Бог, не прощающий ни малейшего проступка. Сокамерники оказались глухи к этой
проповеди: кто не слушал, кто задавал издевательские вопросы, кто нарочито
похрапывал. Проповедника не восприняли всерьез. И только Савва спросил
тогда:
спасетесь. Лишь малая толика людей будет спасена, остальные погибнут в
геенне огненной.
как персидский ковер узорами. Это был вор в законе по кличке Ржавый, хозяин
их камеры. - Не уважаю, когда откалываются от коллектива.
а безгрешен кто? - то уж пути назад все равно нет. Какой же смысл каяться?
милостив! Если вы сойдете с тернистого пути греха и посвятите остаток жизни
раскаянию, если будете ежеминутно думать о карах, которые ждут вас за
гробом...
минуту думай, как тебя потом припекут. Век свободы не видать. Это,
по-нашему, донимай - пока на воле ходишь, все время думай, как тебя будут на
зоне трахать. На хрена такая свобода! Не-е, парень, - махнул он на
проповедника, - чего-то ты не то заливаешь. К нам на зону батюшка приходил,
он как-то иначе все это ваше хозяйство представлял.
раскаянием можно заслужить спасения. Горстка людей спасется...
лежал, вдруг принял сидячее положение на нарах с явным намерением спуститься
вниз.
самой соли земли, которая непременно обретет спасение на том свете, в
текущей жизни ему все-таки не очень улыбалось попасть в лапы татуированного
грешника, и он поспешно ретировался, положив на край нар синюю книжицу с
золотым крестом на обложке.
глубине души добродушный, даже добрый, что он тщательно скрывал, ибо это
качество не слишком вязалось с его общественным положением.
книгу, полистал ее и положил обратно на нары.
почитали кое-что, но в конце концов бросили. Савва взял ее и, раскрыв на
одной из страниц, прочел:
ней действительно было много ответов на многие вопросы. Когда Савву
переводили в другую камеру, Ржавый, к тому времени успевший искренне
полюбить его, любезно разрешил забрать книгу с собой:
как-нибудь вашими молитвами...
кармане куртки.
даже пытался отыскать того проповедника, который приходил к ним в камеру. Он
пошел в ближайший храм, но батюшка только покачал головой, выслушав его
рассказ:
перекрестившись. - Видите как, везде, где православный священник не успеет,
они пролезут. Надо и мне пойти к узникам. Но нет худа без добра, принес и
еретик слово Божие.
твоего и мать твою", - подумал он. А для этого их надо было найти.
качелей. Детей не видно. Их давно перестали выпускать одних во двор, да и
выпускать, в сущности, некого. Дети в России перевелись. Савва попытался
представить себе, как выглядел этот двор тридцать лет назад, когда в
песочнице еще оставался песок, а качели были целыми. На скамейках сидели
мамаши с колясками, бабушки с вязаньем... Он зажмурился. Нет, возникавшая
картина была лишь воображаемой, ей не хватало плоти и крови реального
воспоминания: не было у бабушек и мамаш узнаваемых лиц, и дети вокруг были
лишены индивидуальности. Савва еще раз закрыл глаза и пришел к горькому
убеждению: он никогда не играл на этой площадке. Он вообще не жил здесь
ребенком.
посмотрел на полуразвалившуюся скамейку, от которой остались лишь чугунные
боковины, соединенные между собой несколькими рейками, на которых при всем
желании нельзя было бы усидеть. И вдруг яркая настоящая картина пронеслась
перед его внутренним взором.
усыпанный желтыми листьями, и они кажутся золотыми. Трава под фонарем еще
совсем зеленая. Ранняя осень, видимо - сентябрь.
скамейки, поставив ногу на сиденье, и играет на гитаре. Рядом примостились
две девчонки, они время от времени перешептываются между собой и хихикают.
