церквам. Он слушает этот голос, запоминает его слова (пусть будет все это
галлюцинацией, но ведь для галлюцинирующего Иоанна это был голос Самого
Бога!) и потом, ничего не видя, пускается в астрологические умствования по
поводу Сатурна в Стрельце; потом снова слышит голос (опять не чей-нибудь, а
голос Бога) и опять, ничего не видя, пускается в умствование по поводу
Юпитера в Скорпионе и т.д., и т.д. Это ж психологическая белиберда! В
подобной реконструкции психологического состояния автора Апокалипсиса нет ни
ладу, ни складу. Пусть Н.Морозов поверит, что верующий человек, чувствуя
близость Бога, ни на какие умствования не способен. Умствуют, когда не
видят, а когда видят, созерцают и горят. Умствование есть состояние
духовного голода, когда жуешь за неимением пищи свой собственный язык; а
когда в религиозном отношении что-нибудь видишь, тогда непосредственно этим
питаешься. В состоянии экстаза, когда слышишь голоса, - умствовать незачем.
состоянии, автор Апокалипсиса смотрел на планету Юпитера и видел ярко-белого
коня и всадника, в руках которого был лук. Но спрашивается, к чему же тогда
планета Юпитер? Если, смотря на нее, Иоанн мог видеть коня, то ведь он
отлично мог видеть этого самого коня и не смотря на планету Юпитера. Ведь
слышал же он голоса, хотя ему никто (по Морозову) ничего не говорил? Почему
ж ему не видеть видений, которые не возбуждались никакими объективными (т.е.
вне организма Иоанна лежащими) причинами?
христиан очень важно знать и быть уверенными, что Апокалипсис написан
Апостолом Иоанном и, значит, в 1-м веке. Это придает Апокалипсису характер
совсем особой авторитетности. Но имеют ли видения, которые описываются в
Апокалипсисе, какую-нибудь астрономическую или темпестологическую подкладку
- это совершенно не важно. Представим себе, что во время видения
действительно разразилась гроза и пронеслась буря над Патмосом. Апостол
Иоанн все же в экстатическое состояние пришел не от грозы, а от того, что
ему открывалось во время этой грозы. Пусть даже облака принимали форму
Великой Блудницы, Зверя, пусть даже гром гремел и трубил, Апостол видел не
внешние формы, а воспринимал внутреннюю сущность. Все, что он написал в
"Откровении", он видел и слышал, и ангелов трубящих, и зверей, снимающих
печати, и Иерусалим, сходящий с неба, - все до мельчайшей подробности, и все
же в то время как все это ему открывалось - мы не отрицаем, - природа вокруг
его могла прийти совсем в особое состояние. Для верующих природа жива и
имеет душу. Если поэт в минуту вдохновения говорит:
что это так. Можно ли после этого отрицать, что живая природа, движимая
волей Господней, могла сказать ап. Иоанну своим языком то, что должна была
сказать? И если бы кто-нибудь путем астрономических данных показал, что в
1-м столетии (время, когда написан Апокалипсис), в то время как ап. Иоанн
видел свои видения, над островом Патмосом действительно пронеслась гроза и
буря и было землетрясение, - это нисколько бы не изменило нашего отношения к
Апокалипсису. Видел ли ап. Иоанн все, что написано в Апокалипсисе "в духе",
т.е. так, что кругом него было все спокойно, или же и сам он был в "духе", и
природа кругом затрепетала и заговорила так, как она ни с кем ни до, ни
после него не говорила, - все равно - все, что он видел и записал, - есть
Откровение. Я хочу этим сказать, что если б Н.Морозов не остановился на 395
годе, а все свои рассуждения приурочил к действительному времени
возникновения Апокалипсиса (к 1-му столетию), и тогда его астрономические
выкладки для верующих в смысле отрицания не имели бы никакого значения.
Таким образом, в смысле отрицаний "христианских иллюзий" важен исключительно
395-ый год. Но мы видели, что у Н.Морозова нет решительно никаких оснований
останавливаться на этом годе. Вся книга его приурочена к этой дате. Все
соображения находятся в логической зависимости от нее. И раз дата ничем не
подтверждается и в буквальном смысле висит в воздухе, то и вся книга целиком
должна быть признана лишенной какой ?бы? та ни было научной ценности
объективной, показательной силы.
соображений, что в "заключении" говорит:
бы их всех пришлось считать подложными.
серьезных сведений, кроме десятка взаимно опровергавших друг друга цитат,
голословно приписываемых тому или другому из христианских епископов и
дошедших до нас в копиях средневековых монахов".
ничего не следовало. Во втором же Н.Морозов счел нужным усилить их особым
прибавлением, в котором собрал несколько цитат из древних авторов, ставших
известными Н.Морозову благодаря розыскам некоего Б.Ф.Павлова. Это
прибавление мы сейчас разберем, а пока остановимся на только что приведенных
словах Н.Морозова.
