Чтение 43–й страницы книги ~Три товарища~

ни свое поведение, ни весь этот вечер, - ничего.

Я прислонился к стене и уставился глазами в мостовую. Я не понимал,
зачем я себя так вел, запутался в чем-то, что разрывало меня на части,
делало меня неразумным и несправедливым, швыряло из стороны в сторону и
разбивало вдребезги все, что я с таким трудом привел в порядок. Я стоял
у стены, чувствовал себя довольно беспомощно и не знал, что делать. До-
мой не хотелось - там мне было бы совсем плохо. Наконец я вспомнил, что
у Альфонса еще открыто. Я направился к нему. Там я думал остаться до ут-
ра.

Когда я вошел. Альфонс не сказал ничего. Он мельком взглянул на меня
и продолжал читать газету. Я присел к столику и погрузился в полудрему.
В кафе больше никого не было. Я думал о Пат. Все время только о Пат. Я
думал о своем поведении, припоминал подробности. Все оборачивалось про-
тив меня. Я был виноват во всем. Просто сошел с ума. Я тупо глядел на
столик. В висках стучала кровь. Меня охватила полная растерянность. Я
чувствовал бешенство и ожесточение против себя самого. Я, я один разбил
все.

Вдруг раздался звон стекла. Это я изо всех сил ударил по рюмке и раз-
бил ее.

- Тоже развлечение, - сказал Альфонс и встал.

Он извлек осколок из моей руки.

- Прости меня, - сказал я. - Я не соображал, что делаю.

Он принес вату и пластырь.

- Пойди выспись, - сказал он. - Так лучше будет.

- Ладно, - ответил я. - Уже прошло. Просто был припадок бешенства.

- Бешенство надо разгонять весельем, а не злобой, - заявил Альфонс.

- Верно, - сказал я, - но это надо уметь.

- Вопрос тренировки. Вы все хотите стенку башкой прошибить. Но ниче-
го, с годами это проходит.

Он завел патефон и поставил "Мизерере" из "Трубадура". Наступило ут-
ро.

Я пошел домой. Перед уходом Альфонс налил мне большой бокал "фер-
нет-бранка". Я ощущал мягкие удары каких-то топориков по лбу. Улица ут-
ратила ровность. Плечи налились свинцом. В общем, я был хорош...

Я медленно поднялся по лестнице, нащупывая в кармане ключ. Вдруг в
полумраке я услышал чье-то дыхание. На верхней ступеньке вырисовывалась
какая-то фигура, смутная и расплывчатая. Я сделал еще два шага.

- Пат... - сказал я, ничего не понимая. - Гат... что ты здесь дела-
ешь?

Она пошевелилась:

- Кажется, я немного вздремнула...

- Да, но как ты попала сюда?

- Ведь у меня есть ключ от твоего парадного...

- Я не об этом. Я... - Опьянение исчезло, я смотрел на стертые сту-
пеньки лестницы, облупившуюся стену, на серебряное платье и узкие, свер-
кающие туфельки... - Я хочу сказать, как это ты вообще здесь очути-
лась...

- Я сама все время спрашиваю себя об этом...

Она встала и потянулась так, словно ничего не было естественнее, чем
просидеть здесь на лестнице всю ночь. Потом она потянула носом:

- Ленц сказал бы: "Коньяк, ром, вишневая настойка, абсент..."

- Даже "фернет-бранка", - признался я и только теперь понял все до
конца. - Черт возьми, ты потрясающая девушка, Пат, а я гнусный идиот!

Я отпер дверь, подхватил ее на руки и пронес через коридор. Она при-
жалась к моей груди, серебряная, усталая птица; я дышал в сторону, чтобы
она не слышала винный перегар, чувствовал ее дрожь, хоть она и улыба-
лась.

Я усадил ее в кресло, включил свет и достал одеяло:

- Если бы я только мог подумать. Пат... вместо того чтобы шляться по
кабакам, я бы... какой же я жалкий болван... я звонил тебе от Альфонса и
свистел под твоими окнами... и решил, что ты не хочешь говорить со
мной... никто мне не ответил...

- Почему ты не вернулся, когда проводил меня домой?

- Вот этого я и сам не пойму.

- Будет лучше, если ты дашь мне еще и ключ от квартиры, - сказала
она. - Тогда мне не придется ждать на лестнице.

Она улыбнулась, но ее губы дрожали; и вдруг я понял, чем все это было
для нее - это возвращение, это ожидание и этот мужественный, бодрый тон,
которым она разговаривала со мной теперь...

Я был в полном смятении.

