Чтение 43–й страницы книги ~Без единого выстрела~

вдвое ближе. В то же время ехали они сюда почти час, и, значит, Самойлов
специально кружил своего полусонного пассажира по городу - играл в
казаки-разбойники, как мальчишка. Играл чужими жизнями, боров плешивый, с
раздражением подумал Юрий. Он вспомнил самоубийственную манеру Самойлова
водить машину и невольно содрогнулся, представив, как тяжелый лимузин с
хрустом и скрежетом встает на дыбы в лобовом столкновении с троллейбусом или
фонарным столбом, и ядовитая кровь литератора смешивается с его, Юрия,
кровью, текущей из многочисленных ран и порезов.

Он закурил и неторопливо двинулся по улице в сторону своего дома. В этой
истории с болезнью Самойлова была какая-то нестыковка. Какой смысл покупать
себе ордена и звания, когда жить тебе осталось всего ничего? Какой смысл
затевать предвыборную кампанию, когда ты болен чумой двадцатого века и по
крайней мере некоторые из твоих знакомых об этом знают? Ближе к выборам
тайное обязательно станет явным, и все будет кончено. Зачем ему это нужно?
Или...

Юрий вонзил зубы в фильтр сигареты, почти перекусив его пополам. В голову
ему пришла догадка - настолько дикая, что вполне могла соответствовать
действительности.

Неужели Самойлов сам не подозревает о том, что болен? Как такое может
быть? Самойлов не знает, а Разгонов в курсе? А если в курсе Разгонов,
значит, в курсе и другие. Это возможно в одном лишь случае: если Самойлова
заразили намеренно. Тогда это так или иначе дело рук Разгонова либо
Понтиака...

Да пусть дохнут, решил Юрий. Пусть душат друг друга, травят, заражают
СПИДом, взрывают, стреляют, жгут... Чем их меньше, тем спокойнее. Интересно
только, знает ли та женщина, на квартиру к которой привез его Самойлов, о
том, что ее спонсор смертельно заразен? Или может быть.., она сама его
заразила?

Юрий даже остановился посреди тротуара, сраженный таким предположением.
Неужели на свете бывают такие твари?

Тогда правы все эти заполонившие Россию проповедники, которые круглые
сутки верещат о том, что земля - царство дьявола и что конец света не за
горами.

Он закурил еще одну сигарету и провел ладонью по мокрому лбу, собирая с
него дождевые капли.

Во все времена были люди, сознательно распространявшие чуму, отравлявшие
колодцы и посвящавшие свою жизнь разработке новейших видов оружия массового
поражения. В том, что кто-то мстил всему миру за медленно пожиравшую его
болезнь, не было ничего удивительного, и умом Юрий вполне мог понять
женщину, решившую вместе с собой отправить на тот свет этого плешивого
тупого кобеля.., а скорее всего, множество таких вот плешивых,
беспринципных, богатых кобелей. Но было одно "но", не дававшее ему покоя и
заставлявшее жалеть, что поленился сделать два шага, подойти поближе к
комоду и прочесть дарственную надпись на фотографии. Что там было написано?
"Пупсику от лапсика?" "Хрюшечке от кабанчика?" Или... "Тане от Аркаши"?..

Он попытался прогнать эту мысль, но было поздно: она уже проникла в его
сознание, как ядовитое семя, укоренилась там и дала прочные ростки. Некстати
пришедшее на ум слово "спонсор" дало толчок и без того готовой обрушиться
лавине, и теперь Юрий судорожно барахтался, пытаясь выбраться из-под тяжести
этого прозрения.

Она говорила о том, что ее спонсор неизлечимо болен, но сам об этом не
подозревает. Она повторяла это раз за разом, словно пытаясь что-то объяснить
ему, на что-то намекнуть, а он, кретин, ничего не понимал и с тупым
упорством повторял одно и то же: "Останься". Он видел, что она хочет
остаться, и никак не мог взять в толк, что ей мешало. Господи, да ясно же,
что это было: остатки человечности и нежелание причинить ему вред.

Чушь, сказал он себе в последней попытке выбраться из-под обвала. Этого
просто не может быть!

Но память услужливо подсунула ему картинку из казавшегося теперь таким
далеким, почти придуманным, лета: песчаный берег реки, музыка, запах
жарящегося над углями мяса, чей-то пьяный смех и Таня, уходящая от него в
обнимку с едва стоящим на ногах Георгиевским кавалером и лауреатом
литературной премии Самойловым... Вот тогда она его и заразила, с
беспощадной ясностью понял Юрий. Тогда и кончилась его литературная и
политическая карьера, а он, чудак, до сих пор ничего не знает.

Значит, там, в этой дорого и безвкусно обставленной квартире, всего в
двух шагах от него, за тоненькой гипсовой перегородкой, которую он мог бы
проломить кулаком, на всем протяжении его утомительного разговора с
Разгоновым была Таня. Может быть, она даже слышала каждое слово. Может
быть...

Он снова остановился, раздираемый дилеммой: с одной стороны, ему хотелось
вернуться, пересчитать зубы Разгонову, взять Таню за руку и навсегда увести
ее прочь от этого кошмара. Но гораздо практичнее казалось другое - добраться
до дому и поискать по углам подслушивающее устройство, которое вполне могла
установить Таня, если она и впрямь работала на Понтиака, как когда-то на
Графа.

