действительные и мнимые обиды друг на друга и то, как Нюша со Стефаном, сидя
за общим столом, вдруг переставали замечать окружающих, и тогда взрослые
отводили глаза, а за ними и Варфоломей с Петром старались скорее отвлечься
чем-нибудь сторонним или затевали громкий разговор, лишь бы не видеть того,
что происходило у всех на глазах между молодыми супругами.
стиркою и шитьем. Стефан гневал, сводя прямые брови, и Варфоломей со страхом
наблюдал, как жалко вздрагивают Нюшины губы, словно у обиженного дитяти.
Нюшу, и та с криком выбежала из клети, держась за щеку. Варфоломей как раз
возвращался из конюшни. Вся кровь прилила ему в голову... К счастью, на
крыльцо в этот миг вышла мать.
двинулся. Голос Марии был необычайно строг:
пришлось ворочать и перекладывать по указанию матери какие-то кули и бочки.
И лишь получасом позже, когда он порядком взмок от усиленной работы, Мария
сказала ему:
жизнь! В семье, меж мужем и женою, и не то еще бывает порой. Это очень
трудно - всю жизнь прожить с человеком! У нас с родителем твоим тоже всякое
бывало попервости да по младости лет. Иного и на духу не скажу. И все одно:
он муж, глава! Жена не уважит, и сам себя уважать не станет супруг, и люди
осудят, и всему дому настанут скудота и разор! Муж, хошь с рати воротит,
суровый да темный, хошь из лесу, с тяжкой работы какой, хошь с поля, с
пахоты, голодный да злой, дак и огрубит непутем, а ты пойми, приветь,
накорми, успокой, выслушай со опрятством!
Варфоломей.
доме госпожа. Дело супруга - дом обеспечить, дело жены - дом вести. Коли у
тебя всего настряпано, да чисто, да тепло - и злой одобреет. Но уж коли
кормишь, можно и сдержать от худых-то дел! Иного и не позволишь супругу, а
только чтобы он себя по-прежнему уважал и чадам чтобы был отец, глава!
у отца, ни у матери!
болеть не позволишь себе! Супруг, чада - болеют, жена, мать - завсегда на
ногах... С мужем прожить да воспитать детей достойно - тут те и монашеский
подвиг, и ратный труд! Вон уж и на беседе, воззри: парни с жалейками да с
домрами придут, а девицы - с пряжею да шитьем!
понимает ли мать? Тут только вопросил, словно просыпаясь ото сна:
рать женок не пошлешь. Опять же поле пахать, лес валить, хоромы класть...
никогда себя не мешай. Сами дойдут до ума. Стефан нравный, а Нюра еще
молода. На Стефане, гляди, весь дом держится. Может когда и уважить ему
молодая жена! Да и любят один другого. А у любимых кажная обида вдесятеро. И
ты того не зазри. Не нарушай семью! Повидишь, сами собою снидут в мир!
убежденный.
вся лучась нежностью, то и дело лебединым движением руки трогала невзначай
плечо Стефана, подкладывала ему лучшие куски, и в голосе ее слышался опять
тот глубокий горловой перелив, который бывает только у счастливых и
спокойных за свою судьбу жонок.
труде, но сердечные тайны, и паче того замыслы грядущего, уже не возникали в
их немногословных беседах и, казалось, вряд ли возродятся когда-либо вновь.
Варфоломея с изменою старшего брата. Но вот был ли он счастлив по правде,
по-настоящему, до конца? Этого Варфоломей наверняка не смог бы утверждать.
нем та жажда деяний, которая сжигала Стефана с отроческих лет? Что же он
теперь собирается делать, что вершить на жизненном пути? Или так и похоронит
гордые замыслы своей юности в ежедневном, уйдет в семью, в детей, будет по
крохам собирать, скапливать добро, чтобы где-то во внуках или правнуках
войти в ряды рядовых московских вотчинников?
показывая округлившийся стан, и ее маленькие груди зовуще натягивают полотно
рубахи, ему становилось тошно и обидно за ту, прежнюю Нюшу, исчезнувшую без
остатка в этой теперешней, "бабьей" и земной. Тело ее казалось ему в такие
мгновения потным и нечистым, и его охватывал настоящий ужас за Стефана: на
что же он променял свои великие мечты?
жизнь, и ждал беды, срыва, катастрофы. И когда понял, чего ждет, стал изо
всех сил отдалять неизбежное. Заботливо помогал Нюше справляться с
хозяйством, незаметно для брата старался занять его какими-либо делами,
подсовывал ему книги и просил настойчивее, чем прежде, растолковать неясное
- лишь бы не дать Стефану почувствовать гибельную душевную пустоту, которая
(он понимал и это) рано ли, поздно, так и так настигнет Стефана и - что
тогда?!
Варфоломея, Петр, на Кате, дочери местного священника отца Никодима, давней
Нюшиной подружке.
разукрашенных конях с колокольцами. Было много шуму, смеху, песен, давки и
толкотни... И вот за столом в дому Кирилловом появилась вторая молодуха,
веселая хлопотунья.
вкусно стряпала, легко исполняя все то, что Нюше давалось со значительным
трудом. Казалось даже, что не она состоит при Петре, а Петр при ней,
особенно когда Катя, словно старшая сестра, ерошила ему волосы, а Петр
улыбался детскою довольною улыбкой.
смотреть. Во всяком случае, тут Варфоломей не чуял никакой внутренней
тревоги.
и хохотали, точно расшалившиеся дети.
дома. Пока же все жили одной семьею, по-прежнему садясь трапезовать за один
стол.
взапуски друг с другом, решая какие-то свои, женские дела, вместе исполняли
работу по дому, и то грозное, чего все время ждал Варфоломей, как-то
отдалилось, утихло, почти исчезло на время с окоема семейной судьбы.
Глава 12
притронуться. Он всегда оказывался тут как тут, когда ей надо было отнести
белье, или ночвы с мукою, или иное что, требующее усилий. И так же враз, как
появлялся для помощи, он и исчезал, не позволяя Нюше сказать себе спасибо.
Варфоломей вел себя так, впрочем, не из одной только скромности.
выражение лица (словно бы все силы души истрачены и поглощены тем, что
совершается там, внутри), которое появляется почти у каждой женщины в пору
беременности и делает ее похожей на корову, козу или свинью (в зависимости
от склада лица и тела), пугало Варфоломея все больше и больше. Эта сугубая
поглощенность в животном естестве - тусклый взор, припухлые, жующие губы
должна была разрешиться для нее небывалым ужасом. Так, по крайней мере,
казалось ему.
хихикала с Катей, а на мужа глядела теперь с еще большим подобострастным
обожанием. Проходили недели, и уже очень заметный холмик живота, худоба щек
и голубые тени у глаз начали говорить о том, что срок близок.
катались по мокрому снегу. Орали птицы. Влажные, пухлые облака плыли по
синему, безмерному, омытому влагою и продутому весенними ветрами океану
неба. В доме ладили сохи и бороны, чинили упряжь.
пригорках весело пробивалась молодая трава, когда московский гонец примчал в
Радонеж известие о смерти князя Ивана.
залогом прочности бытия. Ни сколько-нибудь заметных войн, ни паче того
татарских набегов при нем не бывало. Даже и жадные послы - бич поволжских