Чтение 44–й страницы книги ~Солнечные стрелы~

- Девочка, маленькая, - сказал он. - Я здесь не хозяин, и ты-не
рабыня.

Ее глаза сузились.

- Все дело в той женщине, разве не так? В простолюдинке. Вы хотите
первенца от нее.

У него сжалось сердце.

- Откуда ты знаешь о ней?

Она рассмеялась, коротко и тяжело.

- Мы ходим в цепях, но наши уши открыты. Каждый знает о женщине с
Островов. Она не хочет утешать вас. Она эгоистка.

- Каждый волен в своих поступках, - мягко сказал Эсториан.

- Она не красива, - продолжала Галия, словно не слыша его. - Но вам
не нужны красавицы. Вы ищете в женщинах необычности.

- Это, наверное, правда, - усмехнулся Эсториан. - С лица воду не
пить, так говорят в Яноне. Скажи, асанианки носят вуаль, чтобы их не
сглазили маги?

- Не знаю, - сердито ответила Галия. - Я не маг. - Разве? - Он,
прищурившись, поглядел на нее. - Но в тебе что-то такое есть. Я
явственно ощущаю это.

- О, - отмахнулась она, - я знаю, о чем вы говорите. Это не магия.
Это сила, сходная с ней, блуждающая в крови Винигаров. Судите сами.

Она приложила ладошку к его плечу и сдвинула брови. Он ощутил укол, а
потом резкий удар, отозвавшийся болью в позвоночном столбе. Она отвела
руку.

Его молчание испугало ее.

- Милорд, - воскликнула она, - я сделала что-то не так? Я причинила
вам боль? Я обидела вас?

- Нет, - проговорил он быстро. - Совсем нет. Все хорошо. Просто я
немного задумался.

Она помолчала, потом резко вскинула голову.

- Да, милорд, - сказала она. - Вас интересуют только необычные
женщины. Ибо то, чем обладаете вы, превыше любой красоты.

***

- Ибо то, чем обладаете вы, превыше любой красоты, - задумчиво
повторил Эсториан. Что она имела в виду? Уж конечно, не мое лицо.

- Позвольте мне, сир, - сказал Годри, - не комментировать ваши слова.

Эсториан рассмеялся. Он допустил неловкость, и Годри, как истый
южанин, не мог спустить это северянину с рук.

- Она имела в виду вашу бороду, - буркнул Годри хмуро.

- Возможно. Моя борода повергает асаниан в шок.

Он вздохнул и подошел к зарешеченному окну, выходящему на запад. В
непосредственной близости от решетки на стене висели три боевых
метательных топора. Они были очень древними, но их лезвия грозно
поблескивали, они все еще годились в дело и словно дремали, ожидая
прихода воина, способного погрузить их в горячую плоть врага.

Проклятая решетка. Проклятый, осточертевший пейзаж.

Он оперся о подоконник и прижался лицом к витым прутьям. Солнце,
клонясь к закату, висело над крышами и куполами дворца, над ненавистным
городом, за чертой которого блестела река и простиралась равнина. Ветер,
коснувшийся щек, был холодным. Лето, казавшееся бесконечным, подходило к
концу. Еще три дня, и солнце войдет в новый цикл, и наступит праздник
Первого Дня Осени.

Ганиман погиб в эту ночь, в канун праздника, десять лет назад. Десять
лет без трех дней. Он поднес пылающую ладонь к холодному камню стены.

- Кто бы мог подумать, что я окажусь здесь снова?

- Память, - отозвался Годри, - худшее из наших мучений.

Эсториан вздрогнул.

- Иногда я сам не могу разобраться в ней. Где там правда, где
вымысел? Где реальность и где смешавшийся с ней ночной кошмар? Кто из
нас вообще является здравомыслящим? Кто мы сами? И кто наши враги?

- Маги, - быстро проговорил Годри.

- И короли.

Он посмотрел на висящий в пустоте солнечный шар. Там была жизнь. Но
там же была смерть. Их объединял всепоглощающий огонь. Солнцерожденный
не понимал этого. Он пытался прогнать темноту прочь, называл ее смертью
и вражеской силой. Так оно, конечно, и было. Но кроме смерти темнота
таит в себе сон. И отдых. И всепримиряющее забвение.

В этом мире нет ничего абсолютного. Асаниан был его тюрьмой и в то же
самое время он управлял им. Вернее, учился управлять, и сквозь толщу его
ненависти стали пробиваться ростки любви.

Он внезапно обернулся. Комната после яркого солнца показалась ему
темной. Годри терпеливо ждал.

- Там что-то есть, - сказал он. - Идем.