Он успел выкурить две сигареты, прежде чем все-таки повернулся и уверенно
зашагал к своему дому. Юрий решил играть по правилам, которые навязывали ему
противники: никакой жалости, никаких слез и розовых очков - только ненависть
и холодный расчет. Но всю дорогу, шаг за шагом удаляясь от Таниной квартиры,
он представлял себе, как входит в гостиную с пушистым ковром, сбрасывает с
резного комода фотографию Самойлова, сжимает в ладони тонкую безвольную
кисть ее руки и спокойно говорит:

"Пойдем". Существуют меры предосторожности, и они могли бы провести
вместе месяцы, годы, а может быть, и всю жизнь. Кто знает, может быть, через
полгода какие-нибудь американцы, а то и полуголодный химик из Екатеринбурга
или Костромы - кто угодно! - откроют новое лекарство, и через пару лет СПИД
будет не страшнее гриппа? Ведь бывают же чудеса на свете!

Он вспоминал ее улыбку, волосы, руки, глаза, и никак не мог поверить, что
это - лицо смерти, мало чем отличающееся от черного трафарета в виде черепа,
который когда-то любили наносить на дверцы трансформаторных будок, Махмуды,
умары, понтиаки и разгоновы отошли на второй план - это были неодушевленные
явления природы наподобие дождя или гололеда, и Юрий просто не мог заставить
себя волноваться по их поводу. В подсвеченной сиянием ртутных фонарей тьме
перед ним маячило лицо Тани, на которое накладывались отпечатки других лиц:
желтые волосы Лены Арцыбашевой, пухлые губы и щеки с ямочками,
принадлежавшие жене Валиева Ольге, забавно торчащие косички его дочери
Машки.,.

Все-таки я пьян, подумал Юрий. И еще: надо бы зайти к Валиевым,
посмотреть, как они там. Уже неделю не был, а им одним тяжело... Только как
пойдешь с пустыми руками? И что это за жизнь такая?!

Почти не отдавая себе в этом отчета, он свернул с освещенной улицы в
темный лабиринт хрущевских пятиэтажек, который с раннего детства привык
считать своим домом. Здесь его знало каждое дерево, каждая собака, каждый
камень и столб, не говоря уже о людях. Половина забулдыг, проводивших все
дни на ближних подступах к гастроному, окликала его по имени, приглашая
раздавить пузырь на троих; ржавые, металлические гаражи, скрытые в глубине
дворов, хранили в себе автомобили, по возрасту и техническому состоянию
сравнимые с его "Победой", и их пузатые владельцы, утирая с лысин обильный
трудовой пот, обсуждали с ним особенности устройства черных от подтекающего
масла моторов. Он вырос в этих дворах, и его ноги сами находили дорогу в
кромешной темноте, безошибочно огибая песочницы и перешагивая через низкие
оградки, которыми хозяйственные жильцы в незапамятные времена обнесли буйно
разросшиеся клумбы.

Впереди блеснул одинокий фонарь, освещавший дорожку перед его домом, и
Юрий невольно ускорил шаг. Он наконец понял, в чем нуждается больше всего.
Ему просто необходимо было как следует выспаться. Искать скрытые микрофоны -
что за чушь! Ему просто нечего скрывать, а если кому-то хочется слушать, как
он храпит по ночам или разговаривает с телевизором, - на здоровье, его от
этого не убудет.

От стены дома внезапно отделились две тени и преградили ему дорогу, В
темноте это выглядело так, словно они не просто отошли от стены, а
отпочковались или были вытолкнуты из толщи бетона. "Так", - подумал Юрий.

Позади зашуршали мокрые кусты. Он покосился через плечо и увидел еще
двоих. Третья пара почти бесшумно возникла справа. Слева была бетонная
стена, и Юрий усмехнулся уголком губ: эти клоуны наверняка считали, что
теперь он целиком находится в их власти.

- Слушаю, - сказал он. - Что нужно - закурить?

Вспыхнул карманный фонарь, но его луч, вместо того чтобы ослепить Юрия,
уперся в физиономию, похожую на кадр из фильма ужасов. Юрий не сразу узнал
это лицо, виденное только вскользь, мельком, тем более что теперь оно
казалось распухшим, перекошенным и пестрым от кровоподтеков.

- Привет, Маныч, - сказал он. - Ты уже соскучился по больничной койке?

Фонарь погас, и на Юрия бросились сразу со всех сторон. Очень быстро
выяснилось, что только один или двое из шестерых имели отдаленное
представление о боксе, остальные же в основном крякали и бестолково задирали
ноги и руки, стараясь попасть в пах, выколоть глаза и вообще скорее
изувечить, чем избить. Кроме того, их было слишком много, и они отчаянно
мешали друг другу. Перебросив одного из них через бедро, Юрий развернулся,
отшвырнул кого-то с дороги, пересек, увязая в рыхлой грязи, недавно
перекопанную клумбу и прижался спиной к стене дома. Теперь за плечами у него
был несокрушимый бетон, под ногами лежала узкая полоска асфальтовой
отмостки, а противникам приходилось наступать по топкому вскопанному
участку. "Азы тактики, - подумал Юрий, - Школа младшего командного состава".

Он сосредоточился и начал на выбор сбивать нападавших с ног ударами
пудовых кулаков, почти не заботясь о защите и вкладывая в удары всю силу. Он
только начал входить во вкус, когда вдруг оказалось, что бить больше некого.
Отскочивший за пределы досягаемости Маныч грязно выругался.

- Вешайся, козел, - сказал он, тяжело, с присвистом, дыша и держась за
ушибленную грудную клетку. - Понтиак тебя все равно достанет. От него нигде