Чтение 43–й страницы книги ~Избранное~

Чэмпион поселил Джона в домике у самого своего порога, точно
нахлебника... чтобы Джон почувствовал себя неудачником. А
Джон ничего такого не чувствовал. Он ни о чем таком и не
думает, все равно как... ну, как рассеянный лев. Чэмпион
вечно врывался к Джону в самую неподходящую пору или во
время самого скромного обеда и старался изумить каким-нибудь
роскошным подарком или праздничным известием или соблазнял
интересной поездкой, точно Гарун аль-Рашид, а Джон очень
мило принимал его дар или не принимал, без особого волнения,
словно один ленивый школьник соглашался или не соглашался с
другим. Так прошло пять лет, и Джон ни разу бровью не
повел, а сэр Клод Чэмпион на этом помешался.
- И рассказывал Аман, как возвеличил его царь, - произнес
отец Браун. - И он сказал:
"Но всего этого не довольно для меня, доколе я вижу
Мардохея Иудеянина сидящим у ворот царских".
- Буря разразилась, когда я уговорила Джона разрешить мне
отослать в журнал некоторые его гипотезы, - продолжала
миссис Боулнойз. - Ими заинтересовались, особенно в
Америке, и одна газета пожелала взять у Джона интервью. У
Чэмпиона интервью брали чуть не каждый день, но когда он
узнал, что его сопернику, не ведавшему об их соперничестве,
досталась еще и эта кроха успеха, лопнуло последнее звено,
которое сдерживало его бесовскую ненависть. И тогда он
начал ту безрассудную осаду моей любви и чести, что стала
притчей во языцех. Вы спросите меня, почему я принимала
столь гнусное ухаживание. Я отвечу: отклонить его я могла
лишь одним способом, - объяснив все мужу, но есть на свете
такое, что душе нашей не дано, как телу не дано летать.
Никто не мог бы объяснить это моему мужу. Не сможет и
сейчас. Если вы всеми словами скажете ему: "Чэмпион хочет
украсть у тебя жену", - он сочтет, что шутка грубовата, а
что это отнюдь не шутка - такая мысль не найдет доступа в
его замечательную голову. И вот сегодня вечером Джон должен
был прийти посмотреть наш спектакль, но когда мы уже
собрались уходить, он сказал, что не пойдет: у него есть
интересная книга и сигара. Я передала его слова сэру Клоду,
и для него это был смертельный удар. Маньяк вдруг потерял
всякую надежду. Он закололся с воплем, что его убийца
Боулнойз. Он лежит там в парке, он погиб от зависти и
оттого, что не сумел возбудить зависть, а Джон сидит в
столовой и читает книгу.
Снова наступило молчание, потом маленький священник
сказал:
- В вашем весьма убедительном рассказе есть одно слабое
место, миссис Боулнойз. Ваш муж не сидит сейчас в столовой
и не читает книгу. Тот самый американский репортер сказал
мне, что был у вас дома и ваш дворецкий объяснил ему, что
мистер Боулнойз все-таки отправился в Пендрегон-парк.
Блестящие глаза миссис Боулнойз раскрылись во всю ширь и
вспыхнули еще ярче, но то было скорее недоумение, нежели
растерянность или страх.
- Как? Что вы хотите сказать? - воскликнула она. -
Слуг никого не было дома, они все смотрели представление. И
мы, слава богу, не держим дворецкого!
Отец Браун вздрогнул и круто повернулся на одном месте,
словно какой-то нелепый волчок.
- Что? Что? - закричал он, словно подброшенный
электрическим током. - Послушайте... скажите... ваш муж
услышит, если я позвоню в дверь?
- Но теперь уже вернулись слуги, - озадаченно сказала
миссис Боулнойз.
- Верно, верно! - живо согласился священник и резво
зашагал по тропинке к воротам. Только раз он обернулся и
сказал: - Найдите-ка этого янки, не то "Преступление Джона
Боулнойза" будет завтра красоваться большими буквами во всех
американских газетах.
- Вы не понимаете, - сказала миссис Боулнойз. - Джона
это ничуть не взволнует. По-моему, Америка для него пустой
звук.
Когда отец Браун подошел к дому с ульем и сонным псом,
чистенькая служанка ввела его в столовую, где мистер
