бенком (как сказал ей врач на другой день): не давала ему долго лежать в
одном положении, перекладывала, старалась облегчить удушье. Любовь подс-
казывала ей то, чего не могли подсказать ни опыт, ни знания, - ведь она
испытывала те же мучения, что и ее мальчик. Она страдала даже сильнее -
от чувства ответственности...
любимого человека, часто делает нас суеверными, и мы виним себя в его
страданиях. Аннета не только упрекала себя в том, что была неосторожна и
недостаточно оберегала ребенка, - нет, она уже открывала в себе какие-то
преступные задние мысли: мысль, что она устала от ребенка, тень бессоз-
нательного сожаления о том, что вся жизнь отдана ему... Чувствовала ли
она действительно по временам такую усталость и сожаления и подавляла ли
их в себе? Очевидно, да, раз они сейчас вспоминались ей... Впрочем, как
знать, не выдумала ли она это из присущей нам всем потребности - в тех
случаях, когда мы бессильны помочь делом, - лихорадочно искать причины
несчастья и зачастую обращать против себя всю силу своего отчаяния?..
бога. Осторожно, мерными движениями поднимая мальчика, чтобы ему легче
было дышать, она смотрела на его распухшее личико и мысленно горячо про-
сила у него прощения за то, что родила его на свет, вырвала из мирного
небытия и бросила в жизнь, обрекла в жертву страданиям, случайностям,
злым прихотям какой-то неведомой, слепой силы! Ощетинившись, как зверь,
защищающий вход в свое логово, она чуяла приближение могучих богов-ист-
ребителей, готовилась отбить у них своего детеныша и заранее рычала на
них, оскалив зубы. Подобно всякой матери, когда ее сыну грозит опас-
ность, она превратилась в Ниобею, которая, чтобы отвлечь на себя смер-
тельную стрелу, бросает яростный вызов убийце...
сына, которую вела Аннета.
мела оказать ребенку первую помощь, сказал, что часто чрезмерное беспо-
койство любящей матери только вредит больному. Но Аннета из всего ска-
занного доктором запомнила одно, что в Париже сейчас свирепствуют грипп
и корь и что сын ее, возможно, схватил воспаление легких. Значит, она
виновата перед ребенком - зачем не послушалась совета уехать из Парижа!
Она беспощадно осуждала себя. Это раскаяние принесло по крайней мере ту
пользу, что вытеснило из сознания Аннеты все другие упреки, которые она
делала себе, и таким образом как бы уменьшило размеры ее вины.
ленького больного не было недостатка в сиделках. Но Аннету невозможно
было отогнать от его постели. Она почти не спала, оставаясь бессменно
днем и ночью на своем посту. Пот, выступавший на маленьком тельце, сма-
чивал и ее кожу, от его удушья ее бросало в жар. Боль перемесила мать и
сына в одно тесто. И ребенок как будто понимал это: в те минуты, когда
он корчился, со страхом ожидая нового приступа кашля, глазки его с уко-
ром и мольбой искали глаза матери. Он, казалось, говорил:
один, мать корчилась вместе с ним, пытаясь разорвать душившую его петлю.
Он чувствовал, что она борется за него, что великая защитница его не по-
кинет. И уверенность, звучавшая в ее ласковом голосе, прикосновения ее
пальцев вселяли в него надежду, говорили ему:
безымянного.
телом, птенчик отдавался во власть спасительных материнских рук. Как
легко дышалось обоим после такого мучения! Струя воздуха, вливавшаяся в
ротик ребенка, освежала и горло матери, наполняла ее грудь блаженством.
продолжалась, истощая силы. Ребенку стало лучше, но вдруг наступил рез-
кий рецидив, причина которого была неясна. Самоотверженные сиделки приш-
ли в отчаяние-каждая винила себя в какомнибудь недосмотре, который поме-
шал выздоровлению. Аннета мысленно твердила:
ее помощь, она крепилась. Но когда он засыпал и ее немного успокоенное
сердце могло бы дать себе роздых, мысли начинали метаться еще сильнее,
как телеграфные провода под напором сильного ветра. Аннета не решалась
закрыть глаза из боязни остаться наедине со своим обезумевшим мозгом.
