руководитель, привыкли вникать в самую суть всех производственных проблем, к
которым почему-то отнесли и проблему Дьявола... Ни в какой партии, я думаю,
он, скотина, не состоит. Поскольку помнить было бы надо, его задача -
погубить всех, то он и старается, оперируя множествами, образовывая
партии... А если сам в партию вступит, вы что очень здорово заметили, то и
перестанет в тот же миг быть Сатаной, связав себе руки партийной
дисциплиной, подчинением какому-нибудь мудаку, требованиям устава и тоскливо
ложью демократического централизма.
наполнить светом человека, чтобы не захотелось ему вступать в чертову
партию, где он растворится до абсолютной безликости. Где он похоронит в себе
единственную, неповторимую, свободную, благодарную самой малой и в то же
время самой великой благодарностью Творцу и его Жизни за счастье
существования, Личность...
иронически: желает ли Бог спасти вас лично? Желает! Желает! До последнего
вашего негодяйского вздоха и стука сердца не перестанет желать, да и потом,
по мнению священика Павловского, пребывает в огорчении, но не оставляет
падшую душу до конца времен. Оставить - значило бы дать Дьяволу лишнюю,
бесполезную, как и все остальные, даже самые страшные попытки, попытку
доказать возможность всеобщей, вселенской смерти Бытия. В этом и
сказывается, кроме всего прочего, понимаемое нами совершенно по-человечески,
благородство Господа Бога... Но хочет он, чтобы мучился Сатана.
семнадцать минут по московскому времени, Бог желает вас спасти... Не я, не
я, не беспокойтесь. Я не желаю. Он вас желает спасти... Убивали вы лично,
своей рукой Коллективу Львовну Скотникову?.. Ну! Колитесь!..
терпение! Я ведь не Господь Бог, в конце концов!.. Убивали? Нет... Алмаз! Вы
у меня - алмаз ! Черт с вами. Сволочь... Я пойду погуляю по саду. Не могу
сейчас видеть вашу морду и от голоса хочу освободиться... Тильби, Тильби!
Трофим! Кис-кис! Пошли гулять!..
некоторых пор... И не зовите, не нойте, не пойдут... Выпивку я запретил
Рябову выдавать вам. Нельзя облегчать отчаяние алкоголем. Страдания должны
быть чисты... Цыц!
48
расплакались?
наследству Электре?.. Так. А у меня есть точные сведения о том, что вы
преподнесли ей жемчужины в день свадьбы.
замолчать и гордо не отвечать на мои вопросы, Не тот вы человек. Вы
вынуждены отвечать еще и потому, что молчание вас ужасает. Так чего же нам
играть в кошки-мышки-пешки по пустякам? Что вы наплели Электре насчет
жемчужин? .. А только из-за них, они ведь бесценны, могли бы вы замочить
человека? .. Опять старые байки о том что убийств нет на вашей совести... А
жемчужины вы просите не увязывать с объективно огорчившей вас смертью Мать
все-таки, хоть и приемная...
Я жду!.. Давно бы так! Скотина!.. Наплели, значит, что они - единственная
фамильная ценность, которую вы спасли от конфискации... Дедушка, значит,
подарил их бабушке в день отмены Александром II крепостного права А что он
ей сказал в интимный момент, не помните?. Я не шучу. Вот в этой папочке
рядом с карандашиком чистейшими исповедями, со свидетельствами высочайшего
духи прекрасного ума, рядом с вашим отречением, делом документами и доносами
лежит донос одного внука на дедушку и бабушку.
потомственные врачи. Хорошие врачи. Лечили, избавляли, вправляли, облегчали,
принимали роды, закрывали веки.. Мать умерла от чахотки, но, я думаю, от
тоски и горя поразивших ее в семнадцатом и терзавших до двадцатого.. В
тридцать пятом посадили отца. Вернее, не посадили, однажды не выпустили. Он
был тюремным врачом. Хорошим, повторяю, врачом. Зашел в кабинет начальника
крупнейшей нашей тюрьмы, плюнул ему в рожу, потом врезал по уху, потом впал
в истерику и искалечил в знак протеста против избиения и пыток
заключенных... Остались в большой квартире на Арбате внук, дед и бабка. И
внук, сделав дырку в стене регулярно подслушивал, что говорит дедушка в
интимньн моменты бабушке. Интимный момент - это выражение внука часто
встречающееся в доносе.
