Мурад не упал, просто теперь каждый шаг давался ему все с большим и большим
трудом.
спрыгнул на пол, приставил Джураеву дуло прямо ко лбу, и верхушка бритого
черепа разлетелась на осколки.
над телом. - Прямо оборотень. Вы поглядите, он еще и глазами хлопает.
Рассказать кому - не поверят.
присел на корточки.
- Как вы про черный ход-то крикнуть не побоялись!
равно ведь ушел Бубенцов. Лагранж белозубо расхохотался:
Бенционович.
правдоподобнее вышло.
забуду...
бравый полицмейстер. - Я вам и в дальнейшем верой-правдой, честное
благородное слово. Только не давайте ходу истории со взяткой этой, будь она
неладна. Лукавый меня попутал. Я и деньги купчине вернул. Замолвите за меня
словечко перед владыкой и Антоном Антоновичем, а?
чиновничьего даролюбия, чертополохом прорастающего сквозь любые благие
намерения - не деньгами, так пресловутыми борзыми щенками.
XI СУД
губернского суда, замечательно просторном и красивом. Антон Антонович фон
Гаггенау сам утвердил архитектурный проект и лично надзирал за
строительством, потому что придавал этому сооружению особенное значение. Он
говаривал, что по виду судейских учреждений всегда можно заключить, уважают
ли законность в данной местности. В России судебные присутствия грязны,
тесны и обшарпанны, вот и творятся в них всяческие неправды и
злоупотребления. Губернатор же пребывал в неколебимом (хотя, возможно, и
наивном) убеждении, что если зал суда будет являть собой некое подобие
чистого и прекрасного храма, то и нарушений там будет свершаться куда как
меньше. И еще одно соображение имелось у нашего администратора, когда он
распорядился отвести на строительство столь значительную сумму: новый суд
должен был знаменовать собой золотой век заволжской истории, утвердившийся
на прочном фундаменте законности и правосудия.
прежний зал для судебных заседаний не смог бы вместить даже самых почетных
гостей, прибывших на процесс. В новом же храме Фемиды без труда разместилось
до пятисот зрителей. Конечно, и это была лишь малая часть тех, кто хотел бы
присутствовать при разбирательстве громкого дела, но все же необходимым
людям мест хватило (в число необходимых, кроме официальных и почетных
гостей, попали также сливки заволжского общества, многочисленные журналисты,
столичные писатели и представители юридического сословия, со всей России
слетевшиеся саранчой на это судебное ристалище). Особенная многочисленность
юристов объяснялась еще и тем, что защитником согласился стать сам Ломейко,
светоч российской адвокатуры и европейская знаменитость. У всех еще не
истерся из памяти прошлогодний триумф несравненного Гурия Самсоновича,
добившегося полного оправдания для актрисы Гранатовой, которая застрелила
жену своего любовника антрепренера Анатолийского.
выставлен быть не мог, и владыка с губернатором частью убеждением, а частью
и насилием понудили Матвея Бенционовича взять обязанности публичного
обвинителя на себя. Этому выбору способствовало еще и то, что своим
поведением во время задержания опасных преступников Бердичевский стяжал себе
славу героя - если и не во всероссийском, то уж, во всяком случае, в
губернском масштабе.
невыразимо приятна, ибо в глубине души он отлично знал, что никак ее не
заслуживает. Но и расплата за славу выходила недешевая.
до процесса. Он и сам не знал, кого больше страшиться: грозного Ломейко,
злоязыких газетных репортеров или гнева всемогущего Константина Петровича.
Сей последний прислал на суд целую депутацию во главе с товарищем
синодального обер-прокурора Геллером - ведь, как ни посмотри, выходило, что
заволжский скандал наносит тяжкий ущерб престижу высшего вероблюстительного
органа империи.
(да еще и высокой) публикой. Ну, позапинался бы, подрожал бы голосом -
ничего, это для провинциального прокурора извинительно. Хуже было то, что
позиция обвинения выглядела шупловато.
Дерзко молчал, глядя на потеющего Матвея Бенционовича будто на мокрицу,
полировал ногти, зевал. Вернувшись в камеру, писал претензии в вышестоящие
инстанции.
много, но ничего полезного не сообщил. Все больше жаловался на здоровье и
толковал о божественном. Стало быть, подоплека дела должна была вскрыться
непосредственно на процессе.
гостевых билетов распахнулись высокие двери нового суда и началось
разбирательство, которому суждено было войти не только в анналы нашей
губернской истории, но и в учебники юриспруденции.
x x x
для членов суда установили еще два ряда кресел для самых именитых гостей,
где, в частности, разместились товарищ обер-прокурора Святейшего Синода с
двумя ближайшими помощниками, губернатор и губернский предводитель
дворянства, оба с супругами, губернаторы двух сопредельных областей
(разумеется, тоже с женами) и владыка Митрофаний, из-за плеча которого
черненькой птичкой выглядывала тихая монашка, которую зал до поры до времени
вовсе и не замечал.
генеральском звании, с лентой. Все знали, что он уже подал прошение об
отставке по преклонности лет, и потому ожидали от него полной
беспристрастности - всякому ведь лестно завершить долгую и достойную карьеру
столь выдающимся процессом. Другими двумя членами были авторитетнейшие
мировые судьи, один в совсем нестарых еще годах, другой же возрастом,
пожалуй, еще постарше председательствующего.
которых он сразу сделался осанистей и выше ростом, будто поднимающееся
дрожжевое тесто. Скромно и с достоинством поклонился суду, зрителям и особо,
с подчеркнутым почтением, владыке Митрофанию, что было расценено местными
жителями в самом положительном смысле. Гурий Самсонович, пожалуй, и сам был
похож на архиерея - такой представительный, ясноглазый, с окладистой
седеющей бородой.
зато они и хлопали ему громче, чем столичному корифею. Бердичевский, весь
бледный, с синими губами, натужно раскланялся и зашелестел пухлой стопкой
бумажек.
защитник проявил редкостную суровость, решительно отведя и двух
купцов-староверов, и зытяцкого старейшину, и даже почему-то директора
гимназии. Обвинитель никаких протестов против неистовства защиты не заявил,
всем своим видом изображая, что, мол, состав присяжных несущественен,
поскольку дело и так ясное.
как и следовало ожидать, сбивчиво и невыигрышно, и даже затеял сморкаться
уже на второй фразе, но потом ободрился (в особенности когда из зала ему
сочувственно похлопали) и дальше говорил бойко, гладко и временами даже
вдохновенно.
наизусть. К исходу второго часа у обвинителя получалось уже и эффектную
паузу подержать, и указать грозным перстом на обвиняемого, и даже воздеть
очи горе, что мало кому из прокуроров удается проделывать, не показавшись
смешным. Множество раз речь Бердичевского прерывалась аплодисментами, а
однажды ему даже устроили овацию (это когда он трогательнейшим образом
описывал соблазненную и покинутую княжну Телианову - тут уж многие из дам не
скрываясь всхлипывали).
сокрушительными риторическими вопросами. Хотелось бы пересказать ее
подробно, но это заняло бы слишком много места, потому что продолжалась она
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Белогорский Евгений
Соломатина Татьяна
Ибсен Генрик