Чтение 43–й страницы книги ~Суть дела~

- Ну, дорогой, здесь я все разобрала, - сказала Луиза. - Остальное
доделает Али. Мне столько тебе надо рассказать!.. - Она пошла за ним вниз
и тут же заметила: - Надо выстирать занавески.

- Грязи на них не видно.

- Бедненький, ты конечно не замечаешь, но на мой свежий глаз... Нет,
книжный шкаф мне теперь нужен побольше. Я с собой привезла уйму книг.

- Ты мне еще не сказала, из-за чего ты...

- Милый, ты только надо мной не смейся! Это так глупо. Но вдруг я
поняла, какая я была дура, что так переживала эту историю с твоим
назначением. Когда-нибудь я тебе расскажу, и тогда смейся сколько хочешь.
- Она протянула руку и чуть-чуть игриво дотронулась до него. - Ты и в
самом деле рад?..

- Очень, - сказал он.

- Знаешь, что меня беспокоило? Я ужасно боялась, не забудешь ли ты тут
без меня, что ты верующий. Тебя ведь, бедняжку, всегда приходится
подгонять!

- Боюсь, что я был не очень прилежным католиком.

- Ты часто пропускал мессу?

- Да, я почти не бывал в церкви, - признался он с натянутой улыбкой.

- Ах, Тикки... - она сразу же поправилась: - Генри, дорогой, пусть я
сентиментальна, но завтра воскресенье, давай поедем вместе к причастию! В
знак того, что мы все начали сначала, по-хорошему.

Просто поразительно, до чего трудно все предусмотреть; вот об этом он
не подумал.

- Конечно, - сказал он, но мозг его был словно парализован.

- Тебе придется вечером пойти исповедаться.

- За мной не так уж много страшных грехов.

- Пропустить воскресную обедню - это такой же смертный грех, как
прелюбодеяние.

- Прелюбодеяние куда веселее, - сказал он с притворным легкомыслием.

- Да, я вовремя вернулась.

- Хорошо, я схожу после обеда. Не могу исповедоваться натощак.

- Дорогой, ты очень изменился.

- Да я ведь шучу.

- Шути, пожалуйста. Мне это даже нравится. Раньше ты, правда, не часто
шутил.

- Но ведь и ты не каждый день возвращаешься, детка.

Фальшивое благодушие, шутки на пересохших губах - казалось, этому не
будет конца; во время обеда он положил вилку, чтобы еще раз сострить.

- Генри, дорогой, я никогда не видела тебя таким веселым!

Земля уходила у него из-под ног, и все время, пока они обедали, ему
казалось, что он куда-то падает: сосало под ложечкой, захватывало дух,
сжимало сердце, - ведь нельзя же пасть так низко и выжить. Его шутки были
похожи на вопль о помощи.

Они пообедали - Скоби не заметил, что ел, - и он встал.

- Ну, я пойду.

- К отцу Ранку?

- Сначала я должен заглянуть к Уилсону. Он теперь живет в одном из
железных домиков на холме. Наш сосед.

- Но он, наверно, в городе.

- По-моему, он приходит домой обедать.

Он думал, поднимаясь в гору, как часто ему теперь придется ходить к
Уилсону. Нет, это опасная уловка. Ею можно воспользоваться только раз,
зная, что Уилсон обедает в городе. И все же, чтобы не попасться, он
постучал к нему и был ошеломлен, когда Гаррис отворил дверь.

- Вот не думал, что вас застану.

- У меня был приступ лихорадки, - сказал тот.

- Мне хотелось повидать Уилсона.

- Он всегда обедает в городе.

- Я зашел ему сказать, что буду рад, если он к нам заглянет. Вернулась
моя жена.

- Так вот почему возле вашего дома была какая-то кутерьма. Я видел в
окно.

- Заходите и вы к нам.

- Да я не большой любитель ходить в гости, - сказал Гаррис, ссутулясь
на пороге. - Говоря по правде, я побаиваюсь женщин.

- Вы, видно, редко с ними встречаетесь.

- Да, я не дамский угодник, - заметил Гаррис с напускным бахвальством.

Скоби чувствовал, что Гаррис следит за тем, как он, словно нехотя,
пробирается к домику, где живет Элен, следит со злобным пуританизмом
отвергнутого мужчины. Он постучал, ощущая, как этот осуждающий взгляд жжет
ему спину. Вот и лопнуло мое алиби, думал он. Гаррис сообщит Уилсону, а
Уилсон... Придется сказать, что раз уж я сюда попал, я зашел... И он
почувствовал, как его "я" распадается, изъеденное ложью.

- Зачем ты стучишь? - спросила Элен. Она лежала на кровати в полутьме,
шторы были задернуты.

