большинство из супротивников царя уже бесславно сгинуло, став прахом и
тленом, посему свидания с государем становились все более редкостными,
хотя и случались не реже раза в неделю. Иногда они происходили в бане,
отчего полковник узнал, что Величество не чурается в своих пристрастиях и
мальчиков, ино и некоторых животных тварей вроде гладкошерстных козочек.
густым травам вдоль берега озера, но потом все ж повернул вглубь суши.
Справа от него были только загонщики, ближайший сосед слева располагался в
сотне шагов.
же никакая добыча как назло не попадалась. И только час спустя Остроусов
едва не угодил ногой в петлю-ловушку, каковая силой согнутого дерева
вознесла бы его на высоту в двадцать аршин. А вскоре после того заметил он
голую спину, мелькающую желтизной среди листвы. Выстрелом из ружья "дичь"
сразить не удалось и пришлось спешно ставить картечницу на сошки дабы
пальнуть "по-настоящему". Сделавши еще с полсотни шагов, среди сбитых
веток и листьев Остроусов отыскал замызганное кровью и изрешеченное тело.
Полковник носком сапога перекинул мертвечину на спину и лесные мухи мигом
уселись на выбитый глаз. "Раскосая морда, - молвил внутри себя черный
страж, - судя по порткам - китаез". Полковник почему-то пожалел, что не
застрелил своего, теменского. Как-никак был он человек опытный и умелый к
истреблению "червей", то бишь внутренних супротивников государя. А среди
сих "домашних" ворогов и крамольников большинство продвинулось и
сподобилось высокого положения за счет войны с теми же шэньцами и
ордынцами. Стоит только вспомнить изменника князя Березовского, иже был
покаран за измену со всей своей родней и челядью.
возможность шпокнуть своего, теменского. Злодей внезапно обрушился на
черного стража с высокого дерева, уцепившись за стебель вьющегося
растения. А потом хотел воткнуть рогатину прямо в око сшибленного с ног
охотника. Но тот, будучи испытанным воином, не преминул откатиться в
сторону и приемом "ползунцы" опрокинуть преступника. Оный еще изловчился
вскочить первым, подхватил полковничье ружье, навел, но черный страж дуло
отвел в сторону и выстрел пришелся мимо. А вот пуля охотника, вылетевшая
из пистоля, не миновала живота "дичи". Полковник столь изнеможен был
поединком, что даже не стал добивать раненного пилением глотки, а просто
пристрелил, послав ему пулю в лоб.
подразнивая, то и дело мозолила Остроусову взор. Однако все несподручно
было взять мельтешащего преступника на мушку и даже выстрел из картечницы
не достал того. Сия ускользающая добыча по-настоящему обозлила черного
стража. Догоняя ее, он быстро употел, выделения горячей кожи стекали со
лба прямо в буравчатые глазки. Полковник обронил тяжелую картечницу,
следом меховую шапку, там ружье. Юркая похожая на ящерку "дичь" подпустила
было его совсем близко, но, метко запистонив шишкой по голове, снова
набрала дистанцию.
охладевшей головой отметил, что совсем не слышит загонщиков с их бубенцами
и даже звуки выстрелов сделались далекими-далекими.
охотников. Но вместо того стал он блуждать и как будто выписывал круги по
одному участку леса, каждые двести шагов натыкаясь на все ту же сломанную
березу. Страх более и более сдавливал горло, злоба распаляла кровь,
полковник опять заприметил ненавистную спину, совсем рядом, бросился за
ней, и вскоре... у той самой березки повстречал волка. Остроусов
поклясться мог, что зверь сей из царской стаи, ежели точнее, вожак.
Злобность серой твари сразу ощутилась, близкая, но пока удерживаемая. И
перво-наперво ласковым голоском полковник стал напевать:
про козлика, от которого немного осталось. - Ну, ну, не дергайся,
серенький. Я - свой, царский.
Впрочем Остроусов уверенно знал, что звери-охотники из царской стаи не
бросаются на людей, пока не почуют в них жертву.
поработал сегодня, полязгал ужо челюстями. Вдругоряд встретимся, колбаской
угощу. А теперь беги дальше, сам я выберусь.
взглядом, и лишь слегка морщинилась шкура на его носу. Пожалел черный
страж, что ему не ведомы надсмотрщицкие слова и приказы.
пасть с трехдюймовыми клыками, на одном из коих была хорошо заметная
щербина. Полковник с трепетом помыслил: стольких уже растерзала и изодрала
сия пасть; волк наверное во всех двуногих стал узнавать свою законную
добычу. Превозмогая страх, протекший слабостью в жилы, черный страж
потянулся к заткнутому за кушак трехствольному пистолю.