Боулнойз сидел и читал у лампы под абажуром, - в точности
так, как говорила его жена. Тут же стоял графин с
портвейном и бокал; и уже с порога священник заметил длинный
столбик пепла на его сигаре.
"Он сидит так по меньшей мере полчаса", - подумал отец
Браун. По правде говоря, вид у Боулнойза был такой, словно
он сидел не шевелясь с тех самых пор, как со стола убрали
обеденную посуду.
- Не вставайте, мистер Боулнойз, - как всегда приветливо
и обыденно сказал священник. - Я вас не задержу. Боюсь, я
помешал вашим ученым занятиям.
- Нет, - сказал Боулнойз, - я читал "Кровавый палец".
При этих словах он не нахмурился и не улыбнулся, и гость
ощутил в нем глубокое и зрелое бесстрастие, которое жена его
назвала величием.
Он отложил кровожадный роман в желтой обложке, совсем не
думая, как неуместно в его руках бульварное чтиво, даже не
пошутил по этому поводу. Джон Боулнойз был рослый,
медлительный в движениях, с большой седой, лысеющей головой
и крупными, грубоватыми чертами лица. На нем был поношенный
и очень старомодный фрак, который открывал лишь узкий
треугольник крахмальной рубашки: в этот вечер он явно
собирался смотреть свою жену в роли Джульетты.
- Я не стану надолго отрывать вас от "Кровавого пальца"
или от иных потрясающих событий, - с улыбкой произнес отец
Браун. - Я пришел только спросить вас о преступлении,
которое вы совершили сегодня вечером.
Боулнойз смотрел на него спокойно и прямо, но его большой
лоб стал наливаться краской; казалось, он впервые в жизни
почувствовал замешательство.
- Я знаю, это было странное преступление, - негромко
сказал Браун. - Возможно, более странное, чем убийство...
для вас. В маленьких грехах иной раз трудней признаться,
чем в больших... но потому-то так важно в них признаваться.
Преступление, которое вы совершили, любая светская дама
совершает шесть раз в неделю, и, однако, слова не идут у вас
с языка, словно вина ваша чудовищна.
- Чувствуешь себя последним дураком, - медленно выговорил
философ.
- Знаю, - согласился его собеседник, - но нам часто
приходится выбирать: или чувствовать себя последним
дураком, или уж быть им на самом деле.
- Не понимаю толком, почему я так поступил, - продолжал
Боулнойз, - но я сидел тут и читал и был счастлив, как
школьник в день, свободный от уроков. Так было беззаботно,
блаженна... даже не могу передать... сигары под боком...
спички под боком... впереди еще четыре выпуска этого самого
"Пальца".. это был не просто покой, а совершенное
довольство. И вдруг звонок в дверь, и долгую, бесконечно
тягостную минуту мне казалось - я не смогу подняться с
кресла... буквально физически, мышцы не сработают. Потом с
неимоверным усилием я встал, потому что знал - слуги все
ушли. Отворил парадное и вижу: стоит человечек и уже
раскрыл рот - сейчас заговорит, и блокнот раскрыл - сейчас
примется записывать. Тут я понял, что это газетчик-янки, я
про него совсем забыл. Волосы у него были расчесаны на
пробор, и, поверьте, я готов был его убить...
- Понимаю, - сказал отец Браун. - Я его видел.
- Я не стал убийцей, - мягко продолжал автор теории
катастроф, - только лжесвидетелем. Я сказал, что я ушел в
Пендрегон-парк, и захлопнул дверь у него перед носом. Это и
есть мое преступление, отец Браун, и уж не знаю, какое
наказание вы на меня наложите.
- Я не стану требовать от вас покаяния, - почти весело
сказал священник, явно очень довольный, и взялся за шляпу и
зонтик. - Совсем наоборот. Я пришел как раз для того,
чтобы избавить вас от небольшого наказания, которое, в
противном случае, последовало бы за вашим небольшим
проступком.
- Какого же небольшого наказания мне с вашей помощью
удалось избежать? - с улыбкой спросил Боулнойз.
- Виселицы, - ответил отец Браун.

-------------------------------------------------------

1) - Джеймс Уильям (1842-1910) - американский психолог и

философ