яростью - брызжущей злой энергией, прыгнул еще раз, но всего лишь коснулся
носом лампочки и качнул ее. Ослепленный и отчаянный волчонок убрел к мешкам,
сунулся в них мордой и на минуту затих. Когда же световое пятно померкло в
глазах и зрение восстановилось, он заскочил на мешки и оказался почти под
потолком, однако отсюда до центра "шайбы", где висит сверкающий ненавистный
шар, слишком далеко. Тогда он спустился, схватил крайний мешок и, упираясь,
потащил его под лампочку. Овес был прошлогодний, сухой и от этого довольно
легкий, однако мощности лап еще не хватало, и он двигал его рывками"
сантиметров по пятнадцать. Справившись с первым мешком, он схватил второй,
приволок и, переводя дух, взглянул вверх - все равно не достать, а на третий
уже и сил нет. Тогда он вспомнил крысу, спускающую зерно, разгрыз, растрепал
плотную мешковину и, когда овес вытек из дыры, легко взял оставшийся груз и
дотащил без передышки.
наполовину мешков. И не переводя духа, разгоряченный работой, он заскочил
наверх и прыгнул с места.
трепанул так, что волчонок свалился на бетон бездыханным. Лампочка с громким
хлопком взорвалась у него в пасти, осколки изранили десна и язык, поскольку
неведомая сила свела, сомкнула челюсти, и больше минуты он корчился на полу и
вместо желанной темноты стояло перед глазами ярко-красное, в черных зигзагах,
пятно. И когда вздыбленная шерсть перестала искриться, обвяла и улеглась, пасть
сама собой разжалась, и он сделал первый, конвульсивный, как в момент рождения,
вздох.
встал на ноги и исторг стеклянные осколки из пасти вместе с накопившейся
кровью. Его качало, подгибались лапы, и красная муть стояла везде, куда бы он
ни смотрел, однако не собственная слабость заботила сейчас, и даже не поражение
в схватке со светом; он чуял, что в его существе от удара коварного и жестокого
противника произошло какое-то возгорание и теперь голову обжигала саднящая,
сладковатая боль. Звереныш мучался и одновременно жаждал ее, ибо вдруг начал
понимать, что она обязательно пройдет, как прошла та, родовая, и после
испытанных страданий откроется мир, недоступный другим его сородичам.
дышал и словно погружался в красно-черную пучину, висящую перед взором. Цвет
боли не изменялся, но на его фоне начала проноситься диковинная череда чувств,
никак не связанных с образом жизни зверя, ибо он воспринимал мир, как ^еду
обитания, и не более того: земля с лесами, полями и водоемами существовала лишь
для того, чтобы на ней жить, охотиться и воспроизводить потомство. Ни один волк
не вглядывался в суть иной жизни, и ощущал ее, лишь когда нарушалась
целостность мира - не хватало корма, начинался мощный лесной или степной пожар
или появлялся другой сильный хищник, непримиримый и вечный враг - человек, и
борьба с ним грозила катастрофой.
замкнутого пространства, хотя еще недавно спокойно сидел в тесном бельевом
ящике дивана; или внезапно тяготился тем, чего так жаждал- кромешной тьмой
вокруг, и невыносимо хотел света, пусть не яркого, призрачного, как лунный...
воздухом, и вслепую выбрался на улицу. Сразу же легче задышалось, боль
отступила, потускнел красный туман, и проявились очертания предметов. Все было
знакомо, привычно: огороженная сетчатым забором база, дома, дорожки, сосны и
березы, но это уже воспринималось иначе: все обрело самостоятельную форму и
существовало отдельно друг от друга, являя собой законченность и целостность.
Знакомый мир, словно электрическая лампочка, взорвался, разбился на тысячи
мелких частиц, невероятно усложнился, но в своем многообразии стал прекрасен. И
при этом все волчье осталось с ним...
мышей до ночных птиц и человеческих голосов, и вместо того, чтобы удалиться от
последних, как сделал бы это раньше, потрусил к реке.
видели, поэтому он смело подошел к границе света и лег. Было совсем тихо, если
не считать треска дров, далеких сигнальных воплей машины и заунывного крика
дергача на другой стороне, так что негромкие голоса доносились отчетливо, и
если раньше волчонок слышал в человеческой речи только яркие интонации, то
сейчас начал различать отдельные слова и оттенки чувств.
