ность, на первом же шагу беспредельной хайнской экспансии Эпохи Предтеч.
С тех пор одни исторические эпохи сменялись другими, a Be всегда остава-
лась спутником и надежным партнером хайнской цивилизации. К настоящему
времени основными ее обитателями были историки и чужаки.
политикой самоизоляции и полного невмешательства в чужие дела, хайнцы
оставили Be на произвол судьбы, и климат планеты без человеческого учас-
тия постепенно вернулся к былым холодам и засухам, а ландшафт снова стал
суровым и бесцветным. Пронзительные ветра оказались по нраву лишь уро-
женцам высокогорий Терры и выходцам из гористого Чиффевара. Живу климат
тоже пришелся по вкусу, и он любил прогуливаться по безлюдным окрестнос-
тям вместе со своей новой однокашницей Тью, другом и возлюбленной.
танно наслаждался доступностью любой женщины, свободой, которая лишь
забрезжила перед ним и от которой деликатно предостерегала Межа. "Тебе
может показаться, что нет никаких правил, - говорила она. - Тем не менее
правила есть, они существуют всегда". Но Хавжива не уставал любоваться и
восхищаться собственным бесстрашием и беззаботностью, преступая эти са-
мые правила, дабы разобраться в них. Не всякая женщина желала заниматься
с ним любовью, некоторых, как открылось ему позднее, привлекали отнюдь
не мужчины. И все же круг выпадавших на его долю возможностей оставался
поистине неисчерпаемым. Хавжива обнаружил вдруг, что считается вполне
привлекательным. А также, что хайнец среди чужаков обладает определенны-
ми преимуществами.
ность оплодотворения, не были простой игрой генов. Это был результат
продуманной и радикальной перестройки человеческой психологии, осу-
ществляемой на протяжении по меньшей мере двадцати пяти поколений - так
считали историки-хайнцы, изучавшие вехи новейшей истории и полагавшие
известными главные шаги, приведшие к подобной трансформации. Однако, по-
хоже, подобным искусством владели еще древние. Правда, они предоставляли
колонистам, остающимся в иных мирах, самим решать свои проблемы - в том
числе и эту, важнейшую из гетеросексуальных проблем. И решений нашлось
бесконечное множество, многие из них весьма остроумные, но во всех слу-
чаях, чтобы избежать зачатия, приходилось все же что-либо надевать,
вставлять или принимать вовнутрь - кроме как при сношении с уроженцем
Хайна.
усомнилась в его способности уберечь ее от беременности.
ности мне все же стоит принять нейтрализатор?
ваться.
ти, и Жив вовсю предавался любовным утехам, беззаботно меняя партнерш,
покуда не повстречался с Тью.
женщинами из иных миров - это придавало остроту ощущениям и, как он по-
лагал, обогащало новыми знаниями, к чему и следовало стремиться каждому
настоящему историку. Но Тью оказалась хайнкой. Она, как и все ее предки,
родилась и выросла в Дарранде, в семье историков. Она была такое же дитя
историков, как Жив - отпрыск своего рода. И юноша очень скоро обнаружил,
что новое чувство со всеми его проблемами куда прочнее прежних шальных
связей, что несходство их характеров - вот настоящая пропасть, а
сходство в чем-либо - уже подлинное сродство. Тью оказалась для Жива той
землей обетованной, ради которой он и пустился в плавание, покинув роди-
ну. Она была такой, каким он только стремился стать. Она стала для него
также всем тем, по чему он уже давно истосковался.
вершенное равновесие. Когда Жив проводил время в одной с ней компании,
он чувствовал себя младенцем, который только собирается сделать первые в
своей жизни шаги. И, кстати, даже ходить учился, как Тью - грациозно и
беззаботно, словно дикая кошка, и в то же время осторожно, выявляя на
своем пути все, что может вывести из равновесия, и пользуясь этим, как
канатоходец своим шестом. Вот же, не уставал поражаться юноша, пример
полной раскованности, свободы духа и подлинной гармонии в человеке?