объяснял бабушке в меру своих сил, знаний и чистоты души, смысл
происходящего вокруг бесовского шабаша, воспринятого стариками почти как
конец света. Мыслями его я пользуюсь иногда в беседах с вами... Дьявольщину
дедушка называл дьявольщиной, Сталина говном ублюдком и ничтожеством,
соратников его глистами, лобковыми вшами, аппендиксами, набитыми
канцелярскими кнопками, убийцами, жульем и хамлом. Дедушка был консерватором
и человеком верующим. Определять величие времени по числу принесенных на
алтарь идеи невинных жертв он не умел. Мириться с очевидной мерзостью и
распадом, прикинувшимся энтузиазмом, не мог.
выступления дедушки и, неизменно их нумеруя, начинал так: "В интимный момент
N 17 я услышал следующие высказывания дедушки относительно процессов над
врагами народа.." "Во время двадцать девятого интимного момента бабушка
согласилась с тем, что советско-германский пакт - это начало новой ужасной
войны. Дедушка предложил начать запасать спички, соль, топленое масло,
крупу, чай, сахар и спирт". "Интимный момент N 39. Разбор произведений
советских писателей. Ругали Алексея Толстого графом, проституткой и
жополизом. Разошлись во мнениях насчет талантливости. Бабушка согласилась,
что поэзия и проза задохнулись от восхвалений товарища Сталина. Дедушка
прочитал вслух про муху-цокотуху и "федорино горе", но к чему это я не
понял".
полтора следил внук за дедушкой и бабушкой, подслушивал, записывал,
нумеровал. Тетрадочка эта умрет вместе со мной когда-нибудь. Я унесу ее в
могилу. Человечеству есть чего стыдиться, но не могу я оскорбить
человеческой природы и души, дав людям взглянуть на страницы в линеечку. Это
было бы жестоко. То, что я прочитал вам - невинные по стилю и содержанию
странички. Для характеристики остальных - слов нет. Чувство, которое
охватывает душу при их чтении - невыразимо. Ведь природа его непонятна. Но
оно хуже смерти, унижения, гадливости, боли, стыда, безысходности, оно хуже
небытия.
не поверил глазам своим и прочитал еще раз. Повидал я уже немало черт знает
чего к тому времени. Смерти, пытки, казни, кровь, слезы, чудовищные доносы
на близких - осб видел. Но, читая второй раз, я чувствовал, что белею, что
опускаются у меня руки, что подгибаются ноги, что не видят глаза, что
независимо от моей воли подкатывает к сердцу такой страшный страх, какого не
бывает в патологически омерзительных сновидениях, и изо рта, стеная,
вылетает дух последней жизни... И если все-таки судьба моих родителей, моя
судьба, миллионы ужасных судеб имели отношение к Жизни и Смерти, то
тетрадочка та не имела ни к Жизни, ни к Смерти никакого отношения... Человек
не мог ее написать! Она была, как казалось мне, безобразней всего, что я
знал, читал, видел и пережил. И, дочитав тетрадочку до конца, дочитав только
потому, что бессознательно надеялся дойти хоть до мельчайшего подобия
человеческого на ее последней странице, в последней строке, в точке, вместо
которой оказалось три восклицательных знака, я сполз со стула и полчаса
провалялся на полу, не блюя, наверное, только от слабости.
не узнали о тетрадке внука. И они не узнали. Рискнув, я посоветовал им
подписать пятьдесят восьмую, пункт десять, агитация и пропаганда, сочинил
какой-то бред, приложил пару анекдотов про Буденного, старики благодарностью
расписались, получили всего по пять лет и попали в тихое хозяйство под
Омском. Во время войны их освободили...
экспертизу к психам. Абсолютно нормален... Беру его заявление.
дедушку и бабушку?
мог остаться в стороне.
бы неплохим специалистом добыванию материалов в интимные моменты жизни
врага.
другу мысли об отношении к нашему времени, к Сталину, к фашизму, к
строительству новой жизни, - голосом отличника ответил внук.
пронумерованных вами, дедушка и бабушка зачали вашего отца?
нас больше дедушки и бабушки?
ряды! Вы арестованы!