недавно попыталась играть Дворжака, его головокружительный, ошеломительный
концерт для виолончели си минор. Начали таять зимние снега, и Сьюки стала
ездить к Ван Хорну с набросками и диаграммами для романа, который, как
считали она и ее ментор, можно было спланировать, придумать и соорудить,
как простую словесную машину для возбуждения, а затем снятия напряжения. А
Александра робко пригласила Ван Хорна взглянуть на большие невесомые
раскрашенные статуи плывущих женщин, которые она соединяла друг с другом,
оглаживая руками, измазанными клеем, действуя шпателями со шпаклевкой и
деревянными салатными ложками. Она испытывала смущение, пригласив его к
себе в дом, где все комнаты внизу нуждались в побелке, а в кухне на полу
пора было сменить линолеум: в ее стенах Даррил казался старше и меньше
ростом, подбородок был синеватым от щетины, а воротник оксфордской рубашки
выглядел потертым, словно бедность была заразительной. Мешковатый, черный
с зеленым, твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях, в котором она
увидела его впервые, делал его похожим на безработного профессора или на
одного из тех печальных вечных студентов, которые бродят в каждом
университетском городке. Ей даже странным показалось, что она могла
приписывать ему столько власти и силы. Ван Хорн похвалил работу:
есть у Линднера, но без этой металлической твердости, по настроению скорее
похоже на Миро, но сексуально, очень сексуально, старушка! - С пугающей
неуклюжей стремительностью он погрузил три фигуры из папье-маше на заднее
сиденье своего "мерседеса", откуда они смотрели на Александру, как
маленькие безвкусно одетые пассажиры, путешествующие автостопом; их яркие,
сделанные из пробки конечности переплелись, а проволочки, на которых они
были подвешены к потолку, запутались в клубок. - Послезавтра еду в
Нью-Йорк, покажу их своему приятелю на Пятьдесят седьмой улице. Он клюнет,
держу пари; вы действительно уловили что-то в современном искусстве,
ощущение, что всему приходит конец. Какая-то нереальность. Даже клипы о
войне на телевидении выглядят нереальными; мы все пересмотрели слишком
много фильмов о войне.
локтями и манжетами, на лохматой голове тесноватая шапка из овчины в тон
дубленке. Он смотрел на Александру не просто как на добычу, безнадежно
проигравшую, но как на женщину непредсказуемую и, уловив ее желание,
вернулся в дом вместе с ней, тяжело дыша, поднялся в спальню, пришел в ее
постель, в которой она недавно отказала Джо Марино. Джина была уже опять в
который раз беременна, что еще более все осложнило. В физической потенции
Ван Хорна было нечто надежное и одновременно бесчувственное, а его
холодный пенис причинял боль, будто был покрыт мелкой чешуей; но сегодня
то, что он взялся с такой готовностью продать ее бедные творения, его
словно вырубленная топором, слегка поблекшая внешность и эта его нелепая с
козырьком шапчонка из овчины - все это растопило ее сердце и возбудило
вагину. Она не устояла бы и перед слоном при мысли, что может стать второй
Ники де Сент-Фалль.
обменивались новостями по телефону, молча разделяя общую женскую боль,
пришедшую к ним вместе с их темноволосым любовником. Если Дженни и
страдала вместе с ними, на ее ауре это не отражалось. Когда бы ни
заставали ее случайные дневные гости, на ней всегда был неизменный
лабораторный халатик и она прилежно трудилась. Ван Хорн использовал ее
отчасти потому, что она была глуповата, с ее несколько деланными
почтительными манерами, со способностью не замечать никаких нюансов и
намеков, ведь у нее было слишком уж округлое тело. В их группе каждая
занимала собственную соответствующую ей нишу, и Дженни предстояло
воплотить собой юность каждой из этих зрелых, разведенных, лишенных
иллюзий женщин, хотя ни одна из них не была совершенно такой же в
молодости и не жила с младшим братом в доме, где ее родители встретили
страшную смерть. Все трое по-своему ее любили, и, честно говоря, и она не
выказывала никому из них своего предпочтения. В памяти Александры осталось
навсегда болезненное ощущение, что Дженни им доверилась, вверила им свою
судьбу, как женщина обычно впервые вверяет себя мужчине, рискуя погибнуть
в своей решимости познать. Она стояла рядом с ними на коленях, как рабыня,
позволяя своему белому округлому телу отбрасывать сияние совершенства на
их потемневшие несовершенные формы, распростертые на влажных черных
подушках под крышей, которая никогда больше не встала на место после того,
как одной морозной ночью Ван Хорн нажал кнопку и ослепительное голубое
пламя одело в перчатку его волосатую руку.
