взобрался на пень позади Пилга и оттолкнул его в сторону. Пилг закачался,
размахивая руками. Я набрал побольше воздуха в легкие и загремел:
пошли прочь. Появились горящие факелы, багряное пламя освещало черные
безумные головы. Я спрыгнул с пня и протолкался сквозь толпу.
остановить их, когда они двинутся к реке, в направлении гнезда
Пурпурного...
видеть.
нельзя было сделать. Ни человеческий голос, ни голос демона не услышали бы
в таком реве.
все еще пытался пробиться вперед, надеясь свернуть их в сторону, как-то
отвлечь...
коленях позади объемистого горшка Белиса, крепко прижимая к груди мешок -
надутый мешок, размером с небольшую женщину. И тут толпа повалила к нему,
он удивленно повернулся и выпустил ношу.
остановились, затем застонали, словно в агонии. Мешок Пурпурного медленно
поднимался вверх, в темно-красное небо. Мешок, сшитый из воздушной ткани,
казался непрочным, блестящим, ярким и отражал свет факелов. Он кружился,
пританцовывал пока поднимался...
обращаться с каждой из них: "Эй ты!" Не так ли?
поворачиваться.
Я хочу сказать, что трудно запомнить, что женщину зовут "жена Трона", но
она оскорблялась, если я забывал уточнить: "вторая жена Трона".
имена: Катэ, Анна, Джуди, Урсула, Карен, Марианна, Лен, Соня... Это
намного все облегчает.
сдвинулись теснее и выше поднялись факелы.
Пурпурный и я разговаривали. Я еще раз посмотрел в небо, но летучий мешок
уже исчез.
Пурпурный.
был здесь минуту назад... я его держал...
потом снова на меня.
коситься на небо. Совсем свихнулся со своим баллоном.
сказать, что ты дал им имена при всех, так что все слышали и любая
женщина, которая прядет, теперь знает имя любой другой прядущей женщины,
верно?
большая сила, чтобы давать ее в руки глупцам и женщинам. Они станут
слишком высокого мнения о себе. Пурпурный, сперва ты дал им профессию,
теперь ты дал им и имена. Того и гляди, они начнут думать, что они не хуже
мужчин.
ты от меня хочешь? Чтобы я забрал имена назад?
мужей и их номера, лишь бы был мир.
Так же небрежно, как он дал им имена... Я нерешительно повторил.
придвинулись поближе друг к другу. Пурпурный опять наклонился к своему
горшку с водой и начал возиться с проводами. Я наблюдал за тем, как он
прикрепил еще один кусок ткани к горлышку сосуда.
Сегодня мы сделали первые мешки...
он надувался ровнее.
мужчин, тех, кто еще остался - тоже придвинулась вперед. Мешок сделался
упругим и пухлым почти по всей длине. Мы глядели на него, а он остановился
все круглее. Мне казалось, что я прямо слышу, как пузыри выплывают из
воды, проходят по горлышку и раздувают мешок. Пурпурный пристально следил
за ним. Наконец, он снял мешок с горлышка, завязал и отпустил.
восторга.
оказался к мешку ближе всех. Он выставил свой факел перед собой, как бы
обороняясь им. Мешок не обращал внимания на угрозу, подплывал все ближе и
ближе. И вдруг...
Ослепительный свет!
добрались домой. Но Форд Копальщик взбежал прямо на утес. А Пилга Крикуна
вообще никто не смог отыскать.
женщинам, что они больше не будут носить имена, поднялся такой плач и вой,
что кто-то мог подумать, что все мужчины деревни одновременно колотят
своих жен. И действительно, многие начали бить своих жен ради того лишь,
чтобы все это прекратить, но рукоприкладство только усугубило неистовство
женщин. Что ж, скоро стало ясно, что мы имеем дело со стихийным мятежом.
Выглядело это совсем просто - женщины отказывались работать, готовить пищу
и даже делать то, ради чего создаются семьи. До тех пор, пока мы не
позволим им снова носить имена.
вам иметь имена, то боги разгневаются.
захихикали.
юношеского меха. Она прожила со мной много лет, родила двух замечательных
сыновей и одну дочь. Она была преданна и хорошо знала мои привычки. Теперь
она уже не была такой гладенькой и лоснящейся, как некогда, но я все же не
намеревался пока отсылать ее к группе старых женщин. Нет, она удивительно
хорошо подходила для выполнения своих обязанностей, связанных с ведением
домашнего хозяйства. Вторая - гладенькая и изящная. Совсем молоденькая и в
женах всего три цикла. Она рожала мне только дочерей, была испорченной и
крикливой. И я неожиданно почувствовал, что жалею о потере третьей жены,
самой скромной и самой сладкой жены. Она мало говорила, даже тогда, когда
другие задирали ее, но она же была самой нежной. Она родила мне одного