яичницей: Цезарь - великий полководец, отважный воин, Цезарь - это старший
брат, тот, кто хочет быть королем Франции. Речь не о нем, у него счеты с
Генрихом Валуа, и это касается тебя, сын мой. Плати свои долги, Генрих, а я
уплачу свои.
поэтому, услышав намек Шико, король насупился, разговор был прерван и не
возобновлялся более до прибытия в Бисетр.
считали, что королевский поезд должен прибыть в Фонтенбло назавтра к вечеру,
а пессимисты предлагали пари, что он прибудет туда не раньше, чем в полдень
послезавтра.
кортеж начал двигаться живее. На погоду грех было жаловаться: стояло погожее
утро, ветер утих, солнцу наконец-то удалось прорваться сквозь завесу
облаков, и начинающийся день напоминал ту прекрасную октябрьскую пору, когда
под шорох последних опадающих листьев восхищенным взорам гуляющих
открывается голубоватая тайна перешептывающихся лесов.
Жювизи. Отсюда уже видны были мост, построенный через реку Орж, и большая
гостиница "Французский двор", от которой пронизывающий ветер доносил запах
дичи, жарящейся на вертеле, и веселый шум голосов.
увидел вдали, у дверей гостиницы, группу людей, закутанных в длинные плащи.
Среди них был маленький толстяк, лицо которого до самого подбородка
закрывала широкополая шляпа.
его. Поэтому в тот самый миг, когда толстяк исчез в гостинице, наш гасконец
соскочил на землю, взял свою лошадь у пажа, который вел ее под уздцы,
укрылся за углом стены и, затерявшись в быстро сгущающихся сумерках,
оторвался от кортежа, продолжавшего путь до Эссонна, где король наметил
остановку на ночлег. Когда последние всадники исчезли из виду и глухой стук
колес по вымощенной камнем дороге затих, Шико покинул свое убежище, объехал
вокруг замка и появился перед гостиницей со стороны, противоположной той,
откуда на самом деле прибыл, как если бы он возвращался в Париж. Подъехав к
окну, Шико заглянул внутрь через стекло и с удовлетворением увидел, что
замеченные им люди, среди них и приземистый толстяк, который, по-видимому,
его особенно интересовал, все еще там. Однако у Шико, очевидно, имелись
причины желать, чтобы вышеупомянутый толстяк его не увидел, поэтому гасконец
вошел не в главную залу, а в комнату напротив, заказал бутылку вина и занял
место, позволяющее беспрепятственно наблюдать за выходом из гостиницы.
гостиничного зала с камином. У камина, на низеньком табурете, восседал
маленький толстяк и, несомненно не подозревая, что за ним наблюдают,
спокойно подставлял свое лицо потрескивающему огню, в который только что
подбросили охапку сухих виноградных лоз, удвоившую силу и яркость пламени.
перед домом на улице Нуайе, можно сказать, я нюхом учуял, что он
возвращается в Париж. Но почему он пробирается украдкой в престольный град
нашего друга Ирода? Почему он прячется, когда король проезжает мимо? Ах,
Пилат, Пилат! Неужто добрый боженька не пожелал дать мне отсрочку на год, о
которой я просил, и требует от меня выплаты по счетам раньше, чем я
предполагал?
каприза с того места, на котором он сидит, можно не только видеть, что
происходит в зале гостиницы, но и слышать, что там говорят. Сделав такое
открытие, Шико напряг слух с не меньшим усердием, чем зрение.
отправляться, последний лакей кортежа давно скрылся из виду, и, по-моему, в
этот час дорога безопасна.
вздрогнуть. Голос принадлежал человеку, на которого Шико, всецело
погруженный в созерцание маленького толстяка, до этого не обращал никакого
внимания.
противоположность тому, кого назвали монсеньером. Он был настолько же
несуразно длинен, насколько тот был мал ростом, настолько же бледен,
насколько тот был румян, настолько же угодлив, насколько тот был
высокомерен.
- Tu quoque... <И ты (Брут) (лат.).> Нам очень не повезет, если на этот раз
мы расстанемся, не обменявшись парой слов.
возможность беспрепятственно встать и уйти, когда ему заблагорассудится.
привлекшие внимание Шико, в свою очередь, расплатились (вернее сказать,
маленький толстяк расплатился за всех) Они вышли из гостиницы, лакеи или
конюхи подвели им лошадей, все вскочили в седла, и маленький отряд поскакал
по дороге в Париж и вскоре затерялся в первом вечернем тумане.
расстоянии, позволяющем видеть серые плащи всадников или же, в тех случаях,
когда осторожный гасконец терял их из виду, слышать стук лошадиных копыт.
полю доскакали до Шуази, затем переехали Сену по Шарантонскому мосту, через
Сент-Антуанские ворота проникли в Париж и, наконец, как рой пчел исчезает в
улье, исчезли во дворце Гизов, двери которого тотчас же плотно закрылись за
ними, словно только и ожидали их прибытия.
здесь пахнет уже не одним Майенном, но и самим Гизом. Пока что все это
только любопытно, но скоро станет весьма занятным. Подождем.
холод, которые начали грызть его своими острыми клыками. Наконец двери
открылись, но вместо семи всадников, закутанных в плащи, из них вышли,
потрясая огромными четками, семеро монахов монастыря святой Женевьевы, лица
у всех у них были скрыты под капюшонами, опущенными на самые глаза.
Гизов до такой степени пропитан святостью, что стоит разбойникам переступить
его порог, как они тут же превращаются в агнцев божьих? Дело становится все
более и более занятным.
всадниками, не сомневаясь, что под рясами скрываются те же люди, что
прятались под плащами.
Малый мост, вышли на площадь Мобер и поднялись по улице Сент-Женевьев.
Нуайе, перед которым нынче утром он возносил свою молитву. - Может быть, мы
возвращаемся в Фонтенбло? Тогда я выбрал отнюдь не самый краткий путь. Но
нет, я ошибся, так далеко мы не пойдем.
и вошли под его портик; там в глубине можно было разглядеть монаха того же
ордена, который самым внимательным образом рассматривал руки входящих в
монастырь.
аббатство пускают только тех, у кого чистые руки. Решительно, здесь
происходит что-то из ряда вон выходящее.
упустить из виду тех, за кем он следовал, оглянулся вокруг и с удивлением
увидел, что на всех улицах, сходящихся к аббатству, полным-полно людей в
монашеских рясах с опущенными капюшонами; поодиночке или парами все они, как
один, направлялись к монастырю.
великий капитул, на который приглашены все монахи-женевьевцы со всей
Франции? Честное слово, меня впервые разбирает желание присутствовать на
капитуле, и, признаюсь, желание необоримое.
или некий предмет, который держали в руках, и скрывались в аббатстве.
двух существенно важных вещей: во-первых, почтенной рясы, которая их
облекает, ибо, как я ни смотрю, я не вижу среди сонма святых отцов ни одного
мирянина; и, во-вторых, той штучки, которую они показывают брату
привратнику; а они ему что-то показывают. Ах, брат Горанфло, брат Горанфло!
Если бы ты был сейчас здесь, у меня под рукой, мой достойный Друг!
монастыря святой Женевьевы, обычном сотрапезнике гасконца в те дни, когда он
обедал в городе, о монахе, с которым в день покаянной процессии Шико недурно
провел время в кабачке возле Монмартрских ворот, поедая чирка и запивая его
терпким вином.
парижского населения надела рясу, - брат привратник без устали проверял
вновь прибывших, никого не обделяя своим вниманием.
произойдет что-то необыкновенное. Ну что ж, будем любопытны до конца. Сейчас