странно разлагались. Мне где-то раньше приходилось видеть нечто подобное,
но не так отчетливо. Здесь, в непроглядной темноте казалось, что их
окружает слабое зеленое сияние, и даже не такое уж слабое. Когда глаза
привыкали, рядом с ним почти можно было разглядеть...
развернулся, воображая себе какого-нибудь пылающего местью и жаждущего
нажать на курок полицейского, однако для него звук был слишком слабым. Под
одним из обезличенных памятников шевелилась трава; стало быть, я
потревожил какое-то маленькое животное. Что у них тут водится? Опоссумы,
ленточные змеи... Я наклонился, чтобы посмотреть.
расколоть воздух по всему кладбищу. Нацарапанный на памятнике силуэт
сверкнул ослепительной вспышкой пламени, а рядом с ним прямо перед моим
лицом замахала рука, высунувшаяся из земли. Земля подо мной поднялась и
почти бросила меня в эту руку, но я, шатаясь, удержал равновесие и
повернулся, собираясь бежать. Впереди меня гравий раздулся и изогнулся
горбом, словно под ним полз какой-то могучий червь, и отбросил меня назад.
Я упал. Держа в одной руке меч, я выбросил другую и вонзил в землю пальцы,
чтобы удержаться - а потом едва успел их отдернуть. Под гравием что-то
щелкнуло и захлопнулось, словно рыба бросилась на муху. Земля снова
содрогнулась в конвульсиях. Кусты бешено закачались и упали, с глухим
стуком опрокинулось одно надгробие, за ним второе, остальные тряслись и
крошились. Качающаяся голова ангела отвалилась, ударилась о землю и
подкатилась почти к моим ногам. А вокруг меня поднималась земля, цеплялись
пальцы, рука тянулась вверх, как какое-то растение, выраставшее в
замедленной съемке.
возвышалось надо мной - огромная тощая фигура, загораживавшая мне проход,
поднимая пустой рукав. Под ним хрустели сорняки, сорняки с длинными,
глубоко проросшими корнями, разжиревшие на тучной почве. Единственный
палец, костлявый и изъеденный - что это было: прут или кость? - скрючился
прямо перед моим лицом. Допотопная шляпа слегка наклонилась вбок, и в моих
ушах зашелестел звук, шипящий и щекочущий, как близкий шепот, - только он
звучал в обоих ушах одновременно. Голос. В какое-то мгновение - как шелест
сухих листьев, а через минуту - тягучий, булькающий, жуткий:
какой-то исковерканный французский или жаргон или диалект, я такого
никогда не слышал. Говорил он с сильным акцентом, но я понял. Он
приказывал мне склониться и воздать почести...
паника подхватила мои мысли, как порыв ветра из открытого окна, и рассеяла
их по всем возможным направлениям. Неожиданно, издав визгливый хруст,
палец ударил меня прямо в середину лба. Он попал в повязку. Последовало
что-то вроде высоковольтного разряда или беззвучного взрыва, и свет
вспыхнул не у меня перед глазами, а где-то в мозгу.
соображать, я рубанул рукой. То, что в именно в этой руке оказался меч,
было чистым везением или инстинктом. Ощущение было такое, что я рубанул
какой-нибудь забор. Шляпа взлетела вверх, конец палки отлетел в сторону, а
рваный сюртук свалился в кучу бескостных рук. Толстые стебли сорняков
обломились, источая зловонный сок, мне в лицо вековой могильной пылью
ударила пыльца, и я расчихался. Что-то - может быть, стебли шиповника -
вцепилось мне в лодыжки. Я снова закричал, вырвался от них и рванулся
прочь, спасая свою жизнь, а, может, и нечто большее. В эту минуту вид
полицейского с его пистолетом мог показаться мне самым прекрасным зрелищем
на свете - или уж, на худой конец, настоящий свет. Мне почти показалось,
что какой-то просвет есть - где-то впереди; теплое неясное сияние, высоко
над тенями могил, бесконечно теплое и казавшееся таким надежным. Я зайцем
помчался в ту сторону, так быстро, как мог. Что бы это ни было, в тот
момент оно было мне нужно, просто необходимо. Я боялся, что оно исчезнет и
оставит меня темноте, шелестевшей за мной по пятам.
выступили деревья; это был большой маяк реальности - наверное, уличные
фонари. Все, что я слышал, был стук крови в висках и мое дыхание, и то, и
другое - очень тяжелые. Мою грудь и голову словно сжимали железные обручи.
