что-то задумчив и мало говорит, сквозь зубы цедит. Даже поцеловал Илюшу,
что разумеется, привело в восторг Егора Ильича. Еще давеча через Перепе-
лицыну объявил, чтоб не поздравляли его с именинами и что он только хо-
тел испытать... Старуха хоть и нюхает спирт, но успокоилась, потому что
Фома покоен. О нашей истории никто ни полслова, как будто ее и не было;
молчат, потому что Фома молчит. Он все утро не пускал к себе никого, хо-
тя старуха давеча без нас всеми святыми молила, чтоб он к ней пришел для
совещаний, да и сама ломилась к нему в дверь; но он заперся и отвечал,
что молится за род человеческий или что-то в этом роде. Он что-то зате-
вает: по лицу видно. Но так как Егор Ильич ничего не в состоянии узнать
по лицу, то и находится теперь в полном восторге от кротости Фомы Фоми-
ча: настоящий ребенок! Илюша какие-то стихи приготовил, и меня послали
за вами.
плачет. Может быть, и стыдится. У ней, кажется, теперь эта... гувернант-
ка. Что это? гроза никак собирается. Смотрите, на небе-то!
чу.
чтоб не попытать на этом пункте Мизинчикова.
он, вдруг останавливаясь, покраснев и топнув ногою. - Дурак! дурак! По-
губить такое превосходное дело, такую светлую мысль! Послушайте: я, ко-
нечно, осел, что просмотрел его плутни, - я в этом торжественно созна-
юсь, и, может быть, вы именно хотели этого сознания. Но клянусь вам, ес-
ли б он сумел все это обделать как следует, я бы, может быть, и простил
его! Дурак, дурак! И как держат, как терпят таких людей в обществе! Как
не ссылают их в Сибирь, на поселение, на каторгу! Но врут! им меня не
перехитрить! Теперь у меня, по крайней мере, есть опыт, и мы еще потяга-
емся. Я обдумываю теперь одну новую мысль... Согласитесь сами: неужели ж
терять свое потому только, что какой-то посторонний дурак украл вашу
мысль и не умел взяться за дело? Ведь это несправедливо! И наконец, этой
Татьяне непременно надо выйти замуж - это ее назначение. И если ее до
сих пор еще никто не посадил в дом сумасшедших, так это именно потому,
что на ней еще можно было жениться. Я вам сообщу мою новую мысль...
дорожной улыбкой. - А теперь... Но куда ж вы? Говорю вам: прямо к Фоме
Фомичу! Идите за мной; вы там еще не были. Увидите другую комедию... Так
как уж дело пошло на комедии...
ланы лучше, чем все другие комнаты в доме. Полный комфорт окружал вели-
кого человека. Свежие, красивые обои на стенах, шелковые пестрые занаве-
сы у окон, ковры, трюмо, камин, мягкая, щегольская мебель - все свиде-
тельствовало о нежной внимательности хозяев к Фоме Фомичу. Горшки с цве-
тами стояли на окнах и на мраморных круглых столиках перед окнами. Пос-
реди кабинета находился большой стол, покрытый красным сукном, весь за-
ложенный книгами и рукописями. Прекрасная бронзовая чернильница и куча
перьев, которыми заведовал Видоплясов, - все это вместе должно было сви-
детельствовать о тугих умственных работах Фомы Фомича. Скажу здесь кста-
ти, что Фома, просидев здесь почти восемь лет, ровно ничего не сочинил
путного. Впоследствии, когда он отошел в лучшую жизнь, мы разбирали ос-
тавшиеся после него рукописи; все они оказались необыкновенною дрянью.
Нашли, например, начало исторического романа, происходившего в Новгоро-
де, в VII столетии; потом чудовищную поэму: "Анахорет на кладбище", пи-
санную белыми стихами; потом бессмысленное рассуждение о значении и
свойстве русского мужика и о том, как надо с ним обращаться, и, наконец,
повесть "Графиня Влонская", из великосветской жизни, тоже неоконченную.
Больше ничего не осталось. А между тем Фома Фомич заставлял дядю тратить
ежегодно большие деньги на выписку книг и журналов. Но многие из них ос-
тавались даже неразрезанными. Я же, впоследствии, не один раз заставал
Фому за Поль-де-Коком, которого он прятал при людях куда-нибудь по-
дальше. В задней стене кабинета находилась стеклянная дверь, которая ве-
ла во двор дома.