собравшись в плотную стаю, жались к костру, хотя многие страдали от жара, дыма
и острого, болезненного неприятия друг друга. Так бывает, когда звери бегут от
пожара, когда, забывшись от ужаса, сбиваются в одну лавину лисы и зайцы, волки
и козы. Только в мире людей все было наоборот: они тянулись к огню, тщательно
прятали искреннее и естественное чувство страха и подчеркивали взаимообразную
неприязнь. Не окажись рядом очистительного пламени, в котором сгорали всякие
излучаемые энергии, над этой стаей стоял бы бурый столб ненависти. Люди тут
были каждый сам по себе, но все совершенно беззащитны перед непривычно глухим
местом, темной, беззвездной ночью, перед открытым, незнакомым пространством,
чужой средой обитания, которая воспринималась ими сейчас так же, как
воспринимают ее травоядные, оказавшись на территории хищника.
каждого из стаи и начинал отличать одного человека от другого, видеть их
цельность и понимать, что руки- это не отдельные существа, живущие
самостоятельно. Наверное, он бы познал многое из жизни людей в ту ночь, однако
это пристальное наблюдение за их поведением было внезапно прервано далеким
одиночным выстрелом. И тотчас все вскочили, завертели головами, а там, откуда
прилетел звучный хлопок, застучало часто и гулко, словно на волчьей облаве. В
мгновение ока мужчины бросились к машинам, достали оружие и заспешили к воде,
на катер; женщины не захотели оставаться у костра и скрылись в гостинице. Не
прошло и минуты, как волчонок остался на берегу один, сделав еще одно,
парадоксальное с точки зрения зверя, открытие...
дубраву и еще миг - был бы выбит из седла низкими толстыми сучьями, однако
невероятным образом спешился на полном скаку, точнее, оставил коня, как пилот
подбитую машину, и мягко приземлился перед вотчинником и Ражным, идущим чуть
позади.
сотню лет, значит, и имя он носил не то, что дали родители при рождении, другое
- Ослаб. Если совершеннолетие наступало в сорок, то пора зрелости в сто
двадцать, и лишь в этом случае начиналась иная жизнь, почему старые засадники
уже не именовались араксами, а получали чин инока. Для того чтобы не вызывать
повышенного интереса окружающих и скрыть возраст, с благословления старейшины
меняли имена, местожительство и являлись миру в другой ипостаси. Все: дети,
друзья, знакомые, привычки и привязанности, имя и родовая фамилия - оставалось
в прошлой жизни. Если араксов часто называли по имени-отчеству, то иноков звали
коротко и просто, как этого - Скиф...
поединщиков, первого из первых- Пересвета, боярого мужа; иноки обладали
привилегией назначать судного боярина, духовного старейшину- Ослаба,
избираемого, как патриарха, пожизненно.
чувств, раскланялись по обряду, пожали руки, после чего инок свистнул, и его
буланый, золотистый от заходящего солнца конь тотчас же вылетел из дубравы и
затанцевал подле хозяина.
- Прости, немного передержал. Третий год пошел жеребчику. Да ведь ждал, когда
Пересвет сподобится да сыщет мне соперника. Все отбояривался, даже смеялся,
мол, нет тебе равных среди всего Засадного Полка.
затаенной или невзрачной улыбке, повышенной возбудимости и многословии
скрывались признаки старчества. И румянец на щеках тоже был не от здоровой
молодой энергии. Инок хорохорился, пытался произвести впечатление на
противника, и прыжок с лошади был исполнен только с этой целью.
ним лошади.
Белореченском Урочище встречались?
ослабил седельные подпруги.
пятьдесят, а? Ты не помнишь точно? Когда я на твоей клумбе Весну уложил? До
войны или после?.. Постой-ка, да в тридцать девятом! Я же в тот год женился во
второй раз, да... А вот уж недавно одиннадцатую жену взял.
росте, имел квадратную, чисто борцовскую фигуру на мощных, столбообразных, но
невероятно подвижных ногах. Однако при этом Ражный почувствовал, что сила Скифа
кроется в чем-то ином, неуловимом, ускользающем пока от сознания.
внутреннего нетерпения. - Да, я помню твою матушку, зашивала мне ухо. Весна же
тогда мне чуть только ухо не оторвал!.. Прекрасная была женщина! Но ведь давно
умерла, взял бы и женился?
несчастливые. Вот придет зима, заметет тебя тут с головой - до весны не выйдешь
из логова. Тоскливо станет, поговорить не с кем. А с женой, скажу я тебе,
особенно с молоденькой, так и хочется, чтоб все дороги перемело, реки
разлились, мосты сгорели...