то в космосе.

Разговор внезапно прервался; началась посадка. Климатологи ушли, так
и не успев дослушать лекции Кедрина по поводу контрастного зрения и умения
определять расстояния в пространстве. Ушли, умолкнув и сделавшись
серьезными, в свой первый полет в Приземелье. После этого Кедрину стало
совсем грустно.

Он еще посидел в баре, потягивая что-то прохладное и тонизирующее.
Потом уселся в машину. Стремительный разбег, взлет. Назад потекли,
побежали небольшие города современности, города-специалисты, которыми
теперь была усеяна вся планета: поселения физиков-нейтринников и физиков-
гравитационников, химиков-элементооргаников и химиков-анизотропников и еще