выворачивать наизнанку, расспрашивая про то, как погиб Николай Асеев.
Юконской школы. И кажется, даже сокурсники... Ну пообедал ты в "Бамбуке",
и что же?..
делах перестановки кадров десантных формирований. Ну... будь здоров, дел у
меня выше горла. До встречи, эксперт. Салют!
удостоверение, и хмурый вахтер с подозрительным взглядом молча открыл
перед ним турникет. На бедре у вахтера болталась открытая желтая кобура,
из которой выглядывал паллер. Кобура была видна издалека и вместе с
блестящими перекладинами турникета внушала чувство абстрактного уважения.
Нельзя уважать турникет или паллер отдельно, но в комплексе эти предметы о
чем-то весьма выразительно говорят. Неясно, правда, о чем. До отхода
катера он успел покопаться на складе я подобрать для себя удобный скафандр
полужесткого типа. Удобству экипировки он всегда придавал большое
значение. Даже слишком большое, но это не было проявлением своеобразного
сибаритства. Это - чтобы не думать во время работы о пустяках. Если
придется работать. Почему-то он был уверен, что работать сегодня ему не
придется, однако по опыту знал, что лагерь любой опергруппы не то место,
где такого рода уверенность чего-нибудь стоит... Десантников в катере он
не увидел. Кроме него, были два пассажира: бородатый неразговорчивый
геофизик и очень подвижный и страшно болтливый связист.
усилий узнал за время полета историю Плоскогорья. Во всех ее мрачных
деталях. Историю героизма, наивности, суровой необходимости и довольно
нелепых в конечном итоге смертей. Ничего принципиально нового. Десятки
подобных историй лежали в основе его каждодневной работы... А Плоскогорье
само по себе мало его волновало. Ему захотелось выбраться из Аркада, и он
это сделал. Куда - не имело значения. Он об этом не думал. Он просто
летел, и свист моторов десантного катера доставлял ему удовольствие. Хоть
два Плоскогорья. Какая разница. Хоть тысяча Плоскогорий, Нагорий,
Предгорий. Внеземелье многообразно и многолико. И каждый лик Внеземелья в
принципе заслуживает лишь одного: безграничного недоверия. Вот и все.
Остальное - нюансы. Восторги, трепет, благоговение, страх со временем
выпадают в осадок. Люди его профессии достаточно быстро трезвеют в
объятиях Внеземелья...
и ненужные воспоминания. Теперь Внеземелье он видит разве что в небе
Копсфорта, но первый свой день на Меркурии помнит до мельчайших
подробностей. Он мог бы с точностью до минуты восстановить и мысленно
снова прожить тот день, если бы это зачем-то потребовалось. Но как раз
этого он не хотел. Он с этим боролся, отчаянно и безуспешно, с того самого
дня, как вернулся домой. Ноги коснулись земли, а голова еще там... я
ржавчина мучительных воспоминаний разъедает нервы и мозг. Не говоря уже об
ощущениях собственного уродства. Он очень устал от всего этого... Он не
хотел вспоминать ни тот первый свой день на Меркурии, ни какие-либо другие
дни, связанные с Внеземельем. Он постоянно старался сосредоточиться на
чем-нибудь постороннем, по старания были безрезультатными, как если бы он
пожелал запретить себе думать или дышать. Куски Внеземелья застряли где-то
у него внутри, в прямом и в переносном смысле этого выражения, и огромная
толпа, казалось бы, полуугасших, полустертых образов, удаленных во времени
звуков, людей и событий вдруг оживала, закрывая его с головой, как
приливная волна...
Копсфортом), и внезапно почувствовал, что начинает проваливаться в
какую-то вязкую белую мглу. Он сделал рывок, словно хотел ухватиться за
то, на чем он лежал, но... видимо, это была только мысль о рывке. Мышцы
свело напряжением, белая мгла сомкнулась над головой. Он понял, что момент
упущен, и теперь ему обеспечено несколько странных минут...
море бушевали в нем глянцево-белые волны с перламутровым кружевом пены на
гребнях. И снилось иссиня-черное солнце. В зените.
террасы. На склонах террас - крутые ступени, льдисто блестевшие то ли
стеклом, то ли действительно льдом. Неодолимый, тревожный соблазн
пробежаться по этим ступеням... А за спиной, как обычно в такие минуты,
плавал Затейник и, разжигая соблазн, подстрекал: "Ну, чего там! Вперед!.."
