Чтение 44–й страницы книги ~Мерзейшая мощь~

очага взорам новоприбывших предстали четыре спящие женщины. Спала и птица
на спинке стула, спал и медведь, по-детски посвистывая. М-сс Димбл уронила
голову на стол, вязанье - на колени (Димбл смотрел на нее с той жалостью,
с какой мужчина смотрит на спящего, особенно - на жену). Камилла
свернулась в качалке, как кошка, которая спит, где угодно. Айви дышала
ртом, а Грэйс Айронвуд сидела прямо, словно она с суровым терпением
приняла унизительное бремя насильственного сна.

- Будить их некогда, - решил Макфи. - Идемте наверх.

Они пошли, зажигая по пути свет, через пустые комнаты, беспомощные,
как все комнаты ночью - огонь в камине погас, часы остановились, на диване
- газета. Никто и не ждал увидеть что-нибудь другое на первом этаже.

- Наверху свет, - возразила Джейн, когда они дошли до лестницы.

- Мы сами его зажгли, еще в коридоре, - напомнил Димбл.

- Нет, это не тот, - отозвался Деннистоун.

- Простите, - обратился Димбл к Макфи, - мне лучше идти первым.

Еще со второй площадки и Джейн, и Деннистоун заметили, что первые
двое вдруг остановились. Хотя у нее немыслимо устали ноги, Джейн кинулась
вперед и увидела то, что видели Димбл и Макфи.

Наверху, у балюстрады, стояли два человека в пышных одеждах, один - в
алой, другой - в светло-синей. Страшная мысль поразила Джейн: собственно,
что она знает о Рэнсоме? Он заманил ее сюда... из-за него она узнала
сегодня, что такое адский страх... Теперь он стоит вот с этим, и они
делают то, что делают такие люди, когда никого нет или все спят. Один
пролежал много лет в земле, другой побывал на небе... Больше того, один
говорил, что другой им враг, а теперь они слились, словно две капли ртути.
Рэнсом стоял очень прямо, без костыля. Свет падал сзади, и от его бороды
шло сияние, а волосы сверкали чистым золотом. Вдруг Джейн поняла, что
смотрит, ничего не видя, прямо на пришельца. Он был огромен и что-то
говорил, указывая на нее.

Слов она не поняла, но их понял Димбл.

- Сэр, - говорил Мерлин на какой-то странной латыни, - вот тут
лукавейшая дама из всех живущих на земле.

- Сэр, ты неправ, - отвечал Рэнсом. - Эта дама грешна, как и все мы,
но она не лукава.

- Сэр, - возразил Мерлин, - знай, что она причинила королевству
величайшее зло. Ей и ее господину было суждено зачать дитя, которое,
возросши, изгнало бы наших врагов на тысячу лет.

- Она недавно замужем, - объяснил Рэнсом. - Дитя еще родится.

- Сэр, - отвечал Мерлин, - оно не родится, ибо час миновал. Она и ее
господин бесплодны по своей воле. Я не знал, что вам ведомы мерзости
Сульвы. И в отцовском роду, и в материнском, это рождение подготовили сто
поколений. Если сам Господь не совершит чуда, такое сочетание людей и
звезд не повторится.

- Молчи, - тихо проговорил Рэнсом. - Она понимает, что речь идет о
ней.

- Было бы великой милостью, - заметил Мерлин, - отрубить ей голову,
ибо поистине тяжко глядеть на нее.

Димбл загородил собою растерянную Джейн и громко спросил:

- Рэнсом, что это значит?

Мерлин что-то говорил, и Рэнсом слушал его.

- Отвечайте! - потребовал Димбл. - Что случилось? Почему вы так
одеты? Зачем вы беседуете с этим кровожадным стариком?

- Доктор Рэнсом, - сказал Макфи, глядевший на пришельца, как терьер
на сенбернара, - я не знаю латыни, но прекрасно знаю, что вы разрешили
загипнотизировать меня. Поверьте, не так уж приятно видеть вас в
опереточном костюме с этим йогом, шаманом, или кто он там есть. Скажите
ему, чтобы он на меня так не смотрел. Я его не боюсь. Если вы, доктор
Рэнсом, перешли на их сторону, я здесь не нужен. Можете меня убить, но
смеяться над собой я не позволю. Мы ждем ответа.

Рэнсом молча глядел на них.

- Неужели дошло до этого? - спросил он наконец. - Неужели вы мне не
верите?

- Я верю вам, сэр, - сказала Джейн.

- Чувства к делу не относятся, - отрезал Макфи.

- Что ж, - сказал Рэнсом, - мы ошиблись. Ошибся и враг. Это Мерлин
Амвросий. Он с нами. Вы знаете, Димбл, что такая возможность была.

- Да, - проговорил Димбл, - была... но посудите сами: вы стоите
здесь, рядом, и он говорит такие жестокие слова...

- Я и сам удивляюсь его жестокости, - согласился Рэнсом, - но, в
сущности, можно ли было ожидать, что он станет судить о наказании, как
филантроп XIX века? Кроме того, он никак не поймет, что я не полновластный
король.