ном, до пят, сюртуке, но все-таки без галстуха. Был он действительно
молчалив и задумчив. Когда мы вошли, он слегка поднял брови и пытливо
взглянул на меня. Я поклонился; он отвечал мне легким поклоном, впрочем
довольно вежливым. Бабушка, видя, что Фома Фомич обошелся со мной бла-
госклонно, с улыбкою закивала мне головою. Бедная, и не ожидала поутру,
что ее не'щечко так покойно примет известие о "пассаже" с Татьяной Ива-
новной, и потому теперь чрезвычайно развеселилась, хотя утром с ней
действительно происходили корчи и обмороки. За стулом ее, по обыкнове-
нию, стояла девица Перепелицына, сложив губы в ниточку, кисло и злобно
улыбаясь и потирая свои костлявые руки одну о другую. Возле генеральши
помещались две постоянно безмолвные старухи-приживалки, из благородных.
Была еще какая-то забредшая утром монашенка и одна соседка-помещица, по-
жилая и тоже без речей, заехавшая от обедни поздравить матушку-гене-
ральшу с праздником. Тетушка Прасковья Ильинична уничтожалась где-то в
уголку, с беспокойством смотря на Фому Фомича и на маменьку. Дядя сидел
в кресле, и необыкновенная радость сияла в глазах его. Перед ним стоял
Илюша в праздничной красной рубашечке, с завитыми кудряшками, хоро-
шенький, как ангелочек. Саша и Настенька тихонько от всех выучили его
каким-то стихам, чтоб обрадовать отца в такой день успехами в науках.
Дядя чуть не плакал от удовольствия: неожиданная кротость Фомы, весе-
лость генеральши, именины Илюши, стихи - все это привело его в настоящий
восторг, и он торжественно просил послать за мной, чтоб и я тоже поско-
рее разделил всеобщее счастье и прослушал стихи. Саша и Настенька, во-
шедшая почти вслед за нами, стояли около Илюши. Саша поминутно смеялась
и в эту минуту была счастлива как дитя. Настенька, глядя на нее, тоже
начала улыбаться, хоть и вошла, за минуту назад, бледная и унылая. Она
одна встретила и успокоила Татьяну Ивановну, воротившуюся из путешест-
вия, и до сих пор просидела у ней наверху. Резвый Илюша как будто тоже
не мог удержаться от смеха, смотря на своих учительниц. Казалось, они
все трое приготовили какую-то пресмешную шутку, которую теперь и хотели
разыграть... Я и забыл про Бахчеева. Он сидел поодаль, на стуле, все еще
сердитый и красный, молчал, дулся, сморкался и вообще играл довольно
мрачную роль на семейном празднике. Возле него семенил Ежевикин; впро-
чем, он семенил и везде, целовал ручки у генеральши и у приезжей гостьи,
нашептывал что-то девице Перепелицыной, ухаживал за Фомой Фомичем, -
словом, поспевал везде. Он тоже с великим сочувствием ожидал Илюшиных
стихов и при входе моем бросился ко мне с поклонами, в знак величайшего
уважения и преданности. Вовсе не видно было, что он приехал сюда защи-
тить дочь и взять ее совсем из Степанчикова.
стихи приготовил - вот неожиданность, настоящий сюрприз! Я, брат, пора-
жен и нарочно за тобой послал и стихи остановил до прихода... Садись-ка
возле! Послушаем. Фома Фомич, да ты уж признайся, братец, ведь уж, вер-
но, ты их всех надоумил, чтоб меня, старика, обрадовать? Присягну, что
так!
лось бы, все обстояло благополучно. Но в том-то и беда, что дядя неспо-
собен был угадать по лицу, как выразился Мизинчиков; а взглянув на Фому,
я как-то невольно согласился, что Мизинчиков прав и что надо было че-
го-нибудь ожидать...
голосом человека, прощающего врагам своим. - Сюрприз я, конечно, хвалю:
это изображает чувствительность и благонравие ваших детей. Стихи тоже
полезны, даже для произношения... Но я не стихами был занят это утро,
Егор Ильич: я молился... вы это знаете... Впрочем, готов выслушать и
стихи.