низкой боевой стойке, руки напряжены, словно растягивал лук. Секунда- и
сорвется сокрушающий удар кулаком в голову. Словно в стоп-кадре, замерло лицо,
выхваченное из темноты светом дальнего фонаря.
женской фигуры. Оглушительно громко зацокали каблучки.
противника плавно скользнула к поясу. Пальцы Максимова сами собой нырнули в
карман рубашки, разворошили строй сигарет, ища твердое. Нащупал металлический
стерженек, Цепко сжал, потянул наружу.
вверх, вычерчивая в воздухе серебристую дугу. Еще мгновенье-и он сорвется в
полет. А женские каблучки стучали все ближе, она бежала прямо на нож. Максимов
выбросил руку, шакен, хищно взвизгнув в воздухе, вошел в выпрямленную руку
противника, точно в сгиб кисти. Пальцы у того дрогнули, нож выскользнул из них
слишком рано, бестолково закрутившись в воздухе, цокнул об асфальт всего в
метрах двух, сверкнул злой искоркой и исчез в темноте.
рывком оказался на ногах. Противник, все еще в шоке, едва успел оглянуться.
Ударом ребром ступни в затылок Максимов мимоходом отправил его в нокаут, а сам
прыжком рванулся вперед.
правой вцепились в пистолет, большим заблокировал взвод, не давая выстрелить, а
давила она на спусковой крючок отчаянно. До хруста вывернул ей кисть, вырвал
пистолет. Лишь после этого подбросил ее в воздух, у Вики вырвался короткий
крик, когда он мягко подсек ей ноги. Осторожно опустил ее на землю, прижал
голову к коленям и зажал ладонью рот.
сильнее вдавил ее в свои колени.
испачканную помадой и слюной. Вика хрипло задышала, снизу вверх посмотрела на
Максимова.
расслабленно вывернуты наружу. Суди по светло-коричневым туфлям, в кафе был
именно он.
завел руки за спиной. Шакен глубоко вошел в правую кисть, Максимов пока решил
не вытаскивать стерженек из раны, иначе все вокруг зальет кровью. Достал из
кармана моток тонкого шелкового шнура. Ничего подозрительного в полуметре шнура
нет, а пригодиться может для многих полезных дел. Максимов набросил петлю на
большие пальцы противника, стянул, обмотал несколько раз. Оставшимся концом
туго перетянул кисть чуть выше раны. На несколько секунд прижал пальцы к сонной
артерии противника. Пульс был слабый, но ритмичный.
немного денег. Ключей и документов не было.
бескровное лицо. Лет двадцать. Лицо трапециевидное, скулы высокие, лоб высокий,
широкий, брови густые, полукруглые, глаза широко посаженные, форма - типа
"ракетка", уголки глаз загнуты вверх. Нос прямой, короткий, широкий. Носогубная
линия глубокая, короткая. Губы правильной формы, нижняя чуть выступает, уголки
загнуты вверх. Подбородок острый, раздвоенный. Особая примета - шрам на правом
виске. Волосы густые, темные. Стрижка "а-ля сержант морской пехоты". То есть -
почти ничего. Все.
красовался маленький черный иероглиф. Колят себе теперь все, что душе угодно,
мода такая. Но тибетский знак Черного воина - весьма подозрительная экзотика.
темноте бой. Тихо и пустынно. Мирно светятся окна.
Почему-то был уверен, что сюрпризов не последует. Не тот стиль. А почему парень
пришел один, сам расскажет, но чуть позже.
менты а я тут изображаю солдата-освободителя из Трептов-парка.
позу. Аккуратно. повернул его кисть так, чтобы шакен не терся о колени.
вздрагивающие плечи. - Ты ничего не видела, здесь тебя не было. Поняла?
машину, захлопнул дверь. Мотор послушно заурчал, стоило только провернуть ключ,
и сразу же заревел на второй передаче.
себя не смотреть на застывшую в свете фар фигурку. Круто вывернул руль, -
ударил по тормозам, развернулся на месте. Фигурка исчезла, картинка в лобовом
стекле в секунду сменилась, теперь прямо перед бампером плясали огни Садового
кольца.
только черный провал переулка.
острый, соленый. Вкус смертельной опасности и трудной победы.
знают каждую подворотню. Белов это знал, но все равно блуждал по тихим
переулкам, уже без всякой цели, просто гулял. Поймал себя на мысли, что давно
забыл уже, как это делается.
строчку. По молодости лет не придал ей значения, только отметил законченность
формулировки. А сейчас вдруг осознал, как же точно сказано: угасание,
воспоминания, умиротворение. Было многое, больше суеты и бестолковщины,
хотелось одного, а делалось совсем другое, мечтал стать самим собой, а
получился чьим-то знакомым, соседом по кабинету, отцом взрослых детей, мужем
женщины, которой привык верить, но так и не узнал до конца. И наступил вечер, и
ты понимаешь, что сделанного не изменить, потраченного не вернуть, и с
осознанием этого приходит покой. Сумерки, мягкий свет лампы. Щелкни
выключателем, и наступит ночь, забвение. Правильно поступают те, кто молится
перед сном в конце долгого дня.
Нормальный мужик на самом пороге полувека.
душой не в порядке", - невесело подмигнул своему отражению.
из-под земли. Белов удивленно завертел головой. Улочка была совершенно пуста,
ни машин, ни прохожих. А звук все нарастал, неожиданно сорвался и вновь забился
в нервном ритме.
"Джем-сэйшн бар", - прочел выпуклые буквы. Понял одно - джаз.
земли, надо искать вход в подвал. С торца дома лесенка уводила вниз. Дубовая
дверь открылась неожиданно легко. И он сразу окунулся в густой полумрак,
который, казалось, вибрировал от пронзительных звуков трубы. На высокой ноте
трубач оборвал мелодию, и тут же хриплым баритоном вступил саксофон. Полумрак в
зале сделался плотным и чувственным, как южная ночь.
Забрался на высокий табурет. Осмотрел через плечо зал. Ремонт, очевидно,
обошелся в весьма скромную сумму. Подвал остался подвалом. Только атмосфера
изменилась. Уютно горели крохотные абажуры, бросая красноватый отсвет на
кирпичные стены. Столики и стулья, по-средневековому грубо сколоченные,
гармонировали с грубой кладкой потолочного свода и стен. Черные прямоугольники
в нишах, - наверно, картины, решил Белов, хотя ничего не разглядел. Оркестрик
разместился в дальнем конце на полукруглой площадке. Едва виднелись фигуры и
ярко вспыхивали зайчики на медных боках инструментов.
Белов машинально провел по ней рукой, оказалось, сработал мастер. Качество и
кропотливый труд скрывались за этой показной угловатостью и грубостью,
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Свержин Владимир
Бажанов Олег