Чтение 44–й страницы книги ~Мидвичские кукушки~

Что я еще мог сказать?

Он улыбнулся и протянул руку.

- Отлично. Я вам весьма благодарен, друг мой. Уверен, что могу на вас
положиться.

Он повернулся к трем или четырем Детям, все еще вертевшимся
неподалеку.

- Им уже не терпится, - произнес он с улыбкой. - Веди, Присцилла.

- Я Хелен, мистер Зеллаби, - сказала девочка.

- Ах вот как. Ну неважно. Идем, дорогая, - сказал Зеллаби, и они
вместе поднялись по лестнице.

Я вернулся к машине и не спеша поехал обратно. По пути к поселку я
заметил, что в "Косе и Камне" дела идут, кажется, неплохо, и чуть не
поддался искушению остановиться и узнать местные настроения, но, вспомнив
о просьбе Зеллаби, поехал дальше. Подъехав к поместью Кайл, я развернул
машину и, оставив ее на дороге, чтобы удобнее было потом ехать к Ферме,
вошел в дом.

Антея сидела в гостиной, перед открытыми окнами, и слушала по радио
квартет Гайдна. Когда я вошел, она повернула голову, и, увидев ее лицо, я
подумал, что Зеллаби не зря попросил меня вернуться.

- Его встретили с восторгом, - сказал я в ответ на немой вопрос. -
Судя по тому, что я видел - если не считать странного ощущения, что один
ребенок повторен во множестве экземпляров, - это была толпа самых обычных
примерных школьников. Несомненно, он был прав, когда говорил, что они ему
доверяют.

- Может быть, - согласилась Антея, - но я им не доверяю. Не думаю,
что когда-либо доверяла им с тех пор, как они заставили своих матерей
вернуться сюда. Я старалась относиться к ним спокойно, пока они не убили
Джима Поули. И теперь я их боюсь. Слава Богу, я сразу же отправила отсюда
Майкла. Никто не может сказать, что они сделают в следующий момент. Даже
Гордон говорит, что они испуганы и встревожены. Нельзя оставаться там, где
твоя жизнь зависит от любого детского страха или приступа раздражения.

Вы можете представить, что кто-то всерьез отнесется к "ультиматуму"
полковника Уэсткотта? Я не могу. И, значит, Дети вынуждены будут что-то
предпринять, чтобы показать, что их должны слушать; они должны будут
убедить важных твердолобых шишек, и один Бог знает, каким способом они
решат это сделать. После всего, что уже случилось, я боюсь - действительно
боюсь. Их нисколько не волнует, что станет со всеми нами.

- Им не имеет никакого смысла устраивать подобную демонстрацию здесь,
- попытался я успокоить ее. - Им гораздо выгоднее сделать это там, где с
этим будут считаться. Например, поехать с Бернардом в Лондон, как они
грозились. Если они проделают с несколькими важными персонами то же, что
они проделали с начальником полиции...

Мои слова оборвала яркая, как молния, вспышка. Весь дом сильно
тряхнуло. Я вскочил.

- Что... - начал я, но договорить не успел.

Взрывная волна, ворвавшаяся через открытое окно, едва не сбила меня с
ног. Вслед за ней обрушился дикий ревущий грохот, и мне показалось, что
дом сейчас рухнет на нас.

Послышался звон и стук падающих предметов, а затем наступила полная
тишина.

Еще ничего не соображая, я промчался мимо Антеи, беспомощно лежавшей
в кресле, и выпрыгнул через открытое окно в сад. Тучи сорванных взрывной
волной листьев медленно опускались на землю. Я повернулся и посмотрел на
дом. От стены отвалилось два больших куска штукатурки, и ни в одном окне с
западной стороны не осталось ни кусочка стекла. Я снова посмотрел назад и
увидел над деревьями бело-красное зарево. Ни малейших сомнений в том, что
это означало, у меня не было...

Я снова вбежал в гостиную, но Антея исчезла, и кресло стояло пустое.
Я позвал ее, но ответа не получил.

Я нашел ее в кабинете Зеллаби. Пол был усыпан осколками стекла, одна
занавеска сорвалась с карниза и лежала поперек софы. Часть фамильных
реликвий Зеллаби упала с каминной полки и теперь валялась перед камином.
Антея сидела в рабочем кресле Гордона, навалившись на стол и уронив голову
на руки. Когда я вошел, она не пошевелилась и не издала ни звука.

От открытой двери через окно потянуло сквозняком. Ветерок подхватил
лист бумаги, лежавший на столе рядом с головой Антеи, и сбросил его на
пол.

Я поднял листок. Письмо, написанное четким почерком Зеллаби. Мне не
нужно было его читать. Все стало ясно, как только я увидел красно-белое
зарево над Фермой и вспомнил тяжелые ящики, в которых, как я предполагал,
были магнитофон, проектор и прочее. Кроме того, письмо было адресовано не
мне. Но кладя его обратно на стол рядом с неподвижной Антеей, я заметил
несколько строк в середине:

"...не горюй, любовь моя. Мы столько времени жили в раю, что почти
забыли об истинном лике Природы. Когда-то было сказано: "Si fueris Romae,
Romani vivito more", и это звучит вполне разумно. Впрочем, более прямо эту
мысль лучше выразить так: "Если хочешь выжить в джунглях, ты должен жить
по их законам..."