Савва стоит рядом и внимательно следит за одной из девчонок, одетой в черные
брючки. Савва отчетливо вспомнил свое чувство, вернее, чувства, потому что
их было много одновременно: любовь, ревность, растерянность, страх. Он не
понимал, как относится к нему девчонка в черных брючках: смотрит ли она
сейчас на парня с гитарой, потому что искренне восхищается им, или она
просто хочет позлить его, Савву, вызвать его ревность. И то, и другое ему не
нравилось. А ведь она бывала и совсем иной - ласковой, понимающей. За что же
она сейчас так безжалостна с ним? Этого он не понимал и мучился.
этих людей, образы которых внезапно выплыли из его запертой памяти, но не
смог. Не знал он и того, что случилось дальше. Может быть, эта девчонка в
брючках стала его женой, а может быть, в тот вечер бросила его, потому тот
день и запомнился? Это было равновероятно. Савва прислонился к тому самому
развесистому клену, который только что привиделся ему в своем осеннем уборе.
Дерево-то помнит...
болтались потемневшие листочки. Но Савва отчетливо чувствовал, что дерево
продолжает жить, только замедленной, уснувшей жизнью. Внутри его под толстой
корой древесина не промерзает даже в сильный мороз, но древесные соки ушли
далеко под землю в корни. И все же клен жил и излучал энергию, пусть не
сильную. Но он не помнил Савву, для дерева все двуногие, как и все
четвероногие, - на одно лицо.
находится в одной из парадных. Но ведь он уже ходил туда, и из этого ничего
не вышло, кроме того, что он вытаскивал кошку из-за холодильника и стелил
новый линолеум. Ему на миг показалось, что это та самая квартира, которую он
ищет, но когда он оказался внутри, то понял, что представлял ее совершенно
другой. Он ошибся. Однако сейчас, когда Савва стоял и смотрел на дверь
парадной, им снова овладело все то же чувство: он не только помнил эту
дверь, он прекрасно знает, что находится за ней. Слева на стене - деревянные
почтовые ящики, номера которых написаны коричневой масляной краской. Нижний
ящик горел - подожгли хулиганы. На втором этаже с незапамятных времен стоит
огромная чугунная ванна. Здесь когда-то делали ремонт, но сил стащить это
чудовище вниз не нашлось.
двор вошли трое, излучавшие сильное грязно-красное свечение. Те, кто
свечения не видят, все равно ощутили бы его, назвав чувством опасности. Эти
люди направлялись куда-то с очень агрессивными намерениями. Все трое были
вооружены, это Савва также видел совершенно отчетливо. И в то же время,
особенно у того, который был в группе главным, в шлейфе имелся заметный
зеленоватый луч страха и неуверенности. Из его подручных один имел элементы
грязно-желтого. Все, что происходило, было для него скучной рутиной. Второй,
напротив, временами выходил в бурый, даже бордовый. Это совсем нехорошо.
По-видимому, насилие доставляет ему удовольствие. Такие люди оказываются
самыми опасными. Савва всегда инстинктивно сторонился тех, кто выдавал такое
буроватое, темно-красное с грязной примесью, свечение. Он видел их и среди
заключенных, но еще больше их оказывалось среди нижних представителей власти
- вертухаев, надсмотрщиков, людей, которые добровольно выбрали свой род
занятий. Мучить других на совершенно законных основаниях для таких -
замечательная работа. В старое время можно было устроиться в палачи, но
палачей было мало, теперь же это доступно каждому, достаточно поступить в
милицию.
ту парадную, о которой он только что размышлял. Савва забеспокоился. Он
вдруг понял совершенно ясно: они идут к той женщине, которой он помогал
доставать кошку из-за холодильника. Она ведь рассказывала ему о них. Те
самые бандиты, что поставили ее "на счетчик". Как же он раньше не догадался.
Ведь когда она говорила, он представлял себе их именно такими. Просто забыл
об учительнице и ее семье. Хотя она и живет в том самом доме, на той же
лестнице, в той же квартире.
медленно, даже лениво. На самом же деле он шел очень быстро, и любой другой
человек рядом с ним вынужден был бы бежать, чтобы не отставать от него.
лифтам, видя в них ловушки. Савва тихо шел на полтора пролета ниже (отметив,
Посняков Андрей
Акунин Борис
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Плотников Александр
Суворов Виктор