"Я долгожитель планеты".
вдохновенный. Со временем, когда бураны улеглись и жизнь Терновщины опять
вошла в колею, Микола Васильевич как-то вроде заскучал, а к следующей
осени и вовсе в школу не вернулся. Почему?-так это и осталось для нас
загадкой. Встречали потом его наши хлопцы-приписники в летних военных
лагерях в лесах за Ворсклой, куда терновщан надлежащего возраста каждое
лето брали в терчасти на воинскую выучку "- бывший наш учитель ходил там
уже в комсоставе, носил комиссарские отличия в петлицах. Еще промелькнет
имя Миколы Васильевича в сорок третьем во время форсирования Днепра в
районе Бородаевских хуторов, где немало наших терновщан сложат головы, а
кто останется жив, тот засвидетельствует, ценой каких страшных потерь
добывались правобе педаные плацдармы. Вот тогда в списке отмеченных
Звездами Героев Днепра и появится Микола Васильевич Дух, это, несомненно,
был наш прежний учитель, певун и смельчак.
сказать, как там будет. Прежде чем разбрестись по свету, мы, слободские
мальчишки, еще не одно лето будем гонять скот к тому месту, где был
Романов сад и где нам кажется самым ощутимым сухое благоухание осенних
трав. От Романова степного поселения не осталось почти ничего, кроме
обрушенного колодца, недокорчеванных пней да нескольких диких, обглоданных
скотом колючих кустов,- все это терновники, на которых коровья шерсть
висит клочьями целое лето. Собственно, изменения здесь произошли не сразу,
видели мы сначала хату ободранную, далеко светящую ребрами стропил, и
колодец перед хатой - один на всю степь, уже без бадьи, только с журавлем,
неестественно высоким в своем одиночестве.
не сажал, однако после прошумевшей бури почему-то именно терн здесь
разросся, самое колючее деревце наших мест.
оплетет Романовщину серебряной паутиной, и воздух во все стороны света
станет насквозь прозрачным, и такая кроткая тишина устоится над степью,-
этот ничейный терн тогда туманно ягодками синеет в обильной росе, и каждая
росинка в эти тихие осенние утра висеть будет долго, задумчиво,- уже и
солнце поднялось, а она все не падает, держится среди паутины и колючек,
поблескивает оттуда к вам, вроде чья-то прощальная забытая слеза.
будто и не существует, иногда кажется, что мы вообще теряем контакт с
собственной скоростью...
всюду летят потоки свистящих слепых энергий.
протянувшейся на десятки миль и то и дело мигающей вам табличками: Рпуа1е
РгорегИ - частная собственность.
желание выпить горячего кофе или нужно дозаправить машину горючим, тогда
пожалуйста: на обочине трассы, поодаль от ее отработанных газов вас уже
поджидает станция обслуживания машин и придорожное кафе.
людей, белых, черных, старых, молодых, старомодных, модерных, всех, кто,
как и мы, вырвался из стремнины автострады, чтобы хоть ненадолго побыть в
ином временном течении, за межою скоростей.
кофе, неспешно съедают стойки, некоторые отдают предпочтение блинам,
которые можно полить кленовым или другим сиропом,- эти сладкие приправы
разных сортов стоят в бутылочках на каждом столике.
или, как теперь говорят, малокоммуникабельные. Напротив нас у окна сидят
юноша и девушка, приметные, красивые, но какое-то облако грусти окутывает
эту пару. Лица совсем юные и чистые, византийских овалов, глаза
удивительно синие у обоих и точно дымкой застланы. Почему? Эта синева глаз
роднит их, как брата и сестру. Кофе остывает в чашечках, а они с жадностью
курят - поочередно - одну и ту же сигарету, каждый раз после затяжки молча
передавая ее друг другу, курят так, словно спасаются от потаенной боли или
по меньшей мере из желания забыться. Беззащитность, простодушие - это у
них обоих на поверхности. И еще бесконечная отрешенность от мира,
отделенность от нас. Отделенность равнодушием, полнейшим пренебрежением ко
всем, кто находится здесь, рядом с ними. И впрямь, что для них эти
случайные попутчики с номерной бетонной дороги, а тем более мы, люди
издалека? Им просто не ведомы и никогда не будут ведомы все те паслены,
глинища, ярмарки да колядки, никогда не заденут их воображения веселые
наши дожди над степью, и зимы в голубоватых снегах, и соловьиные концерты
в терновщанских левадах. Не донесутся оттуда ним ни разливы песен в лунные
вечера, ни пылки.е шепоты чьей-то любви в июльские духмяные ночи... Им
ближе миры неведомых галактик, чем это наше все!.. У обоих золотистые
волосы волнами до самых плеч, куртка на нем оранжевая, на ней совсем
красная, в знаках, в вензелях непонятных... Джинсы потертые на одном и
другом, обувь разбитая, будто пешком прошли тысячу верст. С тех пор как
сели за стол, еще, кажется, ни единым словом не пере молвклись, отделенные
друг от друга, возможно, тоже страшными расстояниями. Но что-то, однако
же, объединяет их, почему-то они путешествуют именно так вот, вдвоем?