другие науки, кроме естественных, отрицающего всякое их значение только
потому, что он с ними не знаком. Если б Морозов с полной ясностью знал, горы
каких древних манускриптов говорят против 395 года, он обязан был бы по
долгу исследователя подвергнуть сомнению, поставить под вопрос не
астрономию, конечно, не точность и обязательность ее выводов, а свои
собственные, мнимо-астрономические рассуждения, которые покоятся на ничем не
обоснованном филологическом толковании 6-й главы Апокалипсиса. Но Н.Морозов,
как естественник, совершенно игнорирует филологию и историческую критику и
предпочитает впасть в свою странную, элементарную ошибку, нежели опуститься
до унизительных счетов с какими-то "древними манускриптами". Он бегло
намекает на что-то. Он говорит, что манускрипты дошли до нас "в копиях
средневековых монахов", что напечатаны они были только в XVI и XVII веках.
Но что он хочет сказать этим? Разве по отношению ко всей древности,
решительно ко всем древним авторам, начиная с Гомера и кончая каким-нибудь
Марком Аврелием, мы не находимся точно в таком же положении? Усомниться в
тех манускриптах, которые говорят об Апокалипсисе, это значит усомниться во
всех манускриптах, которые нам остались от древности, ибо все критики, все
филологи единогласно утверждают, что эти манускрипты ничем качественно (в
смысле сохранности текста, принадлежности к известным эпохам и авторам) не
отличаются от манускриптов других. Объявляя говорящие об Апокалипсисе
документы подложными, Н.Морозов должен был бы сознать, что он своей датой
задевает всю филологию и все основанные на ней науки о древности. Он
объявляет поединок всем многочисленным филологам и историкам XVIII и XIX
века. Но тогда ограничиваться общими и беглыми фразами, не привести
решительно ни одного соображения о возможности подлога и искажения всех
документов древности - это значит против бетонных укреплений современных
исторических методов выходить с допотопным деревянным тараном. Было смешно и
нелогично, когда правильность Коперниковой теории отрицали на том
неастрономическом основании, что в Библии имеются противоречащие этому
тексты. Но еще смешнее и нелогичнее отрицать филологическую удостоверенность
принадлежности Апокалипсиса к 1-му веку какими-то ссылками на то, что Ляпин
и Каменский, астрономы Пулковской обсерватории, согласны с Н.Морозовым, что
Юпитер в Стрельце и Сатурн в Скорпионе были видны одновременно с о. Патмоса
только 30 сентября 395 года? Если б в книге Н.Морозова содержалась эссенция
чисто астрономической мысли, тогда бы, действительно, ни с какой филологией,
ни с какими данными исторической критики он вовсе не должен был бы с
впитаться; но если выкладки его - беспринципная и неосознанная смесь
астрономических вычислений с филологическими толкованиями, если под мнимым
прикрытием астрономической несомненности он с полной произвольностью
филологизирует и критицизирует как филолог и критик, не имеющий под собой
никакой филологической почвы, - перед ним сразу встает четырехсотлетняя
работа филологов, как грозное укрепление, и говорит: сюда можно войти только
через изучение, через филологию и историю, а не через фантазию и произвол.
предмета, которому посвящает он книгу, показывает тот удивительный факт, что
в вышеприведенных шести строчках Н.Морозова встречаются две совершенно явные
фактические ошибки. Во-первых, места из древних писателей, говорящих об
Апокалипсисе, не противоречат друг другу и не опровергают друг друга (это
будет ясно из дальнейшего), как это утверждает Н.Морозов. Во-вторых, места
эти приводятся не у епископов только, и Иустин Философ, напр., был частным
лицом и не занимал никакой официальной должности в Церкви; точно так же
Тертулиан, Климент, Ориген никогда епископами не были. Это - частность,
конечно; но и частность характерная, показывающая, что вопрос о "древних
манускриптах" - для Н.Морозова terra incognita .
"подложности документов". Для очистки совести во втором издании он поместил
ряд цитат, которые, по мысли Н.Морозова, после появления его книги должны
считаться подложными. Но от этого неловкость не уменьшилась, а разрослась.
Представьте себе, что я написал бы книгу, в которой на основании
филологических данных выставил положение, что в безвоздушном пространстве
тела различной плотности вовсе не падают с одинаковой скоростью. И потом, в
прибавлении к своей книге, поместил бы ряд выписок из курсов физики Jamin'а,
Хвольсона, Краевича и Малинина , которые бы говорили как раз обратное тому,
что я филологически нафантазировал в своей книге? Для физиков от этого
прибавления было бы ясно, что я фантазирую не только потому, что я с физикой
не знаком, но и потому, что я не хочу вовсе ее понимать. Положение
Н.Морозова очень близко к этому. В прибавление к своей астрономической
фантазии он поместил те выписки из манускриптов, которые в корне подрывают
его рассуждения, те данные филологии, которыми книга его изобличается в
фантастичности. Широкая публика, конечно, может быть введена этим в обман,
но люди, способные к критической мысли, могут только изумиться: как мог
Березин Федор
Лукьяненко Сергей
Максимов Альберт
Суворов Виктор
Орловский Гай Юлий
Глуховский Дмитрий