где-то сбоку вспыхивал вертикально удлиненный отблеск и, мелькнув
солнечным зайчиком, исчезал. Боковым зрением отблеск почти всегда
удавалось поймать. Затейника - никогда. Однако воображение уверенно
рисовало висящий в воздухе сгусток зеркальной субстанции, напоминающей
ртуть Оборачиваться бесполезно - все равно не увидишь. Но Затейник был за
спиной: от него исходило ясное ощущение ртутно-подвижной тяжести.
безудержный бег... Подобные сны видят, наверное, молодые горные лошади.
Полускачка, полуполет. Ветер в лицо. Дух захватывало, сердце бешено
колотилось. Но страха не было. Ничего такого не было, кроме вскипающей
злости. И надежды, что пытка движением скоро закончится...
утомительных снов. Вернее сказать, полуснов, где явственно все осязаешь я
довольно отчетливо мыслишь А иногда даже мечтаешь о честном, настоящем
сне. О нормальном, естественном сне, который, увы, приходил раз в
трое-четверо суток, но зато был глубок и неосязаем, как смерть.
затылком твердую плоскость, жадно вдыхал ночную прохладу. Грудь часто
вздымалась. Голову до предела наполнил многозвучный звон, сердце
продолжало бешено стучать. В белом небе ходили белые волны. В зените
стояла апокалипсическая луна. Иссиня-черный кругляк ее был слегка на
ущербе. Нортон поднял прозрачные, будто стеклянные, веки. Ничего не
изменилось. Тот же дурацкий белый пейзаж - будь он проклят, - тот же
черный кругляк - будь он проклят четырежды! Но тысячу раз будь проклято
все Внеземелье!!!
мгновенно (как это бывает в калейдоскопе) сложился яркий узор: разноцветье
лохматых пятен, полос и кругов. Плотный ком застрявшего в ушах звонкого
шума вдруг лопнул и расплескался какофоническим половодьем музыки и
голосов. Глухо мыча, обхватив руками голову, Нортон перекатывался с боку
на бок; мозг резонировал, отзываясь на работу едва ли не всех телецентров,
радиостанций я радиомаяков континента!..
не поможет, пока не заставишь себя успокоиться. Он успокоился. Теперь надо
сделать усилие и выбрать из этой сумятицы звуков и образов что-то одно -
легче будет отбросить все остальное. Он выбрал торжественный хор под рокот
органа. Он настолько уже изучил местный эфир, что мог почта безошибочно
определить, откуда исходит трансляция. Выбор был неудачен - волна
органно-хорового концерта шла со стороны Солт-Лейк-Сити, волна мощная,
избавиться от нее всегда бывает трудно... Однако сегодня ему удалось
подавить сверхчувствительный мозговой резонанс неожиданно быстро.
Вернее, был поздний вечер - до полуночи оставалось часа полтора. Очень
ярко, совершенно нормально светила луна, нормально квакали в разноголосицу
лягушки и где-то в садовых зарослях ухала ночная птица. Он лежал на краю
самой верхней площадки трамплина. Внизу, в спокойной воде бассейна, сияла
вторая луна... Постороннему глазу, пожалуй, могло показаться, будто
какой-то чудак в пестрых плавках принимает лунные ванны. Купальный халат,
вероятно, свалился в бассейн. Счастье, что постороннего глаза не было.
посмотрел на увитую стеблями ипомеи террасу дома и от прыжка воздержался.
ненасытная потребность не давала покоя ни ночью ни днем. Ночью особенно.
Соскользнув с площадки, он задержал падение рукой и повис, покачиваясь,
как обезьяна. Перебирая руками ажурные переплеты выгнутой стойки
трамплина, проворно спустился к земле. Спрыгнул и побежал, хотя бежать
здесь было неудобно - ноги вязли в песке. Бег по песку не доставлял
удовольствия, и Нортон перескочил на низкий парапет, который вровень с
пляжным песком тянулся вдоль длинной стороны бассейна. Прямой как стрела
парапет привел его к полузатопленному полукругу ступеней схода к воде. В
акробатическом прыжке перевернувшись на руки, он так, на руках, я сошел по
мраморным ступеням в воду, и она неслышно сомкнулась над ним.
воды медлительно, сонно колыхались тончайшие занавеси дымчатого сияния.
Поверхность, залитая лунным серебром, приятно лоснилась над головой
глянцевым блеском... Нортон трижды пересек бассейн из конца в конец под
водой и ни разу не всплыл на поверхность. Ненормально, конечно. Особенно
если учесть размеры бассейна: семьдесят метров на тридцать.
Корнев Павел
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Свержин Владимир
Андреев Николай