тайна, которую надо раскрыть!
беспрекословно и мастерски выполнявшего все его приказания? Предполагать
можно разное. Филин многое знает, многое сделал. Пока ему везло, но
неизбежно придет время, когда он попадется. Почему Дункель должен ожидать
этого времени, когда он может заранее, без особого риска освободиться от
такого свидетеля, как Филин? Предающий Родину должен всегда помнить, что,
будь он чудом из чудес, придет все равно пора, когда надобность в нем у
врага минует. И тут же встанет вопрос: как поступят с ним? Чем преданнее
служил он хозяевам, чем успешнее выполнял их задания, чем ближе они
подпускали его к себе и к своим тайнам, тем безжалостнее будет приговор.
аресте Филина. Разведал и все же решился на свидание с ним, отлично понимая,
что хотя это и крайне рискованный, но тем не менее единственный шанс зажать
Филину рот и навсегда избавиться от него.
Дункель перешиб нас и Филина. Он оказался хитрее и предусмотрительнее.
поправку. Меня все время навещали Решетов, Аванесов, Гусев. Один раз вместе
с Фомичевым и на его машине приезжали Лидия и Оксана. Приходил Плавский.
Ленинградского вокзала. В его распоряжении, от поезда до поезда, оставалось
два десятка минут. Он ехал добровольцем на фронт. Пока я болел, началась
война с Финляндией.
друга, а ранее из разговора с Фомичевым я узнал, что вопрос о партийности
Дим-Димыча и восстановлении его в органах по-прежнему висит в воздухе. Он
изнервничался, измотался и, боюсь, пал духом.
несправедливо, необъективно относиться к человеку? Да и к какому человеку!
Ведь Дима, если это понадобится, отдаст за наше дело и кровь, каплю за
каплей, и жизнь. И не задумается!
"эмку". В сумерки я сел в машину, а когда звездная пыль осыпала небо,
окраины Москвы остались позади.
костер в кювете и, подживляя его высохшими стеблями травы, затоптались у
огня. Под утро нас взяла наконец на буксир попутная грузовая машина.
чьей-то изгороди, подобие лыжи. Ехали страшно медленно.
скакнула до тридцати девяти с половиной. На третий - я оказался в военном
госпитале с двусторонним воспалением легких. И только сегодня, пятьдесят три
дня спустя, я почувствовал себя способным сесть за дневник.
часто навещают меня. Не хватает лишь Дим-Димыча.
в частности о Филине, Кошелькове, Дункеле. Кочергин рассказал, что две
недели назад арестовали активного эмиссара гитлеровской разведки. На допросе
выяснилась интересная вещь. Оказывается, адмирал Канарис, глава абвера*, дал
указание своим резидентурам не только в Советском Союзе, но и во Франции,
Румынии, Венгрии, Болгарии провести решительную чистку агентурной сети. Вся
пассивная, колеблющаяся или "выдохшаяся" часть ее должна быть физически
уничтожена. Следовательно, расправа над Рождественским, Брусенцовой,
Суздальским, Филиным - звенья одной цепи.
методами компрометировать в глазах партии, Советской власти и народа высший
командный состав Красной Армии. Это провокация, рассчитанная на определенный
эффект в будущем.
Кочергин, - должно приковывать к себе самое пристальное внимание. Вполне
возможно, что за обычной уголовщиной скрывается или хитрый маневр, или
шантаж, или попытка скрыть политическую подкладку дела. Ну, а при такой
обстановке возможны и ошибки, и перестраховка со стороны отдельных
товарищей.
качалке. Сижу и курю. Курю первую папиросу с той злосчастной ночи, когда
схватил воспаление легких.
вести. Какие? Фомичев не говорит по телефону, а я не могу догадаться. Скорее
бы приходил.
схватки со смертью ты вышел победителем, что ты вновь здоров, силен, можешь
встать и пойти куда угодно, крепко пожать протянутую руку, поднять хотя бы
вот эту качалку.
койки, будь она хоть на семи пружинах.
после первой рюмки водки. Ничего, привыкну.
этим, но, кажется, не брошу. Не выйдет. Не стоит и пытаться.
письменном столе. Как раз против меня. Его темные и почему-то усталые глаза
как бы говорят мне: "Ничего, дружище! Разлука нам не впервой".
телеграмму, коротенькую, но бодрую: "Жив, здоров. Жди письма". Молодчина
Димка! Не унывает.
рукой. Раздевшись в передней, он вошел, положил папку на стол, обнял меня,
похлопал по спине и, всмотревшись в лицо, шутливо сказал:
захрустели. Фомичев сморщился и еле сдержал озорное слово, готовое сорваться
с языка.
партии.
остается коммунистом.
сейчас телеграмму Диме.
набросал текст телеграммы и поставил под ней свою и мою фамилии. Лидия
сейчас же оделась и побежала на телеграф.
Смоленске по делу Дим-Димыча. Все разузнал, проверил, поставил вопрос о
проведении официального расследования. Картина вскрылась до того
неприглядная, что неприятно говорить. Жену брата Дим-Димыча, Валентину
Брагину, арестовали на основании клеветнического доноса. В материалах нет ни
одной улики, ни одного свидетельского показания о связях ее с троцкистами.
Сотрудники, ведшие дело, отстранены от занимаемых должностей.
осталось от двух коммунистов, в честности которых я не сомневаюсь.
были настоящие советские люди, хорошие коммунисты. Я ждал, что еще скажет
Фомичев. Он молчал, хмуро смотрел своими глубокими глазами в пол и большими
лапами поглаживал себе колени.
безнадежно. В чем же закавыка? Что еще требуется? Кажется, все ясно. Осадчий
же заявлял, что восстановление по службе зависит целиком от решения вопроса
о партийности? Да, Осадчий заявлял. Такой точки зрения он держится и сейчас.
Но дело не только в Осадчем. Есть наркомат, а в наркомате - управление
кадров, а в управлении кадров сидит твердолобый чинуша. И у него тоже есть
своя точка зрения: пусть Брагин докажет, что он ничего не знал. Он-де
утратил политическое доверие. Железная логика!
понять подобную логику не в силах.
Прозоров Александр
Березин Федор
Маккарти Кормак
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Махров Алексей