- Пат, - сказал я быстро, - Пат, ты, конечно, замерзла, тебе надо
что-нибудь выпить. Я видел в окне Орлова свет. Сейчас сбегаю к нему, у
этих русских всегда есть чай... я сейчас же вернусь обратно... - Я
чувствовал, как меня захлестывает горячая волна. - Я в жизни не забуду
этого, - добавил я уже в дверях и быстро пошел по коридору.

Орлов еще не спал. Он сидел перед изображением богородицы в углу ком-
наты. Икону освещала лампадка. Его глаза были красны. На столе кипел не-
большой самовар.

- Простите, пожалуйста, - сказал я. - Непредвиденный случай - вы не
могли бы дать мне немного горячего чаю?

Русские привыкли к неожиданностям. Он дал мне два стакана чаю, сахар
и полную тарелку маленьких пирожков.

- С большим удовольствием выручу вас, - сказал он. - Можно мне также
предложить вам... я сам нередко бывал в подобном положении... несколько
кофейных зерен... пожевать...

- Благодарю вас, - сказал я, - право, я вам очень благодарен. Охотно
возьму их...

- Если вам еще что-нибудь понадобится... - сказал он, и в эту минуту
я почувствовал в нем подлинное благородство, - я не сразу лягу... мне
будет очень приятно...

В коридоре я разгрыз кофейные зерна. Они устранили винный перегар.
Пат сидела у лампы и пудрилась. На минуту я остановился в дверях. Я был
очень растроган тем, как она сидела, как внимательно гляделась в ма-
ленькое зеркальце и водила пушком по вискам.

- Выпей немного чаю, - сказал я, - он совсем горячий.

Она взяла стакан. Я смотрел, как она пила.

- Черт его знает, Пат, что это сегодня стряслось со мной.

- Я знаю что, - ответила она.

- Да? А я не знаю.

- Да и не к чему, Робби. Ты и без того знаешь слишком много, чтобы
быть по-настоящему счастливым.

- Может быть, - сказал я. - Но нельзя же так - с тех пор как мы зна-
комы, я становлюсь все более ребячливым.

- Нет, можно! Это лучше, чем если бы ты делался все более разумным.

- Тоже довод, - сказал я. - У тебя замечательная манера помогать мне
выпутываться из затруднительных положений. Но тут намешалось много вся-
кой всячины.

Она поставила стакан на стол. Я стоял, прислонившись к кровати. У ме-
ня было такое чувство, будто я приехал домой после долгого трудного пу-
тешествия.

Защебетали птицы. Хлопнула входная дверь. Это была фрау Бендер, слу-
жившая сестрой в детском приюте. Через полчаса на кухне появится Фрида,
и мы не сможем выйти из квартиры незамеченными. Пат еще спала. Она дыша-
ла ровно и глубоко. Мне было просто стыдно будить ее. Но иначе было
нельзя.

- Пат...

Она пробормотала что-то, не просыпаясь.

- Пат... - Я проклинал все меблированные комнаты мира. - Пат, пора
вставать. Я помогу тебе одеться.

Она открыла глаза и по-детски улыбнулась, еще совсем теплая от сна.
Меня всегда удивляла ее радость при пробуждении, и я очень любил это в
ней. Я никогда не бывал весел, когда просыпался.

- Пат... фрау Залевски уже чистит свою вставную челюсть.

- Я сегодня остаюсь у тебя.

- Здесь?

- Да.

Я распрямился:

- Блестящая идея... но твои вещи... вечернее платье, туфли...

- Я и останусь до вечера.

- А как же дома?

- Позвоним и скажем, что я где-то заночевала.

- Ладно. Ты хочешь есть?

- Нет еще.

- На всякий случай я быстренько стащу пару свежих булочек. Разносчик
повесил уже корзинку на входной двери. Еще не поздно.

Когда я вернулся. Пат стояла у окна. На ней были только серебряные
туфельки. Мягкий утренний свет падал, точно флер, на ее плечи.

- Вчерашнее забыто, Пат, хорошо? - сказал я.

Не оборачиваясь, она кивнула головой.

- Мы просто не будем больше встречаться с другими людьми. Тогда не
будет ни ссор, ни припадков ревности. Настоящая любовь не терпит посто-
ронних. Бройер пускай идет к чертям со всем своим обществом.

- Да, - сказала она, - и эта Маркович тоже.

- Маркович? Кто это?

- Та, с которой ты сидел за стойкой в "Каскаде".

- Ага, - сказал я, внезапно обрадовавшись, - ага, пусть и она.

Я выложил содержимое своих карманов:

- Посмотри-ка. Хоть какая-то польза от этой истории. Я выиграл кучу
денег в покер. Сегодня вечером мы на них покутим еще разок, хорошо?
Только как следует, без чужих людей. Они забыты, правда?