Чтение 43–й страницы книги ~Пешие прогулки~

этих миллионов? -- вдруг спросил он, в свою очередь, прокурора.

Азларханова удивила неожиданная горечь в тоне Шубарина. До сих пор он
казался Амирхану Даутовичу человеком сугубо деловым, лишенным каких-либо
сантиментов. А вот поди же ты... Шубарин, кажется, уловил это во взгляде, в
выражении лица гостя.

-- Да-да, не удивляйтесь... Я веду скромный образ жизни: не курю, пью
крайне редко и умеренно, не чревоугодник, не играю в карты. Хотя меня
окружают разные люди, чьи нравственные принципы я не всегда разделяю. У
Икрама Махмудовича, например, две жены, и все его страсти влетают ему в
копеечку. Из-за риска, своеобразия нашей работы я вынужден порой терпеть
возле себя людей, которых в иной ситуации и на порог своего дома не пустил
бы. У меня нет ни явных, ни тайных страстей, правда, я собираю картины, и
есть кое-что поистине удивительное. -- Он неожиданно оживился, словно
прикоснулся к чему-то дорогому, заветному. -- Есть две картины Сальвадоре
Розе -- наверное, они попали сюда во время войны, с беженцами, а может, еще
раньше, до революции. Правда, большинство картин -- неизвестных мастеров,
хотя есть пять полотен Николая Ге, -- ведь его дочь закончила в Ташкенте
гимназию. Я бы с удовольствием пригласил экспертов, наверное, многое бы
прояснилось, так ведь нельзя, все держится в тайне, взаперти, как у вора. Я
даже не могу совершить жест благотворительности и перечислить крупную
сумму, скажем детдому; не могу ничего завещать после себя открыто, а
анонимно не хочется, душа не лежит -- мне ничего легко не доставалось. А вы
говорите: страсть к накопительству. Ничего я не коплю! Я работаю, а деньги
множатся сами собой, и уйти от дела нет сил: я запустил машину, а она не
отпускает меня, заколдованный круг -- не вырваться. Я знаю, изменись что в
стране, я пойду под вышку, под расстрел, знакома мне такая статья: "Хищения
в особо крупных размерах".

Не хочу хвалиться, но я не боюсь ответственности, потому что
воспринимаю возмездие как плату за реализацию своих творческих возможностей,
за что часто расплачивались жизнью -- такова судьба многих незаурядных
людей.

Странно, но в этих словах прокурор не уловил наигрыша. Неужели он и в
самом деле искренне верит в то, что говорит, думал Азларханов. Послушать,
так более рачительного отца-благодетеля и нет в крае. Шубарин продолжал:

-- Обидно только вот за что: ведь ничего в жизни я не разрушил, не
развалил, не загубил, не довел до ручки -- я только создавал и множил,
создавал добро в прямом смысле.

А ведь куда ни глянь -- тьма иных примеров. Можно поименно назвать
всех, кто загубил тот или иной колхоз, совхоз, завод, фабрику, комбинат,
институт, газету, отрасль, наконец, загубил землю, убивает озера и реки,
сводит леса, выпускает телевизоры, от которых горят дома и гостиницы, --
так им все как с гуся вода. Никого из них не постигла суровая кара, хотя,
если разобраться, ущерб от всех нас, артельщиков, вместе взятых, в стране
едва ли сравнится с тем уроном, что нанесли они.

Вы можете мне не верить, дело ваше, но скажу честно: истинную радость я
получил не от денег, а реализуя свой талант инженера и предпринимателя, и
этим я обязан теневой экономике. -- Он помолчал, точно раздумывал о чем-то,
и все же решился -- может быть, ему надо было выговориться перед кем-то, а
бывший прокурор представлялся идеальным слушателем. -- Я был бы неискренен,
если бы не сказал об удовлетворении еще одного, не самого достойного для
человека чувства... как бы это понятнее объяснить?.. Я щедро кормлю свое
чувство презрения, держа в зависимости от моих подачек многих здешних
деятелей. Если Икрам любит, когда перед ним выламываются танцовщицы,
выпрашивая у него купюру покрупнее, то я получаю удовольствие от "танцев"
продажных руководителей, стремящихся выцыганить у меня то же самое, что и
полуголые танцовщицы.

Это -- моя месть за то, что не дали мне возможности состояться как
инженеру в легальном, что ли, мире. Ведь в большинстве своем это как раз те
люди, что заправляют кадрами и экономикой. Ни одному из них, кроме первого,
конечно -- тот мужик крутой, настоящий хан, -- я не дал взятки или пая, не
унижая. Например, мне доставляет удовольствие приглашать за мздой
одновременно человека, ведающего правопорядком, контролем, и какого-нибудь
крупного чиновника. Оба догадываются, за чем пришел каждый из них, но ведут
такие высокопарные беседы -- скажем, о предстоящем идеологическом
пленуме... Бывает, у одного в это время конверт уже в кармане, а купюры как
раз "попались" мелочью, вроде десяток или четвертных. И вот сидит он с
оттопыренным, распухшим карманом и, не моргнув глазом, рассуждает о
партийной честности, морали, нравственности.

