Чтение 44–й страницы книги ~Самый далекий берег~

тяжесть моря на глубоко опустившегося водолаза. Прежде, во время прошлых
операций, с ним никогда такого не случалось, даже в том загадочном
пространстве, за которое они получили красивые Высокие ордена...

Он не удивился бы, узнав, что остальные чувствуют то же самое — было
что-то такое в их движениях, жестах, в том, как они озирались, шли, смотрели по
сторонам... Впервые столь остро ощущалось, как это — оказаться чужаком в чужом
мире.

Но не было времени над всем этим думать. Из кустов у самого края
расщелины возникла невысокая щуплая фигурка в мешковатом комбинезоне и прилежно
доложила голосом Жакенбаева:

— Полная порядка, однако. Тихо, никого не ходи. И паровоза не ходи. Моя
не видела часовых.

— Направо, направо, налево, направо... — указывал Зорич пальцем.

Но они и так прекрасно помнили свой маневр. Разомкнулись на две тройки,
разошлись по обе стороны моста, принялись разматывать веревки и привязывать
один конец к подходящим деревьям, росшим у самой расщелины.

Штандарт-полковник не успокоился, пока не обошел всех, не проверил
самолично прочность узлов. Потом только отдал тихую команду.

А сам остался наверху, единственным часовым. С одной стороны, самая
непыльная в данной ситуации работенка. С другой же... Появись неведомые
обитатели планеты в большом количестве, мало что мог бы сделать
штандарт-полковник, вооруженный лишь тесаком из какого-то местного аналога
железного дерева. Судя по всему, воевать здешние умели и предавались этому
занятию с удовольствием...

Но не было другого варианта. Их оказалось ровно столько, сколько
начальство посчитало нужным послать, и действовать они могли только так, а не
иначе, и приказ есть приказ, хоть ты тресни...

Чуточку подбодрив себя этими незатейливыми, воистину строевыми мыслями,
Кирьянов еще раз, чисто машинально, попробовал веревку, взялся за нее обеими
руками, вздохнул и, повернувшись спиной к расщелине, стал спускаться — очень
медленно, с оглядкой, упираясь ногами в отвесную почти стену, поросшую чем-то
вроде густого плюща, осторожно пропуская меж пальцами некрупные узлы,
завязанные через каждый метр. По обе стороны от него, близко, так, что рукой
можно дотронуться, старательно спускались Кац и Жакенбаев, почти с той же
скоростью.

Оказалось, в расщелине гораздо светлее, чем казалось сверху, — та
сторона, противоположная, тонула в густой тени, а откос, вдоль которого повисли
три веревки, как раз и был освещен метров на сто вниз, но все равно не видно
дна. Рассуждая стратегически и тактически, выгоднее было бы подойти с той
стороны, спускаться по темной круче, но, должно быть, у командования были свои,
веские соображения. Вполне возможно, на той стороне полно патрулей и бивуаков.
Очень может быть. Судя по тому, что обитатели замка на прогалине палят, ничуть
не удивившись и не испытывая угрызений совести, по любой промелькнувшей в
окрестностях тени, здесь то ли войнушка полыхает, то ли места эти чем-то сродни
земному Дикому Западу с его вольностью нравов и полным отсутствием закона и
порядка...

Носки мягких сапог задели дерево. Глянув вниз, под ноги, он убедился,
что достиг цели. Для страховки обвязав веревку вокруг пояса, уселся верхом на
толстое гладкое бревно в том месте, где выгнутый плавной дугой ствол соединялся
и с вертикальным креплением, подпиравшим тройные «рельсы», и с горизонтальным
столбом, упиравшимся в стену расщелины, закрепленным там в квадратной выемке,
определенно сделанной конечностями разумных существ.

На совесть построено. Все продумано. Это искусственное сооружение,
конечно... вот только как им это удалось? Казалось, что три соприкоснувшихся
ошкуренных бревна словно бы неразрывно слиты, как ветки со стволом. Будто мост
все-таки вырастили, а не сколотили из отдельных бревен. К тому же откуда
взялись бревна такой длины?

Но прав был Кац, не стоило ломать над этим голову, ни легче от этого не
станет, ни уютнее... Помянутый Кац уже вовсю орудовал нехитрым набором
инструментов, и Жакенбаев не отставал.

Быстренько перекинув заплечный мешок на грудь, Кирьянов извлек из него
пузатую и вместительную глиняную бутыль, раскачав как следует деревянную
затычку, выдернул ее и бросил вниз. Как ни прислушивался, не донеслось ни
малейшего звука, свидетельствовавшего бы о том, что пробка достигла дна. Ну,
разумеется, пропасть не бездонная, просто затычка маленькая и легкая...

Он видел, как по ту сторону моста работают Мухомор и Шибко. И сам
принялся за дело. Сидя лицом к вертикальному столбу, осторожно наклонил бутыль,
и из нее тяжелыми толчками стала выплескиваться белесоватая, словно бы слабо
светившаяся в полумраке густая жидкость. Попадая на гладкую поверхность бревна,
она вскипала шапкой меленьких пузырьков, моментально всасывалась...

Осторожно придерживая бутыль одной рукой, свободной он достал тесак из
петли на поясе, примерился, полоснул по облитому «кислотой» месту Инструктор,
конечно же, оказался прав — тесак словно шлепнул по негустому желе, вмиг
образовалась широкая и глубокая канавка. Ну, не так уж сложно, не так все
плохо...

