Чтение 44–й страницы книги ~Призвание варяга~

Потому что кое-кто подошел к нему ясным днем и русским языком посоветовал
"принять участие в оргии", а не то -- "в другой раз весь Колледж возьмет
тебя замуж". Исповедник так и не смог добиться у умирающего, - кто же
заставил его совершить эту гадость. Даже на смертном одре сей слизняк
страшился тех загадочных неизвестных, которые обещали опозорить не только
его, но и его сестру и малого брата в придачу.

Между нами же -- доложу: я сказал моим парням, что мы не должны быть
хуже поляков. Если поляки не хотели сами марать (сами знаете что) в чужой
заднице -- чем же мы хуже?!

Как бы там ни было -- всю нашу шатию взяли под подозрение. Наш карцер
обратился в вылитую тюрьму. На территории Колледжа появился новый забор и
уроки у нас теперь были в бывшем караульном помещении. Мало того, - теперь
мы ходили даже в туалет только строем и разве что - не с собаками!

Только уроки, путешествия в коллежскую библиотеку строем и потом -- на
весь день под замок в общий карцер. В землянку.

Нам построили огромную печь, чтобы нагреть сие подземное помещение. Да
только всю землю нагреть невозможно и на бревнах стен по утрам снова был
иней. Зато печь раскалялась так, что камни краснели и нам приходилось ждать,
пока не прогорят все дрова -- карцер был под землей и мы боялись угореть
ночью, коль что -- не так.

Сперва мы думали дежурить по очереди, но потом выяснилось, что в
одиночку человек засыпает и тогда мы решили как-нибудь развлекаться. Все
вместе -- пока не прогорит печь...

Нас, в отличие от других, подымали лишь после рассвета. С "куриною
слепотой" мы все равно были, что слепые котята в утренних сумерках и поэтому
нам можно было спать по утрам. (Зимние ночи в Санкт-Петербурге длинней, чем
даже -- в Риге.) Так что и засыпать мы могли много позже.

Зато фонари охрана тушила сразу после отбоя и мы почти что весь вечер
лежали на наших нарах, укрывшись тремя одеялами, и глядя на раскаленную
докрасна печь. А что делать такими ночами?

Тут-то и пригодилась моя любовь к литературе. Я рассказывал "родным и
товарищам" приключения Барона Мюнхгаузена, путешествия Гулливера в
Лиллипутию и Бробдингнег... А еще все сказки братьев Гримм и германские саги
с преданиями. У меня оказалась хорошая память и ночами я читал моим парням
историю о "Рейнгольде" и вспоминал, как лесные эльфы пляшут вокруг своих
страшных костров. Удивительно, но все эти немцы совершенно не знали ни
собственной мифологии, ни современных романов, ни сказок!

Ребята дожили до шестнадцати лет и не знали о "Верном Хагене", иль про
"Голландца Михеля" и "Холодное Сердце"!

Потом, когда уже наша часть Колледжа переехала в Ригу, а затем на
Эзельские острова -- все казармы строились так, чтоб все кровати были в три
яруса и все дети в казарме могли видеть раскаленную печку и огонь в ней --
долгими зимними вечерами. А средь ребят всегда находились рассказчики,
которые повторяли и немножко перевирали мои самые первые байки и басни,
которые я рассказал "родным и товарищам". А многие их поправляли из темноты,
ибо все эти рассказы спелись в этакий неразрывный канон, который теперь
передается из поколения в поколение.

Эзельская Школа Абвера сейчас стала Школой при Академии Генерального
Штаба. Теперь уже большинство наших воспитанников -- славяне, а не --
германцы (немцы со шведами). Но по-прежнему в нашей Школе стоят кровати в
три яруса и долгими зимними вечерами докрасна топится печь... (Казармы же по
сей день без нормального отопления и освещения!)

И все эти "канонические" истории вновь и вновь под мерцанье огня и
хруст горящих поленьев повторяются из уст в уста по-немецки на ливонском
наречии, характерном для нынешней Южной Эстонии... (Лишь в последние годы
самые популярные истории и сюжеты сих баек стали (опять же изустно)
переводиться на русский язык.)

Тут... Все важно! И обязательный холод в зимней ночи, и темнота вокруг
малышей, и их уютные норки из трех слоев одеял, и тепло от почти что --
костра посреди древней пещеры, и даже -- мистическая пляска язычков пламени
-- все это действует на что-то, оставшееся в нас от первобытного
троглодита... Причастность к общей пещере. Племенному огню. Единому племени,
готовому за вас биться. А самое главное -- к Истории, традициям и обычаям
"наших". Поэтому -- именно немецкие сказки. Диалект древних ливонцев.
Сказание. Тайна.

Детям важно ощутить себя чем-то целым и я против иезуитских привычек
всех меж собой перессорить. Да, большая "связность" моих воспитанников
грозит нам "обрушиваньем" всей Сети сразу, заведись в ней червоточина. Но
зато мои парни реже "горят", чем агенты противника. Один-единственный раз
пролитая совместно слеза на скованным семи обручами сердцем "Верного Хагена"
стоит для меня во сто крат больше, чем остальные уроки все -- вместе взятые.
(А если они еще и догадываются, что "Верный Хаген" прибыл в сказку из "Песни
о Зигфриде" и сердце его "рвется" под уколами Совести, - я считаю, что
прожил жизнь не напрасно.)

