Чтение 44–й страницы книги ~Почти как люди~

Он пристально посмотрел на деньги.

- Это те самые бумажки, которые вы получили в усадьбе "Белмонт"!

- Часть тех денег, - подтвердил я. - Кстати, вам лучше оставить их
дома. Если вы возьмете их с собой, они могут исчезнуть. Могут превратиться
в то, чем они были раньше.

Он согнал с колен скунса и засунул деньги в карман. Потом встал и
протянул мне бутылку.

- Когда мне приступать?

- Я могу позвонить этому Тому?

- Само собой, в любое время. Немного погодя я поднимусь к нему и
скажу, что жду звонка. А после того как вы позвоните, он уже сможет
спуститься сюда поближе на своем грузовике. Я ему все объясню. Правды-то
он от меня не услышит, конечно. Но рассчитывать на него можно.

- Спасибо, - проговорил я. - Огромное за все спасибо.

- Давайте угощайтесь, - сказал он. - И верните мне бутылку. Мне
самому сейчас очень в жилу лишний глоток.

Я выпил и отдал ему бутылку. Он, пыхтя, влил в себя свою порцию.

- Я немедля принимаюсь за дело, - объявил он. - Через часок-другой
скунсы будут собраны.

- Я позвоню Тому, - сказал я. - Сперва вернусь в город и разведаю
обстановку. А потом позвоню Тому - кстати, как его фамилия?

- Андерсон, - ответил старик. - К тому времени я уже успею с ним
поговорить.

- Еще раз спасибо, старина. До скорого.

- Хотите еще выпить?

Я отрицательно потряс головой.

- Мне работать.

Я повернулся и зашагал вниз по окутанному сумерками склону, потом
поднялся по едва различимой колее, которая привела меня к полю клевера.

Когда я приблизился к тому месту, где оставил машину, в окнах
фермерской усадьбы уже горел свет, но на заднем дворе было пустынно и
тихо.

Пока я шел к машине, из мрака вдруг раздалось рычание. Звук этот был
настолько ужасен, что у меня на голове волосы стали дыбом. Меня точно
молотом ударило, я похолодел, и тело мое как-то сразу обмякло. Страх и
ненависть слышались в этом рычании, и к его звуку примешивался скрежет
зубов.

Я протянул руку к машине и схватился за ручку дверцы: рычание не
стихало - безудержное, захлебывающееся рычание, яростное клокотание,
которое рвалось из горла, почти не смолкая.

Я распахнул дверцу машины, упал на сиденье и захлопнул ее за собой.
Снаружи нескончаемыми руладами разливалось рычание.

Я завел мотор и включил фары. Конус света выхватил из мрака
исторгавшее рычание существо. Это была та самая приветливая деревенская
дворняжка, которая так обрадовалась моему приезду и набивалась мне в
попутчики. Но сейчас от ее приветливости не осталось и следа. Шерсть у нее
на загривке ощетинилась, а морду рассекала белая полоса оскаленных зубов.
В ярком свете фар глаза ее сверкали зеленым огнем. Выгнув спину и поджав
хвост, она медленно попятилась в сторону, уступая мне дорогу.

От ужаса у меня перехватило дыхание, и я с силой нажал на
акселератор. Застонав, тронулись с места колеса, и, проскочив мимо собаки,
машина рванулась вперед.

Когда я впервые увидел ее, она была приветливой и веселой собачонкой.
В тот момент я ей пришелся по душе. Я тогда немало повозился, чтобы
заставить ее остаться дома.

Что же произошло с ней за несколько коротких часов?

Или правильнее будет спросить, что произошло со мной?

И пока я ломал себе голову над этой загадкой, по спине у меня
прохаживались чьи-то влажные мохнатые лапы.

Может, причиной этому была темнота, подумал я. При свете дня она
оставалась дружелюбной дворнягой, а с наступлением ночи превращалась в
свирепую сторожевую собаку, охранявшую хозяйское добро.

Но такое объяснение было притянуто за уши. Я был уверен, что дело тут
не только в этом.

Я взглянул на приборный щиток - часы на нем показывали четверть
седьмого. Сейчас я поеду в мотель и позвоню Гэвину и Дау, чтобы узнать
последние новости. Не потому, что я ожидал услышать о каких-нибудь
переменах, - просто мне нужно было убедиться, что все по-старому. После
этого я позвоню Тому Андерсону, и колеса завертятся; дело сделано, а там
будь что будет.

Кролик перебежал дорогу перед самой машиной и нырнул в заросшую
травой канаву у обочины. На западе, где небосклон блеклой зеленью
расписало гаснущее зарево заката, летела стайка птиц, казавшихся на фоне
высветленной полосы неба гонимыми ветром хлопьями сажи.