свою окровавленную ладонь, а также пистоль, бесполезно валяющийся на
земле. Волк был совсем рядом и вдобавок наступал с нарастающим утробным
рычанием. Полковник вдруг понял, что ужо кинулся наутек.
Полковник уверен был, что волк считает именно так. Зверь-охотник и гнал
Остроусова тем самым образом, каковой подходящ при загоне добычи. Волк
держался на одинаковом близком расстоянии от бегущего тела, порой делая
выпады, ино вырывая лоскуты из богатой епанчи, ино открамсывая шматы
плоти. Не успела бы кукушка прокуковать, как полковник был совершенно уже
истерзан и посему не бежал, а тащился, зажимая раны, с нутряным кряхтением
и жалобными стонами. Вскоре заполз он под какой-то поваленный ствол. Там
черный страж попытался оборониться тесаком, но зверь вырвал оружие из
немощной руки вместе с парочкой пальцев. Остроухов туманящимся взглядом
заметил, что зубы зверя нацеливаются на его пах и взвизгнул как боров под
ножом...
Охотники стали дичью. Волки нападали на них из самых неожиданных мест, так
что редко удавалось и оружие с пользой применить. Пищали и пистолеты,
оброненные из коченеющих рук черных стражей, попадали к бывшей "дичи" -
ворам, татям, лжеученым, лжеписателям, пленным разбойникам-шэньцам и
хищникам-ордынцам, а те неплохо знали, коим образом использовать
огнеплюйное оружие. Скоро бывшие охотники тикали со всех ног - и
становились еще уязвимее. Волк с прыжка впивался в шею, обрывал сухожилия
ног, кромсал икры и ляжки. Вор и окаянный тать прыгал с дерева на дерево,
используя ветви и вьющие стебли, а затем обрушивался прямо на голову
беглеца. Красные стежки прорисовывали пути отступления и заканчивались
тупиком в виде мертвого или умирающего черного стража.
держали оборону, метко отстреливая любого, кто попадался на глаза.
смертоубийством. Прилетевшая из лесу картечь глубоко проникла в слоновью
ягодицу. Животное стало с ревом метаться из стороны в стороны, тщась даже
взгромоздиться на задние ноги. С городка на его спине будто листья слетали
люди: погонщики и воины. Еще один выстрел и огромный зверь, раздавив и
расшвыряв немало ратников, скрылся в чащобе. Вместе с царицей. Преданные
гвардейцы собрались было броситься вдогонку, но тут прямо с крон деревьев
посыпались здоровенные каменюки, кои швырялись мохнатыми обезьянами.
Одновременно к воинам метнулись волки. Там и сям высовывались разбойники и
воры, метко долбая из трофейных пищалей и ручниц.
изнемог от потери крови, упал и стал подыхать. Царица, свалившись с его
спины, немного подвернула ногу, но была способна еще и к бегу, и к быстрой
ходьбе. Она немного поозиралась, пытаясь разобраться, в какой стороне
может быть озерный берег. Но тут сзади, ино сбоку, послышалось волчье
урчание, отчего государыня стала слушаться только своего страха и
бросилась бежать, высоко поднимая юбки. Прямо перед ней вдруг встали
густые заросли с небольшим пробелом между двух деревьев, растущих из
одного корня. Царица ринулась туда и... застряла.
отталкивалась руками и ногами, ослобониться не удавалось. Волчье рычание
раздалось совсем рядом. Обернуться государыня не могла, как ни крутись, но
вскоре почувствовала волчьи челюсти на своем теле и обмочилась - пока они
не впивались в плоть, но терзали ее одежды. А потом царица почувствовала
прикосновение звериного волоса к своим оголенным ягодицам, сердце ее
словно упало в бездонный колодец и что-то пронзительно и больно вошло в ее
лоно...
уже не вернутся, по приказу государя в Трошкином лесу высадилось три сотни
воинов. Они огнем и острием уничтожили волков, воров, татей, лжеученых,
лжеписателей, шэньцев и собак-ордынцев и собрали окоченевшие изъеденные
тела охотников, загонщиков, надсмотрщиков. Макарий Чистые Руки не очень
опечалился смерти царицы. Она давно тяготила его своими придирками и
зудежом, чуралась некоторых видов любовных ласк и ей видишь ли не
нравилось его тяготение к мальчикам, козочкам и горничным девкам. (Макарий
с юности своей считал, что лучшая сторона женщины - нижняя, а снизу не
видно, императрица ты или кухарка.) Но государь был не на шутку обеспокоен