я испытываю необоримое желание разделить с вами все ваши горести. Я был бы
несказанно счастлив, если бы благодаря моему повидлу вы снова обрели бы
потерянный душевный покой и счастье, которое вы так заслужили.
его в молчаливом смущении, и опытные физиономисты, внимательно наблюдавшие
за этой сценой, уверяли меня потом, что с той минуты им стало ясно: эти
молодые люди влюбятся друг в друга до безумия.
это великая жертва, и сердце мое исполнено к вам благодарности, -
вымолвила наконец принцесса. - Идемте, принц, поглядите на это печальное
зрелище, из-за которого я проливаю столько слез.
Щелчка. Король был все в том же положении, в котором его оставила
Скорлупка: его нос развевался на ветру, как знамя, к тому же его
беспощадно клевали не меньше миллиона журавлей, которые, не испытывая к
его величеству должного почтения, разукрасили его лицо и бороду своим
пометом.
но эти вспышки гнева не приносили ему облегчения, и, лишь услышав, что
вот-вот придут врачи, он немного успокоился.
предложил, чтобы развлечь короля, поведать ему о своих собственных бедах.
Когда принесли стулья, он сел между Щелчком и Скорлупкой и начал свой
рассказ со следующих слов.
самую красивую и блестящую принцессу своего времени. Вскоре после свадьбы
она понесла под сердцем плод, но к концу беременности стала есть столько
сладостей, что умерла во время родов. В память об этом меня и назвали
Леденцом.
каждый день проливал не меньше полбочки слез. Но горе не может длиться
вечно, ему было скучно жить вдовцом, и он вступил в новый брак с
принцессой Эссенцией. Насколько моя мать отличалась мягкостью и
доброжелательностью, настолько Эссенция была хитрой, завистливой,
любопытной, сварливой и неуживчивой. Ко мне она с самого начала питала
сильную антипатию, которая переросла в настоящую вражду после того, как
она родила дочь. Девочку назвали Орешенька из-за темного цвета ее кожи, а
может, еще и из-за того, что Эссенция безумно любила грызть орехи, ими
были набиты все ее карманы. К слову сказать, некоторые историографы,
ссылаясь на это обстоятельство, утверждали, будто она родом из Амьена.
прежде всего в том, что она заставила его изменить герб королевства, на
котором вот уже пятнадцать, а то и двадцать тысяч лет была изображена
морда быка, перекрещенная петушиными лапами. Бычью голову она заменила на
коровью, а петушиные лапы на лапы каплуна. Эти своевольные новшества
сильно взбудоражили умы, и все возненавидели королеву, которая их
навязала.
Марципании, и мысль, что ее ненаглядная Орешенька станет когда-нибудь моей
подданной, была ей до того невыносима, что она решила сыграть со мной
самую злую из всех шуток, которые ей подсказывал ее дурной нрав. Еще во
времена нашего детства родители всегда были ко мне несправедливы, а мою
сестру Орешеньку баловали и всячески выказывали ей свое предпочтение, хотя
она с самого младенчества была хитра и завистлива - вся в мать. Она меня
постоянно обижала, но мне было запрещено на нее жаловаться.
изо всей силы, а если в прятки, то запирала в чулан и днями оставляла там
без еды и питья. Когда мы играли в крокет, она била меня молотком по
лодыжкам, а когда в классики, то толкала меня, да так, что я расквашивал
себе нос. Когда мы играли в серсо, она колола меня палкой, словно шпагой,
а когда в жмурки, то, неслышно подкравшись, лила мне за шиворот холодную
воду. Если она проигрывала в шашки, то лупила меня доской по голове, а
если в шахматы, то засовывала мне пешки в ноздри. А когда мы играли в
чехарду, она вскакивала мне на спину, стискивала меня своими острыми
коленками до синяков и гоняла по комнате, пока я не падал обессиленный. Но
хуже всего с ней было играть в лото: она обстреливала меня деревянными
бочоночками, как из мортиры. Мне надоело все время оказываться в дураках,
и я постоянно менял наши игры, но все равно она всякий раз умудрялась меня
перехитрить. Когда мы кидали кости, она жульничала, когда садились за
карты, подглядывала, а в домино путала костяшки. Стоило нам сесть за
крестики нолики, как она тут же перечеркивала все клетки и кричала: "Я
выиграла!", а когда мы играли в балду, то на третьей букве я уже болтался
на виселице. Всего не перескажешь. На свете не было ребенка несчастнее
меня, а за малейший вздох меня стегали кнутом. Я не могу сказать, что
король не испытывал ко мне настоящей нежности, но он был человеком
добродушным, мягким, и мачеха всем командовала. Он боялся ее властного
характера, не смел ей перечить, и хоть он сокрушался над моей участью,
никогда не защищал меня от ее злости.
