эта приносит мне тем большую радость, чем моложе и
неиспорченнее мои питомцы. Это открытие, наряду со многими
другими, привело к тому, что годами во мне росло желание
воспитывать все более юных, что я охотнее всего пошел бы
работать учителем в начальную школу, короче говоря, мое
воображение иногда увлекало меня в области, лежавшие далеко за
пределами моих официальных обязанностей.
о вашей жизни, и речь идет почти исключительно о приватных,
субъективных переживаниях, личных желаниях, этапах развития и
решениях! Я, право, не предполагал, что касталиец вашего ранга
может так смотреть на себя и на свою жизнь.
опечалило Кнехта. Но он овладел собой и бодро воскликнул:
не о Коллегии или иерархии, а исключительно обо мне, о
психологии человека, которому, к несчастью, выпало на долю
навлечь на вас большие неприятности. Говорить о своей работе на
посту Магистра, об исполнении мною моего долга, о том, достоин
я или недостоин звания касталийца и Магистра, мне не пристало.
Моя работа, как и вообще внешняя сторона моей жизни, вся на
виду и может быть проверена каждым; вряд ли вы найдете в ней
многое, что заслуживало бы порицания. Но мы сейчас говорим
совсем о другом, я хочу сделать для вас понятным тот путь,
которым я пошел в одиночку и который вывел меня сегодня из
Вальдцеля, а завтра выведет из Касталии. Будьте же добры,
выслушайте меня до конца.
нашей маленькой Провинции я обязан не штудиям и книгам, в
которых этот мир представал передо мной только как далекое
прошлое, но вначале моему школьному товарищу Дезиньори, гостю
оттуда, а позднее, во время моего пребывания у бенедиктинцев --
отцу Иакову. Собственными глазами я видел мирскую жизнь очень
мало, но через этого человека я получил представление о том,
что называется историей, и, возможно, это и послужило причиной
изоляции, в которую я попал по моем возвращении. Я вернулся из
монастыря в край, почти не имеющий понятия об истории, в
Провинцию ученых и адептов Игры, в общество чрезвычайно
почтенное и чрезвычайно привлекательное; но я с моим смутным
представлением о внешнем мире, с моим растревоженным
любопытством, с моим сочувственным интересом к этому миру
оказался в полном одиночестве. Многое здесь могло меня и
утешить: здесь было несколько человек, которых я очень высоко
ставил, и сделаться их коллегой казалось мне огромной,
смущающей честью и счастьем; кроме того, здесь было множество
хорошо воспитанных, высокообразованных людей, достаточно работы
и много способных и достойных любви учеников. За время обучения
у отца Иакова я усвоил, что я не только касталиец, но и
человек, что мир, "весь свет" имеет касательство и ко мне,
требует и от меня участия в его жизни. Из этого открытия
вытекали потребности, желания, нужды, обязательства, следовать
которым я ни в коем случае не мог. Мирская жизнь в глазах
касталийцев была отсталой, малоценной жизнью, полной беспорядка
и грубости, страстей и рассеяния, в ней, по их мнению, не было
ничего прекрасного и желанного. Но на самом деле мир с его
жизнью был бесконечно шире и богаче тех представлений, какие
могли сложиться у касталийца. Этот мир находился в непрерывном
становлении, он сам творил историю, он был полон вечно новых
начинаний; этот мир, пусть хаотичный, был отчизной и
плодородной почвой, на которой произрастали все судьбы, все
взлеты, все искусства, все человеческое, он рождал языки,
народы, государства, культуры, он создал и нас, и нашу
Касталию, и он же будет свидетелем нашего умирания и останется
жить после нас. Мой наставник Иаков пробудил во мне любовь к
этому миру, и любовь эта непрерывно росла и требовала пищи, а в
Касталии не было ничего, что могло бы питать ее. Здесь мы жили
за пределами мира, мы сами стали маленьким, совершенным,
застывшим в своем развитии и переставшим расти мирком.
ничего не говорил и только выжидательно смотрел на Кнехта,
поэтому тот задумчиво кивнул ему и заговорил:
долгие годы. Мне надо было управлять большим ведомством и
отвечать за него, а с другой стороны, мне надо было справиться
со своей любовью к внешнему миру. Моя работа -- и это было мне
ясно с самого начала -- не должна была страдать от этой любви.