чем ином, кроме как быть подле Тью, и думать не хотел. А она осторожни-
чала, была вежлива, даже нежна порой, но держала его на определенной
дистанции. Жив не винил ее за это, он знал свое место. Жалкий провинци-
ал, еще недавно считавший отцом собственного дядю, он понимал опасения
Тью. Невзирая на безбрежные познания о человеческой природе, историки
так и не сумели в самих себе искоренить некоторые предубеждения. И хотя
Тью не страдала явной ксенофобией, что такого мог предложить ей Жив? Она
обладала и была всем. Она была само совершенство. К чему ей он? Все, о
чем он мог мечтать и от чего был бы счастлив, - это лишь любоваться ею,
хотя бы издали.
го робким. Она видела, как он сох по ней, как мучился, водрузив ее на
пьедестал в центре своей жизни и даже не сознавая этого. Такое чувство
казалось ей чрезмерным. Тью убеждала себя вести себя с ним холодно, ста-
ралась оттолкнуть. Ни на что не сетуя, Жив подчинялся и уходил. И снова
наблюдал за нею издалека.
дрогнуло, и она ответила:
Страсть Жива постепенно взяла власть и над ее сердцем. И все прочие вок-
руг стали казаться бесцветными и плоскими.
торгом. Тью сама себе поражалась - как это мужчине удалось занять в ее
жизни, столь важное место. Никогда и никому не позволяя боготворить се-
бя, и в себе самой она никак не ожидала зарождения подобных чувств.
Прежде Тью вела обычную упорядоченную жизнь, контроль над которой извне
был скорее личностным и духовным, а не социально-деспотическим, как в
жизни Хавживы в Стсе. И она всегда знала, кем хочет стать, чем займется.
Был в характере Тью эдакий несгибаемый стержень, своего рода истинный
меридиан, по которому всегда и везде следовало держать курс. Первый год
вдвоем стал для любовников праздником бесконечных открытий, своеобразным
брачным танцем, каждое движение в котором оказывалось непредсказуемым и
вызывало новые восторги. Но к исходу года в душе Тью стало накапливаться
нечто вроде усталости, некое противление постоянному экстазу. Все это
прекрасно, но ведь нельзя так жить вечно, рассуждала она. Нужно продви-
гаться вперед. Неумолимая душевная ось снова стала отдалять ее от Жива,
хотя и резала буквально по живому. Для юноши решение Тью было точно гром
среди ясного неба, но он не собирался сдаваться без боя.
занимался сейчас в умиротворяющем тепле палатки гетхенского изготовле-
ния. За тонкими ее стенами завывал холодный суховей, заплутавший в на-
висших над местом стоянки багровых скалах, отполированных до зеркального
блеска неумолимым временем - самый типичный для Be ландшафт.
- одинаково бронзовый цвет кожи, жесткие черные кудри, одна и та же
изящная, но крепкая конституция. Лишь пылкая скороговорка Тью контрасти-
ровала с тихим и пристойным для уроженца пуэбло говором Жива.
ла учебы в школе я мечтала попасть на Терру. Даже раньше. Еще ребенком.
Всю свою сознательную жизнь. А сейчас такая возможность представилась.
Ради этого я столько сил положила. Как у тебя только язык повернулся
просить меня отказаться от подобного шанса?
с тобой теперь, то могу потерять свой шанс навсегда. Даже если и не нав-
сегда - зачем идти на столь серьезный риск из-за годичной разлуки? Ведь
на будущий год ты сможешь ко мне приехать.
от каких бы то ни было претензий на Жива. Возможно, потому, что так и не
сумела до конца поверить в его любовь. Не считая себя способной вызвать
у мужчины бурю подлинной страсти, она, возможно, опасалась еще и
собственной фальши в подобных весьма обременительных отношениях. Ее са-
мооценка всегда опиралась лишь на интеллектуальный фундамент.
он со счастливой решительностью вдруг возразил:
после паузы. - Эти слова из иной реальности, к делу не относятся. Суеве-
рие, можно сказать. Но я бессилен, Тью. Терра от нас на расстоянии в сто
сорок световых лет. Если ты уедешь, то, когда доберешься до места, я
давно уже буду покойником.
отправиться следом на Терру! И прибудешь ты туда годом позже!
частно. - Но ведь я, как ты знаешь, суеверен. Мы умрем друг для друга,
если ты уедешь. Ты могла понять это еще в катхадской школе.
Якубенко Николай
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Соломатина Татьяна
Прозоров Александр