жителей Иствика. Кто-то из горожан улыбнулся в веселое дерзкое лицо Сьюки,
промчавшейся по кривому тротуару, а кто-то кивнул величественной
Александре в сапогах песочного цвета и старом зеленом парчовом жакете,
когда она стояла у "Тявкающей лисицы", болтая с хозяйкой - тоже
разведенной Мейвис Джессап, с чахоточным румянцем и крашеными рыжими
волосами, свисающими кольцами, как у медузы Горгоны. Еще кто-то отдавал
должное нахмуренной темнобровой Джейн Смарт, когда она, усаживаясь в
старенький "плимут-вэлиант" цвета зеленого мха, захлопывала дверцу со
сломанным замком, отмечая яркую индивидуальность этой женщины, бурную
внутреннюю жизнь, породившую, как и в других заброшенных городках, стихи
Эмили Дикинсон и вдохнувшую жизнь в роман Эмили Бронте. Все три женщины
отвечали на приветствия, оплачивали счета, а в армянской скобяной лавке
пытались, как и другие, рисуя пальцем в воздухе, описать особые штуковины,
нужные для ремонта разваливающегося жилища, чтобы бороться с утечкой
тепла; но все знали о них кое-что еще, нечто, столь чудовищное и
непотребное, что свершалось в спальне даже у директора местной средней
школы и его жены, которые казались такими пресными и банальными, когда
сидели на дешевых местах на стадионе и, затаив дыхание, следили за счетом
игры.
в пещеру собственной смерти. У входа в преисподнюю. До существования
канализации испражнения всей семьи в старых уборных во дворе росли зимой
вверх такими остроконечными замороженными сталагмитами, и подобные явления
помогают увериться в том, что они больше значат в жизни, чем написанная на
фасаде краскопультом реклама, вычурные формы флаконов с духами, изощренные
покрои нейлоновых ночных сорочек и изогнутые крылья "роллс-ройса". Может,
в закоулках наших сновидений мы встречаем больше того, чем нам известно:
при искусственном освещении возникает какое-то бледное лицо, удивленно
взирающее на другое. Конечно, колдовство ощущалось в воздухе Иствика как
некое атмосферное явление, как облако, зыбкая туманность, состоящая из
тысячи полупрозрачных слоев. И хотя мало кому доводилось вдыхать воздух,
насыщенный его парами, оно создавало ощущение утешительной завершенности,
законченности картины, как газовые магистральные трубы, проложенные под
Портовой, как телеантенны, ловящие в небе рекламы "Коджака" [название
телесериала о нью-йоркской полиции, популярного в 1970-е годы] и "Пепси".
У колдовства были нечеткие очертания чего-то видимого через запотевшую
дверцу душевой кабины, оно было вязким, медленно испаряющимся. Годы спустя
после наугад и без должного тщания описанных здесь событий слухи о
колдовстве запятнали репутацию этого уголка Род-Айленда, поэтому
неловкость и замешательство возникают всякий раз при самом невинном
упоминании Иствика.
нее с трудом доходили даже простейшие вещи сквозь вездесущее ошеломление
снова побежавшего сока, органических волокон, оживающих еще раз, чтобы
расколоть неорганическую землю и заставить ее произвести еще немного
жизни. В марте ей исполнилось тридцать девять лет, и это тяготило ее еще
больше, но голос Сьюки звучал энергичнее, чем всегда, она задыхалась от
радости победы. Она продала дом Гэбриела.
преподавал физику в Кингстонском университете, а она, по-моему, юрист, по
крайней мере, она расспрашивала меня о том, что думаю я. Это, полагаю,
прием, которому их учили. У них был дом в Кингстоне, они прожили там
двадцать лет, но он хочет жить поближе к морю теперь, когда вышел на
пенсию и купил яхту. Им не важно, что дом еще не покрашен, они предпочли
сами подобрать цвет. У них есть внуки, которые приезжают их навещать,
поэтому пригодятся и те довольно мрачные комнаты на третьем этаже, где
Клайд хранил все свои старые журналы, удивительно, как балки выдержали
этот груз.
потенциальных покупателей, которые смотрели дом зимой, прочли об убийстве
и самоубийстве, и это их отпугнуло. Люди все еще суеверны, несмотря на всю
современную науку.
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Перумов Ник
Марко Джон
Прозоров Александр
Сертаков Виталий