интересное? Просто самый персик? Друзья будут завидовать и жалеть, что
их там не было и они ничего не видели. - Произнося последнюю фразу, он
поглядел на Перси одновременно с отвращением и злорадством.
-Они сами пожелали все увидеть, никто их не заставлял.
механическим голосом. - На репетициях она всегда была сухой.
что его надо сначала поднять? - проворчал он.
подчинился. Я обратился к Андерсену.
- Я повернулся к Перси, ожидая возражений. Но он не возражал, наверное
потому, что понял по моим глазам: лучше, если Андерсон услышит, что
произошла глупая ошибка чем узнает, что это были сознательные действия.
Кроме того, что бы ни говорилось здесь в тоннеле, это все не имело
большого значения. В мире Перси Уэтморов важно было то, в каком именно
виде попадет информация к большим шишкам - влиятельным людям. В мире
таких, как Перси, важно было то, как это появится в газетах.
посмотрел на Дэла, но Дэл молчал.
такая возможность не приходила ему в голову.
вас ничего не скажет начальнику Мурсу, пока я не поговорю с ним. Ладно?
начальнику, что ж, мы не против. - Если только эти щелкоперы ничего не
напишут в своих газетенках.
вырежут. - Слишком мрачно для семейного чтения. Но они и не станут
пытаться, сегодня не было новеньких. А старые не хуже нас знают, что
иногда случаются неудачи, вот и все.
выражением отвращения на обычно приятном лице:
изумленный взгляд Перси. - Если ты хоть кому-нибудь из своих трусливых
друзей об этом расскажешь, я все буду отрицать до тех пор, пока рак на
горе свистнет, а эти ребята меня поддержат. У тебя будут неприятности,
сынок.
четыре ступеньки, а потом окликнул:
Бриар Ридж. Больше зарплата и условия лучше. Правда, Перси?
вставил свое слово Дин.
заработать оплачиваемый больничный. Перси посмотрел на Дина с явной
неприязнью.
Глава 6
которому было приказано вычистить помещение склада, и он с надутым видом
взялся за работу), мне нужно было написать рапорт. Я решил сделать это
за столом дежурного, боясь, что, сидя в своем удобном кресле в кабинете,
просто засну. Вам это может показаться странным после всего, что
произошло всего час назад, но я чувствовал, что прожил как минимум три
жизни, начиная с одиннадцати вечера, и все эти жизни без сна.
нездешних глаз - словно кровь из какой-то незаживающей, но странно
безболезненной раны. В камере, расположенной ближе к столу, на койке
сидел Уортон, раскачиваясь из стороны в сторону, и распевал песенку,
скорее всего собственного сочинения и не совсем лишенную смысла.
Насколько я помню, звучала она примерно так:
Это не Филли - старый Вонючка. Не Джеку и не Джолиан. Подлый убийца,
мерзкая штучка По прозвищу Делакруа!
крайней мере еще, он был жив, счастлив и весел, чуть ли не танцевал.
другой вариант своей песенки, составляя слова отнюдь не случайно. Что-то
в этом было, какие-то зачатки отвратительной сообразительности,
по-своему даже блестящей.
Глаза его были красные и воспаленные, и мне показалось, что он тоже
очень устал. Как это могло быть, ведь он слонялся по прогулочному
дворику всего два часа в день, а остальное время сидел или лежал у себя
в камере, я не знаю, но, без сомнения, видел, что он устал. Это было
ясно.
Дэл.
порядке?
позади, правда, босс?
ему везет.
сказал. Вместо этого я осмотрел камеру Коффи.
смирительной комнаты. Я кивнул.
Единственные следы его Брут обнаружил зимой: несколько ярко окрашенных
деревянных щепочек и запах мятных леденцов, исходящий из дыры в балке.
меня, словно читая мои мысли. Я сказал себе, что надо двигаться, считать
ночную смену оконченной, вернуться к столу дежурных и к своему рапорту.
Вместо этого произнес его имя.
происходило во мне. Я опустился на одно колено и стал снимать башмак.
Глава 7
серп луны. Моя сонливость словно исчезла вместе с тучами. Мне совсем не
хотелось спать, и я чувствовал, как от меня исходит запах Делакруа. Я
подумал, что еще долго моя кожа будет пахнуть паленым - "Жа-ров-ня! Для
тебя и для меня, шкворчит и дымится - тра-ля-ля-ля!"
хотелось пересказывать ей все, я не видел смысла в том, чтобы мучить ее,
но она поняла по моему виду, когда я появился в кухонной двери, и
потребовала рассказать все. Поэтому я сел, взял ее теплые руки в свои
ледяные ладони (отопитель в моем "форде" почти не грел, а погода после
шторма резко изменилась) и поведал ей все, что она хотела услышать.
Где-то на половине рассказа я вдруг неожиданно разрыдался. Мне было
стыдно, но не очень, ведь рядом была Дженис, а она никогда не упрекала
меня за то, что я иногда вел себя не так, как подобает мужчине... Не
так, как, полагал, должен себя вести. Если у мужчины хорошая жена, он
счастливейшее из созданий Божьих, а если такой жены нет, мне его жаль,
единственное утешение состоит в том, что он не знает, сколь жалка такая
жизнь. Я плакал, а она прижимала мою голову к своей груди, когда же моя
буря улеглась, мне стало чуть-чуть лучше. И, наверное, именно тогда
впервые моя мысль стала отчетливой. Не о ботинке, нет. Она имела к нему
некоторое отношение, но иное. Именно тогда я вдруг ясно осознал: при
всем несходстве пола, цвета кожи и габаритов у Джона Коффи и у Мелинды
Мурс были одинаковые глаза: несчастные, печальные и нездешние. Умирающие
глаза.
глядя на серп луны и прислушиваясь к потрескиванию стен: они остывали и
сжимались, сменяя лето на осень. Лежал и думал о Джоне Коффи, о том, как
он говорил, что помог. "Я помог мышонку Дэла. Я помог Мистеру Джинглзу.
Он цирковая мышь". Конечно. И, может быть, думал я, мы все - цирковые
мыши, бегающие туда-сюда, имеющие лишь слабое представление о том, что
Бог и Дух святой смотрят сверху в наши бакелитовые дома через слюдяные
окошечки.
так, как теперь все время сплю в Джорджии Пайнз и как редко бывало тогда
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Лондон Джек