- Он... он верит в Бога? - спросил Димбл.

- Да, - отвечал Рэнсом. - А оделся я так, чтобы его почтить. Он
пристыдил меня. Он думал, что мы с Макфи - рабы или слуги. В его дни никто
не надел бы по своей воле бесцветных или бесформенных одежд.

Мерлин заговорил снова.

- Кто эти люди? - спросил он. - Если они твои рабы, то почему они
столь дерзки? Ели они твои враги, то почему ты терпишь их?

- Они мои друзья, - начал Рэнсом, но Макфи перебил его.

- Должен ли я понимать, доктор Рэнсом, - спросил он, - что вы
предлагаете включить в нашу среду этого человека?

- Не совсем так, - отвечал Рэнсом. - Он давно с нами. Я могу лишь
просить вас, чтобы вы это признали.

Мерлин обратился к Димблу.

- Пендрагон сказал мне, что ты считаешь меня жестоким. Это меня
удивляет. Третью часть имения я отдал нищим и вдовам. Я никого не убивал,
кроме негодяев и язычников. Что же до этой женщины, то пускай живет. Не я
господин в этом доме. Но так ли важно, слетит ли с плеч ее голова, когда
королевы и дамы, которые погнушались бы взять ее в служанки, гибли за
меньшее? Даже этот висельник, что стоит за тобою - да, да, я говорю о
тебе, хотя ты знаешь лишь варварское наречье! - даже этот жалкий раб, чье
лицо подобно скисшему молоку, ноги - ногам аиста, а голос - скрипу пилы о
полено; даже он, этот карманник, не избежал бы у меня веревки. Его не
повесили бы, но высекли.

- Доктор Рэнсом, - вклинился Макфи, - я был бы вам благодарен...

- Мы все устали, - перебил его Рэнсом. - Артур, затопите камин в
большой комнате. Разбудите кто-нибудь женщин, пусть покормят гостя.
Поешьте и сами, а потом ложитесь. Завтра не надо рано вставать. Все будет
очень хорошо.

- Да, нелегко с ним, - сказал Димбл на следующий день.

- Ты очень устал, Сесил, - забеспокоилась его жена.

- Он... с ним трудно говорить. Понимаешь, эпоха важнее, чем мы
думали.

- Я заметила, за столом. Надо было догадаться, что он не видел
вилки... Сперва мне было неприятно, но он так красиво ест...

- Да, он у нас джентльмен в своем роде. И все-таки... нет, ничего.

- А что было, когда вы разговаривали?

- Все приходилось объяснять, и нам, и ему. Мы еле втолковали, что
Рэнсом не король и не хочет стать королем. Потом, он никак не понимал, что
мы не британцы, а англичане... он называет это "саксы". А тут еще Макфи
выбрал время, стал объяснять, в чем разница между Шотландией, Ирландией и
Англией. Ему кажется, что он - кельт, хотя он такой же кельт, как
Бультитьюд. Кстати, Мерлин Амвросий изрек о нем пророчество.

- Какое?

- Что еще до Рождества этот медведь совершит то, чего не совершал ни
один медведь в Британии. Он все время пророчествует, кстати и некстати.
Как будто это зависит не от него... Как будто он и сам больше не знает...
просто поднялась в голове заслонка, он что-то увидел, и она опустилась.
Довольно жутко.

- С Макфи они ссорились?

- Да нет. Мерлин не принимает его всерьез. Кажется, он считает его
шутом Рэнсома. А Макфи, конечно, непреклонен.

- Говорили вы о делах?

- Более или менее. Нам очень трудно понять друг друга. Кто-то сказал,
что у Айви муж в тюрьме, и он спросил, почему мы не возьмем тюрьму и не
освободим его. И так все время.

- Сесил, а будет от него польза?

- Боюсь, что слишком большая.

- То есть как это?

- Понимаешь, мир очень сложен...

- Ты часто это говоришь, дорогой.

- Правда? Неужели так же часто, как ты говоришь, что у нас когда-то
были пони и двуколки?

- Сесил! Я сто лет о них не вспоминала.

- Дорогая моя, позавчера ты рассказывала об этом Камилле.

- О, Камилле! Это другое дело. Она же не знала!

- Допустим... ведь мир исключительно сложен...

Оба они помолчали.

- Так что же твой Мерлин? - спросила м-сс Димбл.

- Да, ты замечала, что в мире абсолютно все утончается, сужается,
заостряется?

Жена ждала, зная по опыту, как разворачивается его мысль.

- Понимаешь, - продолжал он, - в любом университете, городе, приходе,
в любой семье, где угодно, можно увидеть, что раньше было... ну, смутнее,
контрасты не так четко выделялись. А потом все станет еще четче, еще
точнее. Добро становится лучше, зло - хуже; все труднее оставаться
нейтральным даже с виду... Помнишь, в этих стихах, где небо и преисподняя