мог.
кухлянки Оросутцева, стал дергать его, сначала неуверенно, робко, а потом
все сильнее и сильнее.
человека. И, как бы испытывая терпение Шараборина, стал храпеть еще
громче.
сам с собой.
Оросутцева и, будто наткнувшись на раскаленные угли, резко отдергивал ее
обратно.
Шараборин в душе самого себя за робость и, наконец, преодолев ее,
осторожно сунул голую руку в разрез кухлянки. Рука нащупала твердый и
теплый кожаный футляр фотоаппарата. Шараборин зажал футляр и как бы
оцепенел. Он не знал, не мог сразу сообразить и не сразу вспомнил, что
футляр закреплен на ремне, но почувствовал, что на лбу выступили капельки
пота. Стало жарко. Он стоял, согнувшись, боясь выпустить из руки то, к
чему так долго опасался притронуться.
свободной рукой под свою кухлянку, нащупал нож, вынул его из ножен, ловко
обрезал с обеих сторон тонкий ремешок и облегченно вздохнул. Футляр с
фотоаппаратом был в его руках. Шараборин постоял мгновение в раздумье,
потом поднял полу кухлянки и засунул футляр в карман брюк.
считал себя умнее других, а его, Шараборина, принимал за глупца. Но он
сдержал себя.
длинного охотничьего ножа, опустился на одно колено, занес высоко руку для
удара, да так и застыл.
надо. Пусть спит. Пусть живет, - и он отошел от своего сообщника. - Оживлю
огонь, пусть греет его. Будет тепло, он будет спать. Проснется, а меня
нет. Оленей всех возьму, а лыжи ему оставлю. Однако, на лыжах он далеко не
уйдет. Нагонит его майор. Нагонит, а он будет стрелять и, может, убьет
майора. И след я спутаю. А жив останется, - майор с ним говорить будет.
Долго говорить. А я за это время дойду до Кривого озера. И не изловят
меня. Я один, а оленя четыре. Улечу я. Скажу тем, в самолете, что настигли
нас, его убили, а я отбился. И делу конец. Правильно, однако, решил".
костер. Тот некоторое время дымил, шипел, а потом выбросил вверх желтые
огненные крылья.
подвел их к нартам.
чтобы впрячь оленей, ушло несколько минут. Двух свободных оленей он
привязал сзади к нартам.
сырое промерзшее мясо. И усмехнулся про себя.
их с места стоянки не на северо-восток, а на запад.
совсем, и олень не пойдет. Зайду к озеру слева. Там чистое место. Времени
хватит, времени много, успею".
звезды, и восточная часть неба зацветала утренней зарей.
круги, самолет. Плавает, плавает, отыскивает место для посадки и никак не
может приземлиться. Вот уже самолет совсем низко. Так низко, что даже
видно летчика, высунувшегося по грудь из кабины. Летчик приветливо машет
рукой и что-то кричит. Оросутцев силится понять его, но ничего не
получается. Голос летчика заглушается рокотом мотора. Оросутцев тоже
начинает кричать, но из его горла вылетают слабые звуки. И, конечно,
летчик не слышит его. "Улетит, улетит... - в отчаянии думает Оросутцев. -
Что же делать?" Самолет удаляется, превращается в маленькую точку, но вот
делает разворот и летит обратно совсем низко, почти вровень со снегом,
прямо на него. Он страшно гудит, все увеличивается в размерах и вдруг
включает фары. Они горят так ярко, что слепят глаза. А самолет вот уже
совсем рядом, он убьет Оросутцева. Тот хочет отскочить в сторону, к одному
из разложенных костров, но ноги не слушаются его. Они как ватные. Наконец,
Оросутцев делает невероятное усилие, срывается с места и прыгает прямо в
костер. Самолет с ревом проносится мимо, но огонь костра жжет ноги. Так
жжет, что нельзя больше терпеть...
одной ноге. Он вскочил и обнаружил, что тлеет торбаз.
на месте, похлопал себя руками, чтобы согреться, и лишь тогда заметил, что
нет Шараборина.
боль сильно давила в затылке.
Оросутцев. - Сразу бы все как рукой сняло. А мы, кажется, проспали.
Рассветает. Давно пора быть в дороге. Так, чего доброго, не только к озеру
не поспеешь, а еще и попадешь в лапы майора. - Он обвел взглядом место
привала: - И чего он там копается?"
Обойдемся без горячего. Поедим в дороге сырого мяса. Ничего не случится. А
там у озера видно будет. - Он машинально посмотрел на то место, где вчера
была подвешена разделанная туша оленя и не увидел ее. - Хм... Что за
чертовщина? Или он уже уложил мясо на нарты? Наверное, так и есть".
никто не отозвался.
всматриваясь в просветы между стволов сосен, под елки, но ни мяса, ни
нарт, ни оленей, ни Шапаборина не обнаружил. Обнаружил он другое и,
пораженный страшной догадкой, весь съежился и обмяк: от привала, в тайгу,
на запад уходил нартовый след. Вперемежку со следами оленей путался след
ног Шараборина.
завороженный, на уходящий след, и вдруг стремительно бросился по нему
вперед. Он бежал, спотыкаясь, утопая по колени в снегу, падая и вновь
поднимаясь. И когда пробежал метров сто, окончательно понял, что произошло
именно то, чего он так опасался. Шараборин бросил его. Шараборин убежал.
Он взял нарты, оленей и бежал.
хватает воздуха. Он жадно, открытым ртом, точно рыба, выброшенная из воды,
ловил его, глотал, чуть не задыхаясь. У него было сейчас состояние
человека, не умеющего плавать и попавшего вдруг в большую открытую воду.
Его охватило чувство безнадежности, безвыходности, потерянности. Все
померкло перед глазами. Исчезли сосны, ели, беспросветной, серой и
безмолвной показалась тайга, потемнело расцветающее небо. Все превратилось
в непроглядную темень.
будто неживой, будто не человек, а что-то высеченное из камня,
подавленный, опустошенный, уничтоженный и, казалось, неспособный уже ни на
что.
Фотоаппарата не было. Рука нащупала жалкий, ненужный остаток ремня.
бросился обратно к месту ночевки.
поляну, но аппарата не нашел. И только теперь, присмотревшись к ремешку,
на котором держался футляр, он увидел, что ремень обрезан в двух местах.
мог увидеть: ружье и лыжи.
отвисла и подрагивала. Ему почудилось, что он сходит с ума. Он судорожно
сжал голову руками.
воли, рвалось наружу. От сознания, что произошло что-то страшное,
непоправимое, он завыл точно зверь. Из его горла вырывались звуки
странные, порывистые, выдававшие растерянность, отчаяние, злобу.
Афанасьев Роман
Фазиль Искандер
Мурич Виктор
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Махров Алексей