принадлежала ему, была оставлена ему в дар. Рука Мушкетона лежала поверх
этих реликвий; он вытянулся на них ничком, как бы целуя их, и покрывал
их своим телом.
своего господина, возвращается, чтобы встретить смерть на его платье.
ров, некогда связанных, как казалось, нерасторжимыми узами, Атос, остав-
шись после отъезда Рауля наедине с самим собой, начал платить дань той
неудержимо наступающей смерти, которая называется тоской по любимым.
неизменной улыбкой, когда он входил в цветники, Атос чувствовал, как с
каждым днем уходят его силы, которые так долго казались неистощимыми.
Старость, отгоняемая до этих пор присутствием любимого сына, нагрянула в
сопровождении целого сонма недугов и огорчений, которые тем многочислен-
нее, чем дольше она заставляет себя дожидаться.
ходить с высоко поднятой головой, подавать ему добрый пример; од не ви-
дел больше перед собой блестящих глаз юноши, этого очага, в котором ни-
когда не гаснет огонь и где возрождается пламя его собственных взглядов.
тера которого были нежность и сдержанность, не встречая теперь ничего
такого, что могло бы сдерживать порывы его души, отдался своему горю со
всей необузданностью, свойственной мелким душам, когда они предаются ра-
дости.
по-прежнему молодым, воин, сохранявший, несмотря на перенесенные лишения
и невзгоды, - силы и бодрость, несмотря на несчастья, - ясность ума,
несмотря на исковеркавших его жизнь миледи, Мазарини и Лавальер, - мяг-
кую ясность души и юношеское тело, Атос в какую-нибудь неделю сделался
стариком, как-то сразу утратив остатки своей задержавшейся молодости.
ослабевший, пошатывающийся и седой, он разыскивал для себя лужайки, где
солнце светило сквозь густую листву аллей.
отъезда Рауля. Слуги, привыкшие видеть его во всякое время года встающим
с зарей, удивлялись, когда в семь утра, в разгар лета, их господин про-
должал оставаться в постели. Атос лежал с книгой у изголовья, но не чи-
тал и не спал. Он лежал, чтобы не носить своего тела, ставшего для него
бременем, и дать душе и уму вырваться из заключающей их оболочки и ле-
теть на воссоединение с сыном или же богом.
видя его в течение многих часов погруженным в немое раздумье, забывшим о
действительности; он не слышал шагов слуги, подходившего к дверям его
комнаты, чтобы узнать, спит ли его господин или проснулся. Бывало и так,
что он не замечал, как проходила добрая половина дня, не замечал, что
уже миновал час по только завтрака, но и обеда. Наконец он пробуждался,
вставал, спускался в свою любимую тенистую аллею, потом выходил на ко-
роткое время на солнце, как бы затем, чтобы провести минутку в тепле,
разделяя его с отсутствующим сыном. И затем снова начиналась все та же
однообразная, угнетающая прогулка, пока, окончательно обессилевший, он
не возвращался к себе, в свою комнату, и не укладывался в постель - мес-
топребывание, которому он оказывал предпочтение перед всеми другими.
зывался принимать наведывавшихся к нему посетителей. Ночью, как заметили
слуги, он зажигал лампу и много часов напролет писал или перебирал ста-
ринные свитки пергамента.
тенбло; ни на первое, ни на второе не последовало ответа. Мы знаем, что
было причиной этого: Арамис покинул пределы Франции, а даАртаньян путе-
шествовал из Нанта в Париж и из Парижа в Пьерфон. Камердинер графа заме-
тил, что он с каждым днем укорачивает свою прогулку, делая все меньше и
меньше кругов до саду. Липовая аллея вскоре сделалась слишком длинною
для него, хотя прежде он без конца ходил по ней взад и вперед. Вскоре и
сто шагов стали для него утомительными. Наконец Атос не захотел больше
вставать; он отказывался от пищи и, хотя ни да что не жаловался, продол-
жал улыбаться и говорить ласковым тоном, его слуги, встревожившись, отп-
равились за старым доктором покойного герцога Орлеанского, проживавшим в
Блуа, и привезли его к графу с тем, чтобы, не показываясь Атосу, он по-
лучил возможность видеть графа.
со спальней больного, и умоляли не выходить из нее, чтобы не вызвать не-
удовольствия их господина, который ни словом не обмолвился о враче.
края; они гордились, что обладают этой священной реликвией старофран-
цузской славы; Атос был подлинным, настоящим вельможей по сравнению с
той знатью, которую вызывал к жизни король, притрагиваясь своим молодым
и способствующим плодородию скипетром к иссохшим стволам геральдических
деревьев провинции.
было смотреть, как плачут слуги и как стекаются сюда бедняки всей окру-
ги, которым Атос дарил жизнь и утешение, помогая им добрым словом и щед-
рою милостыней. Из своей комнаты врач принялся наблюдать за развитием
таинственного недуга, с каждым днем подтачивавшего и все больше и больше
одолевавшего того человека, который еще так недавно и любил жизнь, и был
полон ею.
самое лихорадки - лихорадки медлительной, безжалостной, гнездящейся в
глубине сердца, прячущейся за этой преградой, растущей за счет страда-
ния, которое она порождает, одновременно и причины и следствия грозящего
непосредственно опасностью состояния.
дошла уже до такого сверхвозбуждения, которое граничит с экстазом. Чело-
век, до такой степени погруженный в себя, если еще и не принадлежит бо-
гу, то не принадлежит уже и земле.
единоборство воли с какой-то высшею силой; он пришел в ужас от этих не-
подвижно устремленных в одну точку глаз, он пришел в ужас от того, что
сердце больного бьется все так же спокойно и ровно и ни один вздох не
нарушает привычную тишину; иногда острота страдания - надежда врача.
решение: он внезапно покинул свое убежище и, войдя в спальню Атоса,
приблизился к постели больного. Атос, увидев его, не выразил ни малейше-
го удивления.
вас, вы должны выслушать меня.
состояние отрешенности от всего окружающего.
граф.
равливайте, господин граф, выздоравливайте!
никогда небо не казалось мне столь прекрасным, никогда цветы не достав-
ляли мне столько радости.
лезнь, чего я отнюдь не скрываю.
щее, открытое для людей его достоинств и его знатности: живите же для
него.
грустной улыбкой, - я очень хорошо знаю, что Рауль жив, потому что пока
он жив, жив и я.
в себе течение жизни. Бессмысленная, рассеянная, равнодушная жизнь, ког-
да Рауля нет рядом со мной, была бы для меня непосильной задачей. Ведь
вы не требуете от лампы, чтобы она загоралась сама собой, без поднесен-
ного к ней огня; почему же в таком случае вы требуете, чтобы я жил в су-
толоке и на виду? Я прозябаю, я готовлюсь, я ожидаю. Помните ли вы, док-
тор, солдат, равнодушно лежавших на берегу, солдат, которых мы с вами
так часто видели в гаванях, где они ожидали отплытия? Наполовину на су-
ше, наполовину на море, они с уложенными вещами, с напряженной душой
пристально смотрели вперед и... ждали. Я у мышление повторяю все то же
слово, потому что оно дает ясное представление о моем состоянии. Лежа,
Орловский Гай Юлий
Корнев Павел
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Круз Андрей