Снова зажигала лампу и пыталась привести в порядок мысли, от которых у
нее голова шла кругом. Это был спор с самой собой, с ребяческими, неле-
пыми, суеверными фантазиями - во всяком случае такими они представлялись
ее трезвому уму, привыкшему мыслить логически. Ей казалось - беда навис-
ла над ней потому, что слишком полно было ее счастье, и, для того чтобы
сын выжил, она должна заплатить за это каким-нибудь другим несчастьем.
Это была смутная, но крепко укоренившаяся вера в жестокий закон распла-
ты, вера, которая восходит к отдаленному прошлому человечества. Но пер-
вобытные племена, чтобы умилостивить свирепого бога-торгаша, который ни-
чего не дает даром и все продает только за наличные, приносили ему в
жертву первенцев, покупая такой ценой уверенность, что у них не отнимет-
ся все остальное, чем они дорожили в жизни. Аннета, наоборот, готова бы-
ла отдать и жизнь и все, что у нее было, как выкуп за своего первенца.
гу.
ревнивого бога. И, упорно, яростно торгуясь с ним, она твердила:
мен, что хочешь!"
ту на слове. Однажды утром тетушка Викторина пошла к нотариусу за
деньгами, которые Аннета давно должна была от него получить, и вернулась
в слезах. В это утро Аннета была счастлива: она, наконец, могла быть
спокойна за жизнь сына. Только что ушел доктор, сказав ей, что мальчик
выздоровеет. Аннета была вне себя от радости, но еще дрожала, не смея
окончательно поверить своему неожиданному счастью. И в эту самую минуту
открылась дверь, и ей сразу бросилось в глаза расстроенное лицо тетки.
Сердце у нее екнуло, она подумала:
чего не поняла, затем (объясните это, если можете!)... затем лицо ее
просветлело, и она подумала с облегчением:
же продолжала мысленно говорить с ним:
Ничего я тебе больше не должна!"
кользает и ускользает от них, они пытаются заключить договор со слепой
природой, которую создают в воображении по своему образу и подобию.
ливую, хищную, жестокую? Кто знает? Кто может сказать: "Я не таков?"
тастрофы. В первую минуту еще можно было заблуждаться. Но когда она
хладнокровно обдумала положение, она вынуждена была признать, что нака-
зана по заслугам.
трезвый, практический ум; цифры ее не пугали. Когда ведешь свой род от
крестьян или мелких буржуа, сметливых и предприимчивых, то заглушить в
себе практическую жилку можно, лишь сознательно стремясь к этому.
потом она переживала затяжной душевный перелом и, всецело поглощенная
внутренней жизнью, была в плену у своих страстей. Такому, не совсем нор-
мальному, состоянию "одержимости" способствовали ее праздность и обеспе-
ченность. Она отстранялась от забот о своем наследстве с отвращением, в
котором было что-то нездоровое. Да, именно нездоровое, ибо идеалист,
презирающий богатство как паразитизм, забывает, что он имеет на это пра-
во лишь в том случае, если отказался от своего богатства. Когда же идеа-
лизм вырастает на почве, удобренной богатством, и, питаясь им, делает
вид, что презирает его, - это худший вид паразитизма.
нета передала все состояние в руки нотариуса, милейшего мэтра Греню. Это
был старый друг их семьи, человек уважаемый, известный своей честностью,
признанный знаток своего дела. Он в течение тридцати лет вел все дела
Ривьера. Правда, Рауль в делах никогда ни на кого всецело не полагался.
При всем доверии к нотариусу он тщательно проверял каждый документ. Но,
принимая эти предосторожности, он все же доверял мэтру Греню. А уж если
человек с таким чутьем, как Рауль Ривьер, доверял кому-нибудь, значит,
тот заслуживал доверия! И мэтру Греню можно было доверять, насколько во-
обще можно доверять человеку в нашем обществе (с соблюдением всех пре-
досторожностей).
Мацумото Сэйте
Маккэфри Энн
Конан-Дойль Артур
Контровский Владимир
Корнев Павел
Перумов Ник