Следующая порция загадочной жидкости пошла чуток не по назначению —
из-за нелегкого движения часть ее выплеснулась на мешковатые штаны. Но, как и
предупреждали, ничего страшного не произошло, разве что ткань намокла. И все
равно, показалось, будто внутреннюю сторону бедра слабенько жжет. Это был чисто
психологический выверт, самовнушение, и его не следовало принимать всерьез...

И он заработал, как автомат, — выплескивал «кислоту», рубил тесаком,
ковырял получившееся желе расширенным острым концом диковинного мачете. Канава
росла, ширилась и углублялась. Настал момент, когда бревно, на котором он
восседал, словно на верховой лошади, явственно просело под его тяжестью,
опустилось на каких-то полметра, но ощущение все равно было не из приятных.
Так, теперь в том месте, где с «дугой» соединяется горизонтальная балка...

Он не сразу понял, что равномерное сотрясение всей громадной
конструкции вовсе не чудится, что мост давненько уж потряхивает... А потом
осознал причину.

И тут же с противоположной стороны моста послышался негромкий свист
прапорщика. И тревожный вскрик Мухомора:

— Шевелись, кореша, «крокодил» ползет... «Какой еще крокодил?» —
удивился Кирьянов. И тут до него дошло. Дугообразное бревно под ним, уже не
соединенное с соседними, раскачивалось все ощутимее, мелкая безостановочная
дрожь пронизывала тело, над головой нарастал, приближался громкий и равномерный
то ли рокот, то ли рев...

Загадочный «бронепоезд» уже появился на мосту. Быть может, гораздо
раньше своего неведомого расписания, даже наверняка...

Кирьянов разжал пальцы, и пустая бутыль, вторая по счету, последняя,
канула в пропасть. Бросив перед собой быстрый взгляд, он лишний раз убедился,
что все в порядке, задание выполнено, два «пропила» сделаны именно в тех
точках, которые указывал на чертеже инструктор. А значит, имеет полное право
уносить ноги...

— Рви когти, шантрапа! — уже почти во весь голос заорал Мухомор.

Видно было, как они с Шибко проворно карабкаются вверх с лихостью
ошалевших обезьян. Бросив вниз бесполезный, ненужный более заплечный мешок,
Кирьянов торопливо развязал узел на талии, схватился за веревку, подтянулся,
полез вверх...

Совсем рядом тяжело колыхались, жутко скрипели, раскачивались
исполинские бревна красавца моста. Сзади и сверху надвигался глухой рокот,
чем-то напоминавший фырчанье немаленького механизма, а в чем-то, наоборот, на
него нисколечко не похожий. Но не было времени над всем этим ломать голову...

Кац и Жаукенов поднимались почти что ноздря в ноздрю с ним,
подгоняемые, как и он, нерассуждающим, первобытным страхом. От этого глухого,
могучего рокота, от хруста и скрежета громадных бревен в глубинах сознания
просыпалось нечто настолько древнее, что для этого ужаса не было нормальных
человеческих слов...

Обе ноги, которыми он упирался в плющ, соскользнули одновременно —
подошвы, нажав как следует, размяли мясистые листья в скользкую кашу. Кирьянов
повис в нелепой позе, очередной узел больно вонзился в левое запястье. Но
голова была уже вровень с мостом.

Он оглянулся в первобытной панике.

И запомнил увиденное на всю оставшуюся жизнь.

К тому берегу, куда он стремился, довольно быстро продвигалось нечто —
продолговатое, длинное, обтекаемое, состоящее не менее чем из четырех
сочлененных частей, похожих очертаниями на распиленные вдоль цистерны. Зрелище
это стояло перед глазами всего несколько секунд, но в память врезалось, как
печать в размягченный сургуч: узкие горизонтальные бойницы, из которых
выбивается тусклый желтый свет, белые клубы то ли пара, то ли дыма, валящие из
сочленений четырех сегментов, вздутия на крышах, вроде черепашьих панцирей,
какие-то горизонтальные палки, торчащие из бортов, и снова это странное
впечатление, будто видишь перед собой не просто очередной механизм, а что-то
другое, часть этого мира...

Хрр-ру-у-у-у-ххх!

Разбойный посвист множества летящих с невероятной скоростью предметов
обрушился на них, как порыв ветра, обдал... Плечо Кирьянова обожгло, словно
струёй кипятка, и он охнул, и, будто эхо, рядом прозвучал громкий болезненный
крик, и кто-то рывком вздернул Кирьянова за шиворот, вытаскивая на берег, и он
покорно дернулся, как кукла, спиной к откосу, лицом к мосту..

И успел еще увидеть, как мост сминается во всю свою длину, словно
карточный домик, как проваливается под нешуточной тяжестью бронепоезда —
медленно, жутко и нелепо, как с оглушительным треском кренится в своем гнезде
горизонтальная балка, как буквально в полуметре от него, толкнув в лицо упругой
волной воздуха, обрушивается тройной горизонтальный «рельс», по пути ударив,
смяв, увлекши в бездонную пропасть Жаукенова, еще до того обвисшего на своей
веревке, державшегося лишь одной рукой. Оглушительный тягучий скрежет на той
стороне моста, и все проваливается в бездну — изящно выгнутые фермы и стойки,
не соединенные более меж собой вагоны бронепоезда в клубах то ли дыма, то ли
пара, и Жаукенов, и ни следа не остается, никакого моста, как не было, только
короткие обломки торчат из вертикального откоса нелепо и жалко в слабом сиянии