Но надгробия стали редеть, между ними открывался просвет; здесь была
стена, а за ней - снова ограда, менее разрушенная, чем другие. Не
останавливаясь, я вскочил на один из камней, расположенных у стены, с
камня - на стену и схватился за проволоку. К счастью, проволока не были ни
колючей, ни электрифицированной. На последнем, отчаянном дыхании я
подтянулся, перелез через нее и свалился вниз, приземлившись среди
каких-то жестких сорняков футах в двенадцати внизу - и побежал. Я бежал до
тех пор, пока не наткнулся на что-то твердое и упал, всхлипывая, на колени
прямо у кромки света.
стремительным шипящим стуком и клацаньем, с одиноким заунывным воплем у
меня перед глазами промчалось нечто огромное: нескончаемая цепь бегущих
теней, закрывавших от меня свет, весь мир.
стали возвращаться обрывки соображения. Я, задыхаясь, посмотрел наверх и
стал подниматься, весьма пристыженный. Мне просто повезло, что этот
товарный поезд прошел по другой колее, а не по той, где находился я. Я
попал на какую-то сортировочную станцию, она была хорошо освещена, но
бродить здесь было небезопасно. Правда, это было в тысячу раз лучше, чем
то проклятое кладбище. Часть моего сознания лихорадочно металась, отчаянно
пытаясь найти рациональное объяснение тому, чему я только что был
свидетелем, чтобы обосновать это и отбросить: дрожью земли, игрой
разыгравшегося воображения, да чем угодно. Я не стал обращать внимания.
Слишком я был рад тому, что выбрался оттуда. И тут я замер: я услышал
голос, не очень далекий и не очень близкий, но ясный и резкий, в ночной
тишине.
ЭТИМ КОСТЯМ СКОЛЬКО УГОДНО, А ДО ТЕБЯ ВСЕ НЕ ДОХОДИТ... - Там, в
нескольких сотнях ярдов вдоль колеи, у ограды стояла полицейская машина с
включенными фарами. И я понял, с неотвратимостью, от которой мне стало
нехорошо, что они и не думали бросать погоню, просто вызвали другие
машины, чтобы перекрыть все возможные выходы. И эта машины, по счастью,
была "моей"; я, узнал этот голос и посочувствовал. Стоя на четвереньках, я
стал дюйм за дюймом продвигаться вперед.
фары повернулись в моем направлении и взвыла сирена. Я услышал хруст шин
по гравию, и мне было пора опять бежать, хотя я еще не успел восстановить
дыхание.
назад, на кладбище. Где-то на станции приближался новый поезд. Я, хромая,
перебрался через пути в тень каких-то стоявших товарных вагонов. Я даже
подумал было забраться в один из них, хотя бы для того, чтобы пару минут
передохнуть, но они были надежно заперты, а тень, казалось, не давала
никакого прикрытия. Я перебрался через сцепку, оказался прямо на пути
идущего поезда и обрел новое дыхание: позади я услышал, как скрипнул
гравий - полицейская машина свернула в сторону. Я побежал дальше через
пути, между ровными рядами безмолвных вагонов, пока неожиданно не оказался
перед новой оградой - а в ней, не более, чем в ста ярдах, были открытые
ворота. Неужели полицейские не поедут к ним? Я пошел на риск в надежде на
то, что других машин там нет. Мне это удалось, и я вдруг оказался свободен
от всех оград и несся, как сумасшедший, по пустой улице. Но позади меня
все громче становился звук сирены. И, кажется, впереди, за углом вон того
высокого здания, раздавался еще какой-то звук. Я мог повернуть в ту
сторону - или в другую. Тот звук не был звуком сирены. Я сделал выбор и
повернул за угол.
широкой, она поблескивала в ночном тумане, словно ее недавно смочил дождь,
по обе ее стороны, как в ущелье, нависали высокие здания, безликие в ночи.
В одном из узких боковых дверных проемов стоял старик - единственная живая
душа во всем этом просторном месте. Это был чернокожий в ветхом пальто, он
скорбно играл на трубе - вот что это был за звук. Я побежал к нему и
увидел на нем большие темные очки, перед ним - плакат и жестяную кружку.
Старик внезапно перестал играть, опустил трубу, и я сделал широкий вираж,
чтобы не испугать его, жалея, что не могу обратиться к нему. Вместо этого
он сам обратился ко мне:
слишком глубокий и повелительный, чтобы исходить от такого сгорбленного
старикашки. И у него был странный выговор - напевный, совсем не
американский. Я задохнулся, попытался ответить и не смог; но он и не ждал
Херберт Фрэнк
Лукьяненко Сергей
Пехов Алексей
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман
Посняков Андрей