Годри бесшумно, как тень, последовал за своим господином. Среди
комнат, которые Эсториан закрепил за собой, была одна, забранная
решеткой, запертая по его повелению на крепкий замок; туда он еще не
заглядывал. Он просунул руку сквозь прутья и провел ладонью по
инкрустированной золотом поверхности. Сценка, изображенная на дереве,
была довольно забавной: караван, шагающий через пустыню, сбился в кучу
при виде выскочившего из-за холма льва. В груди его защемило.

Ключ от замка находился у дворецкого, но в нем не было надобности.
Знак Солнца, горевший на правой руке Эсториана, отмыкал любые замки и
запоры. Об этой его способности мало кто знал, и посвященные молчали.

Вспышка света была мгновенной, замок без стука упал на каменный пол и
разлетелся на мелкие кусочки. Эсториан перевел дух, стараясь унять дрожь
в груди.

- Это было необходимо, - сказал он в пространство кому-то, возможно,
богу.

Дверь распахнулась от легкого толчка благодаря хорошо смазанным
петлям. Воздух внутри помещения был чистый, без примеси посторонних
запахов или затхлости. Смерть недолго находилась здесь; тело Ганимана,
забальзамированное и приведенное в должный вид, после прощальной
церемонии было переправлено на восток, где заняло место в усыпальнице
королей - в толще серебристой скалы, увенчанной башнями Черного Замка.
Пол там, где он упал, был чист, кровать могильным холмом возвышалась
рядом, ничто не говорило о муках, которые он принял перед тем, как его
забрала смерть.

Агония Ганимана была долгой. Эсториан не помнил этого, хотя находился
тогда при нем. Он стоял возле корчившегося в судорогах отца, но ничего
не видел, не двигался и не отвечал на вопросы. Очевидцы впоследствии
рассказали ему, что глаза его не отрывались от лица Ганимана. Он не
помнил этого, потому что его дух в тот жуткий час находился далеко, в
погоне за магом-убийцей. Он не видел, во что отрава и колдовство
превратили его сильного, веселого отца, как отвратительно ссохлось его
тело, он не слышал, как увял его звучный голос. Жалкое, скулящее,
безумное существо корчилось там, где только что находился полный жизни и
радужных надежд человек, но Эсториан был слеп, глух и Нем. Впоследствии
он благодарил за это судьбу. Вспоминая отца, он видел его таким, каким
он был в жизни, - высоким, могучим и самым лучшим на свете, ибо так и
только так он думал о нем в детстве. Ибо так и только так он думает о
нем и сейчас.

- За ночь до смерти он послал целый полк гвардейцев в покои
императрицы, чтобы они выкрали оттуда матушку и доставили сюда. Эта идея
пришла ему в голову ближе к рассвету. Всемогущее небо, какой поднялся
шум! Люди подумали, что женский дворец атакован мятежниками. Евнухи
причитали, служанки вопили. Это было великолепно!

Годри рассматривал мраморный бюст, стоявший в небольшой нише.

- Это он?

Эсториан даже не оглянулся.

- Да. Только они приукрасили его. Он был симпатичнее в жизни. И носил
бороду.

- Вы только взгляните на него, - продолжал бормотать Годри. - Какое
лицо! Какая усмешка! Сразу ясно, что такой человек не мог быть увальнем
или тютей...

- В отличие от меня, - холодно бросил Эсториан.

Годри пристально, через плечо посмотрел на своего господина.

- Разве я сказал это? - Он вновь повернулся к бюсту. - Вы меня
извините, милорд, но тогда ваш носик был еще сопливым. Поглядите в эти
глаза. В них нет неуверенности. Только неукротимая воля и мощь.

- Это бог сквозь него смотрит - так я тогда говорил. Эсториан стоял
возле кровати. Он с некоторым изумлением прислушивался к себе. Он не
ощущал сейчас ничего, словно все чувства в нем умерли, словно они
перегорели в темном огне бессонных ночей и бесконечных кошмаров. Годри
между тем перешел к картине, где были изображены два молодых человека в
одеждах королевских домов обеих империи.

- Хирел и Саревадин, - сказал он. - Совсем юные, просто дети.

- Ему не было и шестнадцати лет, когда у них появился сын. - В голосе
Эсториана слышалось безразличие.

- Ну-ну, - пробормотал Годри, немного поразмыслив. - Желтоголовые не
живут долго.

Эсториан молчал. Годри словно не замечал его состояния.

- Леди чудо как хороша, - продолжал он. - Лицо янонки, волосы, словно
ворох соломы. Похоже на то, что ваш родитель пошел в нее. Возможно, ей
следовало оставаться мужчиной.

- Там нет признаков японской крови, - поморщился Эсториан. - Все это
- наследство Гилена. И крючковатый нос, и костлявое тело.

- И то, и другое не будет заметно, если получше питаться, -
философски заметил Годри.