придворные приняли слабительное. Дело в том, что именно так справляли в
нашем королевстве самые большие праздники, ибо у нас лекарства не были
противными, как в других странах, а слабительным у нас считался медовый
пряник, который ели просто в таких количествах, что он оказывал свое
лечебное действие. Так вот в тот день, о котором я сейчас вспомнил, все
придворные съели невообразимое количество медовых пряников и побежали
туда, куда сам король пешком ходит. И тут моя мачеха заявила, что я должен
пропустить вперед свою сестру. Хоть я был еще совсем юным, я не мог
стерпеть такого публичного ущемления своих законных прав и заявил протест.
Тогда созвали государственный совет, и, как мачеха ни пыталась подкупить
одних и запугать других, все высказались в мою пользу. И моя честолюбивая
сестра была так глубоко оскорблена этим решением, что предпочла вообще не
ходить в отхожее место, чем уступить мне дорогу.
мне выделили мой удел. Мачеха, желая меня унизить, тут же подарила своей
дочери несколько замков, а мне выделила садик такой величины, что стоило
открыть зонтик, и ни одна капля дождя не упала бы на его землю. К тому же
земля эта была такой плодородной, что из тех гусениц, которые как-то утром
туда случайно забрались, две умерли с голоду, а третью постигла бы та же
учесть, если бы ее не спасли.
наделом и что она хранит для меня сто дюжин рубашек, у которых, правда,
нет ни переда, ни зада, но она мне их передаст, как только привезут
полотно, чтобы сделать им рукава.
мясом, - она его предпочитала вафлям и трубочкам с кремом, хотя они ей
были явно по вкусу, - приехала как-то во дворец к моему отцу, чтобы
пополнить свой запас этих самых вафель и трубочек, в изобилии растущих на
нашей земле. Она получила у нас всего столько, сколько хотела, и пришла от
этого в прекрасное расположение духа.
секретных разговоров - о чем они говорили, уединившись, так никто и не
узнал. Но так или иначе, в день, когда людоедка собралась уезжать, моя
мачеха, ссылаясь на то, что желает оказать ей честь, взяла перчатки и
муфту и без всякой свиты, не считая Орешеньку и меня, оправилась провожать
ее за черту города.
поцеловать, втянула меня в свою колесницу, и едва я там оказался, как
гусеницы припустились галопом, увозя меня от жестокой мачехи, которая для
виду подняла крик, но меня она этим не обманула.
перед жилищем Канкан - глубокой пещерой, выдолбленной в большой скале.
Вход охраняла летучая мышь невероятных размеров. Людоедка велела мне войти
в пещеру.
лакомый кусочек, ничего не скажешь. Я приготовлю из тебя прекрасное блюдо.
Сегодня на ужин у меня есть еда, оставлю-ка тебя на десерт. Или нет, лучше
завтра сделаю из тебя такое фрикасе, что пальчики оближешь.
обломок скалы. По натуре храбрый как лев, я дрожал там как заяц. Мысль,
что завтра из меня сделают фрикасе, меня настолько пугала, что у меня
пропало всякое обоняние. Скала, которой был закрыт выход из моего закутка,
была неотесана, поэтому оставались щели, благодаря которым я мог
наблюдать, что происходит в пещере. Содрогаясь, я увидел, что людоедка
взяла мальчика примерно моего возраста, аккуратно нашпиговала его салом,
живым насадила на вертел и стала поджаривать на тихом огне. Одной рукой
она крутила вертел, а другой выколупывала уже подрумянившиеся шкварки и
пожирала их с большим аппетитом. Когда мальчик зажарился, она облила его
лимонным соком, положила на блюдо, подала на стол и съела. Затем, как
настоящая пьянчужка, она стала пить вино, да столько, что тут же заснула.
И летучая мышь, охранявшая вход в пещеру, тоже заснула. Окончательно
убедившись, что оба чудовища погрузились в глубокий сон, я стал
соображать, не удастся ли мне вылезти из закутка через одну из щелей, в
которые я наблюдал за людоедкой. Я долго искал подходящую щель, и наконец
мне повезло: я нашел одну, сквозь которую в обычное время я, конечно, не
мог бы пролезть, но, как мудро говорит Арлекин, ожидая виселицу, худеешь.
Итак, мне все же удалось выбраться из закутка, правда, с большим трудом, я
был весь в крови, в синяках. Я двинулся дальше на цыпочках, едва ступая, и