половицы, им отвечает скрип двери... Странно, но складывается впечатление, что
идущее к нам существо передвигается на двух ногах! Или на двух костылях,
которые грузно впечатываются в пол: скырлы, скырлы, на липовой ноге, на
березовой клюке... все по селам спят, по деревням спят... В ближнем проходе
мелькает силуэт: кряжистый исполин украшен тевтонским шлемом - почти сразу
исполин входит в пыльный свет лампочек, и я невольно отшатываюсь, едва успев
подавить крик: к нам идет... Минотавр! Настоящий! Массивный торс, сплошь в
космах бурой шерсти, увенчан тяжкорогатой головой; бугрятся узлами мускулов
длинные, до колен свисающие руки, тупые когти на корявых пальцах напоминают о
гонимом "бом-же-счезне"; зато чресла чудовища затянуты в самую что ни на есть
обыкновенную "варенку", и из бахромы штанин торчат лохматые бабки с копытами.
Фол. - Миня, Миня, иди к папочке!
тронулся? Какое чадо?! Что я, по-твоему, с буренкой согрешил?!
теперь?!
очень даже любит! Он у нас производитель знатный! Кроет телок за милую душу!
во влажном взгляде, в странно-осмысленном наклоне бычьей башки мне вдруг
чудится что-то знакомое! Реальность плывет перед глазами, в голове гремит
горный обвал, обнажая полустертые, зыбкие воспоминания - и там, внутри моего
многострадального черепа, возникает все тот же рогатый чсловекобык, глядящий на
меня... из зеркала!
готовый распять самого себя без надежды на воскресение, и однажды, проснувшись
среди ночи, после особо яркого сна, увидел в полумраке зеркала...
глаза, и призрак исчез, растворился в тенях комнаты; но я запомнил его,
запомнил - и именно таким виделся мне с тех пор Минотавр, когда я усаживался за
клавиатуру и строчки вприпрыжку бежали по экрану.
прихожу в себя. - Миня у нас смирный, мухи не обидит. Весь в тебя, между
прочим.
его горячее дыхание.
щеки. - М-ма-а-а...
Мамой зовет! Ух ты, мой хороший, мой славный!..
а он все норовит облизать меня с ног до головы, а я вспоминаю тот день, полный
горечи и пьяного угара день, когда от меня ушла Натали...
испуганные взгляды исподтишка, а едва я оказывался у нее за спиной, она всякий
раз резко оборачивалась. Словно опасалась, что я сейчас наброшусь на нее и
задушу, как Отелло Дездемону. Наверное, беда началась гораздо раньше, но я, с
головой уйдя в работу над книгой, заметил эти странности лишь после того, как
Натали отказалась спать со мной в одной кровати, и вразумительного ответа на
вопрос "Что стряслось ?" мне добиться не удалось. Зато сама Натали пару раз
ставила меня в тупик вопросом:
было, и в конце концов я списал все на шалости Тех - хотя в нашем доме такого
до сих пор не случалось! Я уж совсем было собрался заказать водосвятный молебен
- средство верное, в любом справочнике патриархии реклама с контактными
телефонами! - но не успел. Однажды, проснувшись, я увидел, как Натали
лихорадочно собирает вещи. На все мои судорожные попытки удержать ее или хотя
бы добиться разумных объяснений она не реагировала, и лишь в дверях, в ответ на
мой отчаянный крик "Да что с тобой, детка ?!!", яростно швырнула мне в лицо:
"Со мной ?! Это я должна спросить тебя - что с тобой./ Ты... ты - чудовище,
Алик! Не ищи меня!"
раз звонил ее родителям (разыскать Натали оказалось проще простого: куда ей
деваться, кроме мамы?) - неизменно встречая сухое отчуждение на другом конце
провода, вне зависимости от того, кто снимал трубку.
водку из стакана, припадая к грязным граням колодца забытья, вожделенного и
оттого еще более недоступного... Лотом меня едва не стошнило, желудок
взбунтовался, и, вскрывая банку килек в томате, у крепко порезал палец о
жестяные зазубрины, даже не обратив на это внимания.
свернуть куда угодно, лишь бы не туда, куда требовалось мне, я добрел до
компьютера и долго сидел, тупо глядя на экран с ровными рядами белых строчек на
синем фоне. Люблю я белое на синем... белое... на синем... Строчки
издевательски заплясали, размылись барашками пены на волнах, и сквозь них
проступила рогатая башка с печальными глазами навыкате. Мой Минотавр грустно
смотрел на меня, словно тоже прощаясь перед уходом - и я не выдержал.
но тогда мне было все равно. Плевать на кон, тракт, на поджимающие сроки, на
полученный и давно потраченный аванс - сейчас я ненавидел свой текст, он был
мне противен, противней водки, противней килек... Нет, не так. Не совсем так.
Мне было плевать на всех этих древних греков с их проблемами, быками,
лабиринтами и сволочью по имени Тезей, но имелся один фрагмент, который я
набросал совсем недавно. Там все происходило здесь и сейчас, у нас в городе,
где беднягу Минотавра, в сущности - несчастное, забитое создание, - травили
жорики и звереющие обыватели во главе с проходимцем-журналистом, взыскующим
славы и жареных фактов, и по странному стечению обстоятельств журналиста тоже
звали Тезеем...
вкладывал, в эти строчки, в этого несчастного Миньку, вынужденного скрываться в
подвалах и канализационных трубах... не дам!
подвигов, а это - выкусите!
бумаг я откопал единственную распечатку и, шатаясь, потащился на кухню.
глупо хихикал, давясь собственным смехом, пока наконец не обратил внимания на
свой порез. Кровь до сих пор сочилась из пальца, пятная зажатые в руке листы
бумаги, и я глупо ухмыльнулся: кровавая жертва! Прямо как у чертовых греков. Ну
и пусть! Так даже лучше! Ощущение было такое, что я отрываю и жгу, принося в
жертву, кусок самого себя
черные хлопья сгоревших страниц на плите, я распахнул форточку. Налетевший из
ниоткуда порыв ветра подхватил пепел, закружил его черной траурной каруселью -
и унес прочь.
противной, теплой водки прямо из горлышка.
довольному главреду, получил деньги - и еще на неделю ударился в загул:
заливать вином пустоту, которая образовалась у меня внутри.
теперь убедился, демиург-недоучка?
некого. Прав Фол. Прав Ерпалыч (где-то он сейчас?). Все кругом правы, один я
стою пред детищем своим дурак дураком, в голове сумбур полный, и что теперь
делать - понятия не имею.
белых кубиков.
моей ладони своим замечательным языком.
прощанье я вновь треплю по загривку свое чадо, и мы направляемся к выходу.
проступил передо мной сквозь экран монитора, в тот проклятый день...
приноравливаясь ко мне, и монотонно бубнил в ухо:
клянчил. Народ поначалу от него шарахался - этакое-то чудище! Кто ж тогда знал,
что он безобидный совсем?! Одни собирались охоту на него учинить, чтоб детишек