уже покорный сильному соседу, теперь окончательно попадал под руку Москвы,
а местные бояра могли рассчитывать на прибыльную московскую службу.
Долгий княжеский поезд растянулся, пыля, по узкой колеистой тропе, и,
миновавши Переяславль, Семен, не выдержав дорожной тяготы, с немногою
дружиной ускакал вперед.
полден. Где-то уже за Клязьмой, недоехав большого мытного стана, Семен
остановил запаленного коня и попросил напиться у бабы, что черпала воду из
колодезя.
поглядывая на запыленное дорогое платье князя, вымолвила баба. И Семен,
легко соскочив с коня и дав знак спутникам дождать его во дворе
(дружинники тоже почали спешиваться и оступили бадью с водою), низко
наклонясь в сенях, прошел в избу.
щами, дымом и молоком. Хозяйка внесла крынку, налила молока в глиняную
чашку, опрятно подала князю. Семен - редко приходилось бывать в избах -
оглядывал невысокое жило, глиняную печь, черный потолок и янтарные
выскобленные лавки, ряды деревянных и глиняных корчаг, кувшинов и латок на
полице, берестяную плетеную солоницу на столе... Хозяйка полезла ухватом в
печь, ловко выбросила горячую латку с шаньгами, примолвив:
прямо на скобленую белую столешню. Семен из уважения к дому взял одну,
подул, откусил. Ржаной горячий пирог с кашею был нежданно вкусен, и Семен,
не заметив того и сам, съел, запивая молоком, и одну, и другую, и третью
шанежку, макая их в растопленное масло, поставленное на стол улыбчивой
проворной хозяйкой.
заблеяла, рассыпав по полу черный горох помета. Дети, осмелев, вылезли
из-за печи, оступили проезжего гостя, и уже толстый карапуз, сопя, полез
на колени князю, а получив кусок шаньги, устроился удобнее и стал жевать,
отпихивая рукою сестренку, что тоже лезла к Семену на руки за очередным
угощением. Девочка постарше уже трогала узорные кисти княжеского пояса, а
двое пострелят, выглядывавших до того из-за занавески, вышли и робко
остановились, не смея подойти ближе. Семен сидел разомлевший, чуточку
растерянный, представляя, как бы славно ему самому иметь такую ораву
детей, меж тем как от маленького тельца устроившегося у него на коленях
малыша шло приятное тепло живого и доверчивого существа. Он осторожно
огладил паренька рукою, и тот разом приник к Семену всем тельцем, словно к
родному отцу.
снова, всплеснула руками:
Кышь! - напустилась она было на детей, но Семен, улыбнувшись, покрутил
головою и поднял руку, останавливая смущенную мать. Спросил:
Ноне, без ратного-то нахожденья, дак и живем! Спасибо тебе, да и родителю
твоему, оберег землю от ворога! - причитала баба, доставая меж тем мед и
сыр. - Топленого молочка не желашь ли? - смутясь, предложила она.
двор, кормила там шаньгами кметей. Несмотря на ее беготню и хлопоты, тут
был покой, нерушимый покой простой, изначальной жизни, покой, коему нельзя
не позавидовать вот так, встретивши в пути. Нельзя не позавидовать... И
надо уходить, уезжать, творить и делать что-то там, наверху, нужное для
этой простой жизни, для того, чтобы были шаньги и хлеб, сыр, говядина и
молоко в доме, чтобы плодились и росли дети, для которых тут, в родимом
дому, еще нет ни истории, ни времени, ни страстей - все это там, в иной,
преходящей жизни, в которую и их потянет когда-нибудь, заставив на долгие
годы позабыть родимый дом, угол, дымный очаг, чтобы потом, когда-нибудь,
исполнив или чаще всего не исполнив и сотой доли задуманного, воротить
сюда - или в иной такой же рубленый трудовой кут, - воротить, чтобы
пахать, и ростить скотину, и водить детей, поняв, что главная тайна жизни
все-таки здесь, а не там, в большом и суровом мире великих дел, страстей и
подвигов, мире, без коего и здесь, в дымных избах, порушит и падет все и
исчезнет в пучине небытия, но который меж тем сам по себе существует и
оправдывает существование свое только через эту простую, вне времени и
событий длящуюся жизнь на земле.