Если когда-нибудь мне предъявят обвинение в организации теневой
экономики в крае, я, пожалуй, буду настаивать, чтоб признали мое авторство в
создании такого постоянно действующего "театра марионеток", моего особо
любимого детища, где я был и остался полновластным и бессменным режиссером,
почище Станиславского. В этом театре я видел такой моральный стриптиз, что
определение "циничный" здесь звучит просто ласково. Если что и должно
караться сурово, так это подобное идеологическое перерожденчество, потому
что в руках таких политических хамелеонов судьба не только экономики края,
но и людей...

-- Да вы просто Мейерхольд экономики, -- постарался попасть в тон
Амирхан Даутович, но Шубарин шутки не поддержал -- он был весь во власти
одолевавших его мыслей; не исключено, что он выплескивал их в первый раз.

Азларханов еще раз отметил, что Японец не только не боится, но и не
стесняется его -- это говорило о многом, и прокурор поежился. Явно не такой
был человек Артур Александрович, чтобы дать уйти каким-то сведениям о себе.

Не мог не отметить бывший прокурор, что страсть, захлестнувшая хозяина
номера, несколько иначе высветила сдержанного, уравновешенного, владеющего
собой Артура Александровича. Он успел увидеть жесткое, волевое лицо
бескомпромиссного человека с холодным рассудком и вполне определенным
взглядом на жизнь, внушающего, однако, другим, что якобы компромисс --
главный принцип его действий, а сам он -- неудавшийся главный инженер, всего
лишь. Амирхану Даутовичу вдруг вспомнился ночной посланник Бекходжаевых:
что-то в них было общее. Прокурор не хотел сейчас отвлекаться от разговора,
чтобы додумать мысль, доискаться, в чем это сходство, но одно напрашивалось
само собой: Шубарин был такой же, если не более страшный человек, как и тот
ночной гость.

Неожиданно проявившаяся в речи хозяина номера страсть могла, пожалуй,
вылиться и в еще большую откровенность; хотя Амирхан Даутович очень устал и
болело сердце, но он не хотел заканчивать беседу.

-- Так все же какой из талантов вы считаете важнейшим в своем деле:
талант инженера или предпринимателя?

Увлекшись разговором, они забыли про кипящий самовар, что, кажется,
было кстати для Артура Александровича. Извинившись, он стал вновь заваривать
чай, словно выгадывал несколько минут для ответа...

-- Как это ни парадоксально, но теперь, когда предприятия набрали темп
и мощь, когда нет недостатка в средствах, менее всего наше благополучие
зависит от инженерного таланта и предпринимательской хватки.

Азларханов удивленно приподнял бровь, на что Шубарин откровенно
усмехнулся.

-- Да, да, не удивляйтесь... На сегодня самый главный талант состоит в
том, чтобы защитить, уберечь достигнутое, обеспечить безопасное
производство, а главное -- реализацию.

-- От кого же? -- поинтересовался бывший прокурор.

И опять хозяин номера не удержался от усмешки, но было в ней уже что-то
жестокое и злое.

-- Прежде всего от многих "актеров" моего уникального театра, а еще
больше от тех, кому там не досталось роли, -- театр-то у меня все-таки
камерный и народным по составу вряд ли когда станет.

-- Скорее всего никогда, -- не сдержался Азларханов и тут же пожалел
об этом.

Шубарин едко прищурился:

-- Вы полагаете?.. Ну пусть даже так... Но вы не можете себе
представить, как разбух сейчас бюрократический аппарат: я вынужден кормить
всех -- от пожарного инспектора до санитарного врача, хотя и не произвожу
продуктов питания. А ведь им есть куда приложить свои усилия и кроме моих
предприятий, ну, скажем, открыть в городе хоть одну по-настоящему приличную
столовую, где можно, не боясь, пообедать, или, простите, хоть один
общественный туалет, не унижающий человеческого достоинства гражданина
великой страны. Впрочем, я, кажется, слишком многого хочу... В общем, помочь
мне не может никто, а вот помешать, запретить -- сотни людей и организаций,
и за всем этим стоит одно: дай! Но если корову доить десять раз в день, даже
самая породистая и двужильная может протянуть ноги, не так ли?

Не менее важной для меня становится проблема все нарастающего роста
преступности и наркомании. Наверное, вы, как прокурор, не могли не
почувствовать, что с ростом числа миллионеров в нашем крае -- хлопковых,
золотодобывающих, каракулевых, тех, кто контролирует производство и сбыт
наркотиков, миллионеров из органов, из хозяйственной и партийной элиты, из
теневой экономики и прочих и прочих нуворишей -- сюда потянулись
организованные преступники со всей страны, и приезжают они сюда с самыми
серьезными намерениями. И моя задача оберегать не только себя, но и людей,
работающих со мною, обеспечить им и их семьям покой.

И если, прежде чем выстроить свой айсберг, я когда-то изучил право и
экономику, то в последние годы ради своего существования я вынужден был
изучать и преступность. И смею думать, что располагаю гораздо большей
информацией, а в данном регионе и силой, чем прокурор нашей республики и
даже министр внутренних дел. Например, в прошлом году люди Ашота
обезвредили банду из Ростова, прибывшую по мою душу или по душу Икрама
Махмудовича. Я встречался с ними, когда мои ребята задержали их, -- мрачные
типы, кроме силы, они ничего не понимают. Не проходит и месяца, чтобы не
появлялись все новые люди, пытающиеся шантажировать меня, моих сотрудников
или членов их семей -- с этим мы тоже боремся, и, могу вас заверить, весьма
эффективно.