- Гаррис следил, куда я иду.

- Я не думала, что ты сегодня придешь.

- Откуда ты знала?

- Все тут знают обо всем... кроме одного: про нас с тобой. Ты так хитро
это прячешь. Наверно, потому, что ты полицейский.

- Да. - Он сел на кровать и положил ей руку на плечо - под его пальцами
сразу же выступили капельки пота. Он спросил: - Что ты делаешь? Ты не
больна?

- Просто голова болит.

Он сказал механически, сам не слыша того, что говорит:

- Береги себя.

- Ты чем-то встревожен, - сказала она. - Что-нибудь неладно... там?

- Нет, что ты.

- Бедненький ты мой, помнишь ту первую ночь, когда ты у меня остался?
Тогда мы ни о чем не думали. Ты даже забыл свой зонтик. Мы были счастливы.
Правда, странно? Мы были счастливы.

- Да.

- А почему мы тянем все это, раз мы несчастливы?

- Не надо путать понятия счастье и любовь, - назидательно произнес
Скоби, но в душе у него было отчаяние: вот если бы можно было превратить
всю их историю в нравоучительный пример из учебника - как это сделали с
Пембертоном, - к ним бы снова вернулся покой или по крайней мере
равнодушие.

- Иногда ты бываешь ужасно старый, - сказала Элен, но тут же протянула
к нему руку, показывая, что шутит. Сегодня, подумал он с жалостью, она не
может себе позволить со мной поссориться - так ей, во всяком случае,
кажется. - Милый, о чем ты задумался?

Нельзя лгать двум женщинам сразу, если этого можно избежать, не то твоя
жизнь превратится в хаос; но когда он посмотрел на лицо, лежавшее на
подушке, у него появился непреодолимый соблазн солгать. Она напоминала ему
одно из тех растений в фильмах о природе, которое вянет у вас на глазах.
На ее лице уже лежал отпечаток здешних мест. Это роднило ее с Луизой.

- У меня неприятность. Я должен выпутаться из нее. Осложнение, которого
я не предвидел.

- Скажи какое. Один ум хорошо... - Она закрыла глаза, и он увидел, что
рот ее сжался, будто в ожидании удара.

- Луиза хочет, чтобы я пошел с ней к причастию. Она думает, что я
отправился на исповедь.

- Господи, и это все? - спросила она с огромным облегчением, и злость
на то, что она ничего не понимает, заставила его на миг почти
возненавидеть ее.

- Все, - сказал он. - Все. - Но потом в нем заговорила справедливость.
- Видишь ли, - ласково сказал он, - если я не пойду к причастию, она
поймет: тут что-то не так: что-то совсем не так...

- Но почему же тебе тогда не пойти?

- Для меня это... ну, как тебе объяснить... означает вечные муки.
Нельзя причащаться святых тайн, не раскаявшись в смертном грехе.

- Неужели ты веришь в ад?

- Меня уже спрашивал об этом Феллоуз.

- Но я тебя просто не понимаю. Если ты веришь в ад, почему ты сейчас со
мной?

Как часто, подумал он, неверие помогает видеть яснее, чем вера.

- Ты, конечно, права, меня бы это должно было остановить. Но крестьяне
на склонах Везувия живут, не думая о том, что им грозит... И потом,
вопреки учению церкви, человек убежден, что любовь - всякая любовь -
заслуживает прощения. Конечно, придется платить, платить страшной ценой,
но я не думаю, что кара будет вечной. И, может быть, перед смертью я еще
успею...

- Покаяться на смертном одре! - с презрением сказала она.

- Покаяться в этом будет нелегко. - Он поцеловал ее руку и почувствовал
губами пот. - Я могу пожалеть о том, что лгал, что жил нескладно, был
несчастлив, но умри я сейчас - я все равно не пожалел бы, что я любил.

- Ну что ж, - сказала она опять с оттенком презрения - оно словно
отрывало ее от Скоби и возвращало на твердую землю, - ступай и покайся во
всем. Ведь это не помешает тебе делать то же самое снова.

- Зачем же каяться, если я не собираюсь...

- Тогда чего ты боишься? Семь бед... По-твоему, ты уже совершил
смертный грех. Какая разница, если на твоей совести будет еще один?

Набожные люди, думал он, сказали бы, наверно, что это дьявольское
наущение, но он знал, что зло никогда не бывает так прямолинейно, - в ней
говорила невинность.

- Нет, разница тут есть, и разница большая, - сказал он. - Это трудно
объяснить. Пока что я просто предпочел нашу любовь... ну, хотя бы спасению
души. Но тот грех... тот грех - в самом деле страшный. Это все равно, что