Я подъехал к главному шоссе, приостановил машину, потом тронулся
дальше, свернув направо, к городу.

По моей спине больше не разгуливали существа влажными холодными
лапами, и я уже начинал забывать о собаке. У меня вновь потеплело на душе
от сознания того, что мне кто-то поверил - неважно, что это был
всего-навсего чудаковатый старик-отшельник, похоронивший себя в лесной
глуши. Впрочем, не исключено, что никто на свете не мог бы оказать мне
большую помощь, чем этот чудаковатый старик отшельник. Возможно, от него
будет гораздо больше толку, чем от сенатора, или Старика, или любого
другого человека. В том случае, если план будет выполнен, если он
преждевременно не сорвется.

Холодные влажные лапы убрались с моей спины, но теперь у меня
зачесалось ухо. Черт бы его побрал, с раздражением подумал я, вот уж
некстати!

Я захотел снять руку с руля, чтобы почесать ухо, - и не смог. Она
точно приклеилась к нему, прилипла, и я не в состоянии был ее отодрать.

Сперва я подумал, что либо мне это померещилось, либо я что-то
недопонял: я собирался поднять руку, но мне это почему-то не удалось -
произошла какая-то странная заминка в мозгу или отказали мышцы. Что само
по себе, если оставить это без внимания, могло привести к страшным
последствиям.

И я сделал еще одну попытку. Мышцы руки напряглись до предела, но
рука не сдвинулась с места, и меня обдало налетевшей из мрака волной
ужаса.

Я попробовал оторвать другую руку - она тоже не поддавалась. И тут я
увидел, что у руля появились отростки, которые наручниками обхватили мне
руки и приковали их к рулю.

Я с силой надавил на тормозную педаль, сознавая при этом, что жму на
нее слишком сильно. Никакого результата. Словно тормозов не было и в
помине. Машина не дрогнула. Она продолжала нестись вперед, как будто я
даже не коснулся тормозной педали.

Я нажал снова - тормоза не работали.

Но если они отказали, машина все равно должна была постепенно сбавить
скорость, раз я снял ногу с акселератора - даже если б я не нажал на
тормозную педаль.

Но машина не замедлила хода. Она по-прежнему шла со скоростью
шестьдесят миль в час.

Я понял в чем дело. Я понял, что произошло. Как понял и то, почему
рычала собака.

Это была не машина; это была подделка, созданная пришельцами!

Чужеродное сооружение, которое захватило меня в плен, которое могло
стать для меня местом пожизненного заключения, которое по своему желанию
могло завезти меня куда угодно, которое могло сотворить все, что ему
заблагорассудится.

Я яростно рванул к себе руль, пытаясь высвободить руки, и невольно
крутанул колесо на сто восемьдесят градусов; я мгновенно вернул его в
исходное положение, и меня прошиб пот при мысли о том, к чему мог привести
такой поворот руля на скорости шестьдесят миль в час.

Но тут до меня дошло, что руль-то я действительно повернул, а на ходе
машины это не отразилось, и я понял, что теперь могу со спокойной душой
вертеть руль и любую сторону. Потому что машина полностью вышла из-под
моего контроля. Она не подчинялась ни тормозам, ни рулю, ни акселератору.

А иначе и не могло быть. Это же была не машина. Не машина, а нечто
иное, нечто иное и страшное. Но я был убежден, что раньше это была
настоящая машина. Это сооружение было машиной еще сегодня к вечеру, когда
преследовавшее меня существо рассыпалось на склоне холма от зловонной
струи скунса. Оно-то рассыпалось, а машина уцелела; она не превратилась в
сотню кегельных шаров, ринувшихся к болотцу, чтобы пуститься в пляс,
упиваясь этим смрадом.

Потом машину подменили - скорей всего, в те последние часы, которые я
провел у хижины, рассказывая Чарли Манзу свою историю. Ведь когда я въехал
во двор, собака не протестовала против машины; она рычала на нее уже в
темноте, когда я вернулся.

В мое отсутствие кто-то в этой машине въехал во двор фермерской
усадьбы - не в машине, а в ловушке, в которую я сейчас попался, - оставил
ее там и уехал в настоящей. Проделать это было несложно, ведь когда я
вернулся, во дворе не было ни души. А если б даже в тот момент кто-нибудь
находился поблизости, такая замена вполне могла пройти незамеченной или,
самое большее, вызвать у этого свидетеля только легкое недоумение.

Вначале машина была настоящей; конечно же, она была настоящей. Ведь
они, вероятно, предвидели, что я тщательно осмотрю ее, и, возможно,