Напротив, как я полагал, она должна от нее выиграть. Если бы я
даже -- надеюсь, что это было не так -- несколько хуже, не
столь безупречно выполнял свою работу, чем следовало ожидать от
Магистра, я все равно сознавал бы, что я живей и бодрственней
сердцем, нежели иной самый безукоризненный из моих коллег, и у
меня было что дать моим ученикам и сотрудникам. Я видел свою
задачу в том, чтобы, не порывая с традициями, постепенно,
осторожно расширять и подогревать касталийскую жизнь и
мышление, чтобы влить в нее струю свежей крови от мира и от
истории, и по счастливому стечению обстоятельств в то самое
время в миру, за пределами Касталии, у одного мирянина
зародились подобные же мечты о сближении и взаимопроникновении
Касталии и мира: то был Плинио Дезиньори.
ожидал ничего доброго, равно как и от вашего незадачливого
протеже Тегуляриуса. Так это Дезиньори окончательно склонил вас
порвать с иерахией?
мне. Он вдохнул немного свежего воздуха в мою застоявшуюся
жизнь, благодаря ему я вновь соприкоснулся с внешним миром и
лишь тогда смог убедиться и сознаться самому себе, что мой путь
здесь, у вас, подходит к концу, что я уже не способен
испытывать искреннюю радость от своей работы и пора положить
конец этой муке. Еще одна ступень пройдена, я миновал еще одно
пространство, и этим пространством на сей раз была Касталия.
-- Словно Касталия недостаточно обширна, чтобы на всю жизнь
дать достойное занятие многим и многим. И вы всерьез думаете,
что вы измерили и преодолели это пространство?
подобного я никогда не думал. Говоря, что я достиг границы
этого пространства, я лишь имел в виду: все, чего я как
личность мог добиться на моем посту, сделано. Вот уже некоторое
время я стою на той грани, где моя работа как Магистра Игры
превращается в бесконечное повторение уже сделанного, в пустые
формальные экзерсисы, и я выполняю ее без радости, без
воодушевления, порой даже почти без веры. Пришла пора
прекратить это.
предусматривают иное. В том, что и у члена Ордена бывают свои
настроения, что он порой устает от своих обязанностей, нет
ничего нового и удивительного. Тут на помощь приходят правила,
они указывают путь, как восстановить гармонию и заново обрести
центрированность. Неужели вы забыли об этом?
ведь еще совсем недавно, по получении моего послания, вы
подвергли контролю дела в Селении Игры и меня самого. Вы могли
убедиться, что работа выполняется, канцелярия и архив в
порядке, Magister Ludi не обнаруживает ни признаков болезни, ни
каких-либо причуд. Именно тем правилам, которые вы мне некогда
столь искусно внушили, я обязан, что не сдался, не потерял ни
сил, ни выдержки. Но мне это стоило огромного труда. И теперь,
к сожалению, мне стоит не меньшего труда убедить вас в том, что
мною движут отнюдь не настроения, не причуды или прихоти. Но
удастся ли мне это или нет, на одном я буду настаивать: вы
должны признать, что моя личность и моя деятельность до того
моменты, когда вы их в последний раз проверили, были безупречны
и полезны. Неужели я требую от вас слишком многого?
со мной так, будто мы оба частные лица, непринужденно
беседующие друг с другом. Но это относится лишь к вам одному,
поскольку вы теперь, в самом деле, -- частное лицо. У меня же
все иначе: то, что я думаю и говорю, я говорю не от своего
имени, а как глава Ордена, и я должен отвечать за каждое слово
своего руководства. То, что вы здесь сегодня говорите, не будет
иметь никаких последствий; как ни важны для вас ваши речи, они
так и останутся речами частного лица, защищающего свои
собственные интересы. Но я по-прежнему занимаю свой пост и несу
за него ответственность, и то, что я сегодня скажу или сделаю,
может иметь свои последствия. Перед вами и в вашем деле я
Лондон Джек
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Русанов Владислав
Посняков Андрей