Старшой уже заботно заглядывает в избу - пора! А Семен все не решается
встать, снять с колен вдруг нежданно уснувшего отрока и передать его
счастливой матери, верно и не чующей порою своего счастья!
зашарил в калите - что-нибудь дать хозяйке.
вперед протестующие ладони. - Ково ищо! Гость-от дорогой!
повидал!
Симеон уже с коня. Поднял руку, прощаясь, и тронул повод.
раз поднял руку и помахал ею, уже переходя в скок.
деятельность бояр и воевод, и труды философов-книжников только затем,
чтобы бабы пекли пироги и рожали, а дети, сопя, ползли на колени?..
Неужели в этом вс°?! И даже было такое, что - да, вс°! И только строгий
лик Алексия, припомнившийся ему уже перед воротами Кремника, оправил и
остерег князя: <Нет, не вс°! Есть высшее, без чего неможно смертному жити
на земле и без чего не оправдать не токмо трудов боярских и княжеских, но
и самой этой, такой простой с виду, земной жизни!
Бяконтов. Вести из Орды были добрые. Хан утвердил присоединение Юрьева к
улусу великого князя владимирского. В пути Феофан уведал, что беспокойный
рязанский князь Иван Коротопол убит. Пронские князья отмстили наконец за
убийство Коротополом, три года назад, их отца, Александра Михайловича.
тверском княжиче Федоре. Алексий вгляделся в отемневший лик князя - понял,
перевел речь на другое. Достал грамоту от Василия Калики, пересланную
через Алексия великому князю. Новгородский архиепископ сообщал, что
церковь Благовещения на Городище свершена и двадцать четвертого августа
освящена им, Василием, в присутствии наместника и вятших мужей
новогородских. Калика прислал поминки, опять звал Симеона на новгородский
стол...
грамоту. Орда и Новгород, Орден и Литва и происки суздальского князя в
Орде - на него опять пахнуло ветром великих свершений. Сельский разымчивый
покой был явно не для него!
думных бояринов, и при них отцов крестник сохранял чин почтительного
отстояния. С душевным облегчением Симеон, дождав конца приема, услышал из
уст Алексия, что прибыли иконные мастеры. Значит, можно будет, не
оскорбляя ни Вельяминова, ни Акинфичей, ни Сорокоума, остаться с Алексием
с глазу на глаз.
светличный покой - уютную и светлую горенку на самом верху княжеских
теремов. Алексий начал было о мастерах, что сожидали князя, но Симеон
мягко прервал его:
ладонями щеки и бороду, на миг прикрыл глаза.
меня, молоком напоили. Дети полезли на колени. Хозяйка, как узнала, что
князь, стала благодарить за тишину, за мирный покой... Подумалось: ужели
только затем и живу? Не ведаю, как и изъяснить лучше!
внимательно, подумал. Кажется, понял. Кивнул сумрачно головою:
старцы египетские, монофизиты, признавали одно божественное, духовное,
существо в Господе. Из чего следовало, что и не страдал он на кресте, ибо
духовен, призрачен суть, и не в подражание, и не в поучение людям пример,
поданный нам Исусом! Отселе легок путь к той лукавой мысли, манихеями и
богумилами проповеданной, что мир земной - зло и подлежит уничтожению ради
освобождения плененного духа. Наша православная церковь отвергла как ересь
Ария, очеловечившего Христа, так и учение монофизитов о токмо духовном
существе Спасителя.
Христос в мир, потому и спасал языки от пагубы неверия! И потому надлежит
беречь зримый мир и заботить себя жизнью смердов и всякой твари. Но и о