Ребятки мои умирают, но "вытягивают" "паленых" товарищей, а сие --
главная черта русской разведки. Начинается ж она -- с совместного слушанья
сказок и СОПЕРЕЖИВАНИЯ наших учеников.

Сия методика появилась случайно, но будем мы прокляты, ежели откажемся
от столь эффективного... Да черт с ним, с методом! Главное, что мы учим
ребят быть друг другу -- РОДНЫМИ ТОВАРИЩАМИ!

Все это, конечно же, хорошо, но... Иезуиты не стали бы главными и
лучшими в сих делах, если бы не пытались сделать что-то подобное. Увы, они
обнаружили в нашей методе -- серьезный из(r)ян. (Вернее, - не в нашей, ибо
подобные вещи пытались войти в обиход много раньше.)

Червоточина заключается в том, что мы опираемся на такие понятия, как
-- Родина, Честь, Долг, Порядок и Верность. Но сие -- увы, не добродетели,
но "атрибуты" воспитанников. Об(r)ясню разницу.

Все наши качества делятся на две категории. Одна из них -- Добродетели.
Это такие качества, которые могут меняться со временем. Можно выучиться, иль
заставить себя быть умнее, добрее, отзывчивее. Можно быть злее, иль
скаредней -- бывают и сии "добродетели". Можно стать даже чуть более
честным, иль совестливым!

Но нельзя быть "немножко больше ПОРЯДОЧНЫМ". Сие -- нонсенс. Человек
или порядочен, или -- нет. Поэтому Порядочность (в отличие от Доброты, или
Совести) не Добродетель, но -- Атрибут.

Главное же отличие Добродетели от Атрибута -- первая обычно
воспитывается, но второй -- наследственный признак! Никогда от осины не
родятся апельсины. Если матушка -- продажная тварь, грешно требовать от
потомства Чести, иль Верности. Если папаша -- потомственный паразит --
блюдолиз, сыночки его унаследуют и гибкий хребет, и "масленую задницу".
Таковы уж законы Наследственности.

Именно посему дворянство любой страны пытается возвести барьеры меж
собой и всем прочим. Все прочее попросту неспособно в лихую годину "встать
под орла" и сдохнуть во имя - ИДЕИ. Иначе -- оно само звалось бы --
Благородным Сословием!

Увы, наше сословие -- меньшинство во всех странах. При том, что
благородные люди Пруссии, или Франции не горят желанием поработать на нашу
разведку. Стало быть -- наша методика годна лишь для юных дворян Российской
Империи. Да и то -- не для всех.

"Баловаться любовью" - свойство всех нас без из(r)ятья. Поэтому из
Холмогор и приходят крестьянские мальчики в лаптях, да опорках и
превращаются в Славу и Гордость Империи.

Увы, - обратное тоже бывает. Слишком много "князьев", да "графьев" в
дни Нашествия прятались по поместьям, чтобы не предположить, что их матушки
(или бабушки) "крутили романы" со смазливыми кучерами, да конюхами.

Кровь-то ведь не обманешь -- коль папашу, иль деда пороли за
"баловство" на конюшне, этакий "князь" сам дождется насильников, доверит им
вожжи, да заголит задницу! А-то и -- подмажет родимую, коль его папаша, да
дедушка улещали не только "хозяюшку", но еще и "Хозяина"! Дело-то для сей
Крови -- привычное...

А как увидать сию "подлую" Кровь в маленьком мальчике? Остается либо
довериться Чести его отца, и особенно -- матушки, иль... отказать ему прямо
с порога. Ибо если его низкая Кровь проявится за границей во время задания,
-- такой погубит не только себя...

В итоге -- моя разведка стала лучшей в Европе и мире, но -- мне не
хватает учеников. Один из моих лучших воспитанников -- Федя Тютчев выказал
талант поэтический и мог (и должен был!) стать выше Пушкина. Но мне в тот
момент нужен был резидент на юге Германии и я предложил на выбор --
публикации, гонорары, всемирную Славу, иль -- безвестность за тридевять
земель от России...

Мой ученик выслушал мое предложение и просто спросил:

- "Если бы вам не нужен был человек там -- в Баварии, вы бы меня
напечатали?"

У меня сжалось сердце. Мой мальчик хорошо "почуял" то, что я счел его
Незаменимым для Дела.

Я не смог говорить. Руки мои затряслись, и я никак не мог высечь искру,
чтоб раскурить трубку. Тогда мой любимый ученик подошел к моему креслу, сам
ударил кремнем по огниву, долго смотрел на тлеющее пятно в табаке, затем
грустно улыбнулся и, пожимая плечами, тихо сказал:

- "Спасибо. Такая похвала -- дорого стоит. Зато я знаю, что у меня есть
хотя бы один -- читатель и почитатель".

Через год он прислал мне письмо с новым стихотворением. Оно называлось
"Ad Silentium" и... Лишь когда Тютчев "сгорел на посту", я издал все его
гениальнейшие стихотворения и вы, конечно же, их знаете. Но, как приказал
нам сам Тютчев - "Молчи!"

И все же - признаюсь. В тот день, читая стихотворение Тютчева, я
плакал. Я рыдал, как ребенок, ибо век поэтический короток, а я не дал ему