молчат. Он относит к сфере муз также и искусство дипломатии. Дипломатия
вырождается. Дипломатию заменяет информация. Недавно объявленное
диктатором удивительное предположение, что превращение ненадежных
союзников во врагов принесет нам пользу, сможем вскоре проверить. В
столицы союзных держав зачастили агенты Кортезии. Министр Прищепа
подтвердит эту информацию.
союзников. Они выпрашивают условия повыгодней... Один Нордаг выступил без
колебаний, но его пример скорей оттолкнет других от быстрых соглашений.
совсем другое. Промышленность работает лучше, чем при Маруцзяне, урожай
собрали. Золотая реформа и разбронирование резервов вызвали энтузиазм. Но
резервы почти исчерпаны, а урожай не такой, чтобы вызвать хороший приток
товаров. К зиме снабжение населения снова ухудшится. Бандитизм не
ликвидирован. Прежних наглых - при дневном свете - нападений на поезда, на
склады, на жилье больше нет. Однако ночь - по-прежнему время разбоя. И
близится зима, а в темную пору оживляются все темные силы.
щеголяете высоким званием министра Террора. До морозов истребить всех
бандитов до последнего - вот ваше задание.
информируют, сколько членов в каждой шайке. Можно лишь предполагать, что
от 180 до 190 тысяч.
войны и подчинить мне всю полицию.
относится по-разному. И выражение лица, и голос, и слова менялись, чуть он
поворачивался от одного к другому. Гамов словно выключал в себе одно
душевное состояние и включал другое. К красавцу Гонсалесу, нежнолицему,
широкоплечему, узкому в талии, - ему очень шел и прежний мундир майора и
нынешние черный костюм и плащ, оба на белой подкладке - Гамов
поворачивался хмурый, глядел непреклонно, говорил властно. А некрасивому
массивному Пустовойту - лишь Константин Фагуста превосходил его общей
массой - Гамов улыбался, глаза делались добрыми, всем в себе он излучал
внимание и готовность слушать. Я бы сказал, что Гонсалесу он приказывал,
как генерал офицеру, а с Пустовойтом обращался как с ребенком, которого
часто приходится обижать, но всегда хочется утешить.
терроре. Все виды снисхождения для разоружившихся бандитов разрабатываете
вы. И получите право задерживать карающую руку нашего друга Гонсалеса.
пока лишь они были посвящены в операцию.
дальше? Хранить у себя за пазухой бесценным сокровищем, как требует
диктатор? Либо расправиться, как с обыкновенным шпионом, чтобы не
создались непредвиденные обстоятельства?
правдивые сведения, чтобы в глазах его хозяев не потерять авторитета.
дипломат, а у нас максимум успеха - удачно обмануть. Говорить правду,
чтобы обмануть, - это выше моего понимания.
второстепенно. Семипалов передал Войтюку в общем верные сведения, а в
результате так напугал Путрамента, что нордаги отшатнулись от собственного
первоначального успеха.
настаивал Вудворт. - Не понимаю ваших хитрых ходов.
момент, и я передам лживую информацию, а ей поверят, потому что привыкли
верить мне. Это можно сделать только раз - и надо рассчитать, чтобы был
именно тот случай, что способен повернуть течение войны.
информацию. Принимается. Слушаем второе условие.
бандитов. Все, что нужно готовить для него, будем готовить. Но объявим
позже. А пока я передам Войтюку, как самую секретную информацию, что мы
собираем силы для очищения страны от преступников и что вы, Гамов,
готовите громовую речь.
записывающий аппарат?..
Приходится разочаровываться. Неужели вы до сих пор не поставили такого
прибора? Или не считаете меня с Войтюком деятелями государственного
значения?
весело сказал:
неуютно. Елена вторую неделю инспектировала какие-то заводы. В окно
хлестал дождь, естественный дождь самой природы. От искусственных ливней
Казимира Штупы он отличался лишь тем, что был еще унылей и надоедливей. Я
не люблю осенних дождей, в них мне остро чувствуется ненужность - ни для
самой природы, уже не взыскующей, как летом, воды, ни для меня. И я
помечтал о грядущем, когда общество будет так богато, что сможет
командовать климатом свободнее нас. И тогда какому-нибудь будущему Штупе
прикажут устраивать грозы и вёдро, снегопады и ветры для увеселения, а не
по необходимости. И в будущей "Трибуне", уже мало похожей на ту, что я
взял в руки, можно будет прочитать: "Сегодня с 16.30 до 17.05 - большой
развлекательный дождь, потом радуга на четыре ярких и три приглушенных
цвета и вечернее гулянье на насыщенном озоном воздухе". "До такого
времени, ох, далеко", - сказал я себе и развернул газету.
не призывал брать оружие и идти свергать нас - но это было, кажется,
единственным, на что он не осмеливался. Он доказывал, что международная
политика Гамова - малоэффективна, когда правильна, и неправильна, когда
эффективна. А действия Черного суда? - с возмущением спрашивал Фагуста.
Сплошные ошибки и неудачи. Объявлена программа платной казни, чуть ли не
программа гражданского бунта против всех видов подлости. И что же? Не
слышно что-то о нападениях на королей и министров, на генералов и военных
промышленников. Зато казнят беспомощных пленных! Неужели правители не
понимают, что казнью пленников сами совершают воинское преступление и что
за него придется отвечать? Старые - классические - методы войны
отвратительны, ибо сама война отвратительна, так объявил нам диктатор. Но
разве лучше то, что он практикует взамен отвергнутой старины? Хрен редьки
не слаще, говорили наши предки.
чувства - негодование и бессилие. Негодование не на Фагусту, нет, ибо сам
говорил то же, что он, только говорил это в крохотной правительственной
группе, а не публично. Я негодовал на самого себя, что был бессилен
предотвратить расправу над военными преступниками. И не только был
бессилен, но и согласился с Гамовым, что сам спровоцировал это
преступление и потому не имею права возмущаться. И странное дело! С
первого знакомства с "Трибуной" человек этот, Константин Фагуста, стал мне
неприятен. А сейчас я просто ненавидел его - за то, что он был прав, а я
не мог, не имел морального права признать его правоту!
собственным законам. Океан, безжалостно обираемый в недели сражений,
сейчас отдыхал - свободное его дыхание густыми массами туч разносилось по
старым воздушным путям.
Все утренние известия завершались его появлением на стереоэкранах. Он
извещал, сколько преступников за прошедший день сдались добровольно,
сколько убитых, сколько захваченных. Раза два в неделю на стерео
показывался и Пустовойт и повторял все одно и то же: повинную голову меч
не сечет, тех, кто сдается добровольно, он, министр Милосердия, берет под
свою защиту: молодых и здоровых - в армию, больным - лечение, негодных для
войны - на посильные работы.
блокировались убежища банд. Перелом наступил, когда осень дождливая
превратилась в осень холодную. Выпал первый снег - пока еще естественный,
а не метеогенераторный. Праздник первого снега, традиционное торжество
страны, ознаменовал своей стереоречью Гонсалес. Он не был хорошим
Роллинс Джеймс
Акунин Борис
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Маккарти Кормак
Браун Дэн