человечества? Путешествуют вместе, мчатся куда-то неразлучно, и даже здесь
время от времени - тоже без единого слова, между затяжками сигаретой -
склоняется он к не" или она к нему и сливаются в каком-то полусонном,
сомнамбулическом поцелуе.
босая сидит.
они едут? Тоже спешат к Мадонне? Или просто отправились в белый свет,
чтобы забыться, захмелеть в скоростях, убежать от будней, от незадач
житейских? Не скажешь, что за чем-то они гонятся или от кого-то бегут. Л
может, это побег от самих себя?
загубят себя наркотиками.
существует никто и ничто, совершенно безразлично им, есть мы здесь или нет
пас, ближайших соседей их по этому случайному кафе. Да и остальные все,
кто в этой "корчме" придорожной тонизирует себя горячим кофе и холодными
соками,-они тоже погружены каждый в своп думы и заботы, до юной пары
никому дела нет. Не проявляют окружающие никакого интереса и к нашей
странствующей тройке тоже. Это. ясное дело, устраивает нас, занятых как
раз блинами с кленовым медом, да и с какой стати, собственно, могли бы мы
рассчитывать на чье-то внимание, кроме служебного внимания кельнерок?
Каждый здесь сам по себе, все мы только путешествующие, волею случая
сведенные в этой стандартной придорожной корчме. Так друг мимо друга и
пролетим на своих сумасшедших скоростях, всегда разделенные, пролетим, не
пробуя даже уменьшить эту обоюдную удаленность, не задумываясь над тем,
что как-никак, а вес мы выпорхнули ведь из одной. Адамовой, зыбки... Но
что-то должно же роднить вас хотя бы перед лицом беспредельности, перед
холодом тех далеких галактик, в чьи тайны вам, похоже, скоро легче будет
проникнуть, чем в галактику человеческой души, объятой грустью за соседним
столиком...
заискивания, но уважительно.
оказался, пусть хоть ненадолго, в атмосфере покоя, где никаких стрессов,
где царит иной, замедленный ритм жизни. Сюда едва долетает грохот
трейлеров, проносящихся где-то там, по трассе.
шапочки, белые блузки и черные мини-юбочки,- девушки так легко порхают
между столиками, бросают приветливые взгляды на Заболотного, они его,
верно, ошибочно принимают за кого-то другого, кажется, за популярного
киноактера, играющего в вестернах.
он, бесспорно, кого-то девушкам напоминает, потому что, едва выпадает
свободная минутка, они, сбежавшись стайкой, уже постреливают глазами на
наш столик, рассматривают Заболотного с нескрываемым любопытством, не
успеет возникнуть в маленькой нашей компании какое-нибудь желание, как
юные мисс уже рядом, весело щебечут вокруг Заболотного: окей, сэр, сенкю,
сэр, что сэр и его друзья еще пожелают? Милые, элегантные создания в
красных шапочках и безукоризненно отглаженных мини-юбочках, они охотно
задерживаются у нашего столика, Заболотный, улыбаясь, добродушно шутит по
поводу их красных шапочек и серого волка с хайвея, и кельперкам это явно
нравится, одна из них, осмелев, спрашивает, действительно ли он фильмовый,
тот, что из вестернов, или она проиграла подружкам пари.
мой и я, мы с ним, читайте, из тех фильмов, каких вам никогда и нигде не
увидеть...
Якубенко Николай
Корнев Павел
Василенко Иван
Каргалов Вадим
Херберт Фрэнк
Суворов Виктор