спросил:
ярчайшими аккумуляторными лампочками на КП над картой в окружении работников
оперативного отдела, - до блеска кожи побрит, чистый подворотничок,
тщательно вымытые крупные руки. И, заранее угадывая ответ его, Бессонов
сказал:
вспомогательный.
порядки Деева. Думаю, что Манштейн не изменит своей тактики - будет таранить
нашу оборону на одном узком участке и там, где поближе к цели.
его подвижных войск? Способен ли он все-таки к прорыву навстречу Манштейну?
Это немаловажно сейчас, Петр Александрович?
также, когда прибудут наконец первый и пятый. Поторопите!
выдававшей его волнение и досаду оттого, что приданные армии танковый и
механизированный корпуса еще не прибыли в назначенный им район
сосредоточения. - Когда вас ждать у нас?
Деева, подвергать себя... - Яценко шумно задышал в трубку. - Не имею права в
данном случае советовать, но, может быть, благоразумнее было бы переехать
вам на энпэ армии.
Прошу вас полностью озаботиться левым флангом, уж коли я здесь.
Контратаковать без передышек!
усталости, чувствовалось подергивание и боль в немеющей ноге, которую он
неудобно подвернул, упав на дно хода сообщения во время налета
шестиствольных минометов.
распрямляя под столом ногу, - ожидал, когда боль пройдет и он сможет встать,
но боль не проходила.
сознании? Где он? - спросил Бессонов Курышева, пытаясь отвлечься от горячего
подергивания в голени.
выражая голосом чрезмерного утомления издерганного длительным беспокойством
человека:
Из его слов можно было понять, что остальные разведчики при возвращении из
поиска были обнаружены немцами, приняли бой и застряли вместе со взятым
"языком" где-то перед окопами боевого охранения. Вернувшийся отправлен в
медсанбат, но вряд ли он покажет что-либо новое... Да, я несу за разведку
всю полноту ответственности.
самобичевание, это бессмысленно и совершенно некстати, подполковник. Это не
поможет ни вам, ни мне. Пленных нет - и сейчас быть не может, - немцы
наступают, а мне нужен серьезный, порядочный и хорошо осведомленный немец.
Ну, что будем делать, подполковник?
подполковник Курышев неспешно и аккуратно, точно крошки хлеба, сгребал с
карты комочки земли, текущей из-под накатов. Это представлялось Бессонову
неестественным, ненужным, как неудавшаяся разведка, как горячая, ломящая
боль в ноге, и он вдруг подумал: "Водки бы выпить, голова стала бы ясной,
отпустила бы боль, легче стало бы!" Но тотчас удивился такому неожиданному
желанию, этой мысли об облегчении, пережидая раскаленную боль в голени,
мешавшую ему сосредоточиться и злившую его.
темноте, плыл среди качавших его орудийных выстрелов и разрывов, среди
пулеметных волн, бесперебойно хлещущих впереди по этой темноте. И в
приглушенных накатами звуках Бессонов почему-то особенно выделял гудение
танков и разгоряченно-частую дробь автоматов, на слух с севера и юга
охватывающих высоту, казалось, уже отрезанную от армии, от корпусов, от
дивизии - от всего окружающего мира.
через себя танки, а стой, ясно?
второй половине блиндажа зуммерили, звенели, перебивая друг друга, телефоны,
прорывались надсадные голоса, и явственно покрывал этот шум баритон Деева,
выкрикивающий команды вперемежку с руганью и угрозами:
Черепанов! Дошло? Вся артиллерия у тебя там, все противотанкисты - плюнуть
негде! Знаю, что окружают, так что - "караул" кричать? Стоять, как... хоть
душа из тебя вон!.. Откуда еще танки, когда переправа разрушена? Бредишь?..
докладывал о том, что обойден с флангов танками, дерется в полуокружении,
просил поддержки, но Деев, не обещая помощи, отвечал на это словами гнева и
в обстановке смерти советовал избавление смертью, если не выдержит... А
Бессонов сидел здесь, в отдельном отсеке, и не имел права вмешаться. Деев
выполнял приказ, который он отдал, - стоять до последнего, и было бы
нечеловечески трудно посмотреть ему в глаза, тоже ожидающие помощи, хотя
полковник и знал бесповоротную значимость приказа своей дивизии, принявшей
страшный танковый удар, положенный судьбой, как это бывает на войне, где нет
выбора.
Деев, срываясь на отчаянные нотки. - Я что - не понимаю? Сказано - все!
Завяжи пупок тремя узлами - и стой! Артиллерия тебя на полный дых
поддерживает! Не видишь, а я вижу! Что плачешься - терпи! Стой, как девица
невинная, кусайся, царапайся, а держись! Больше не звони с этим! Слышать не
хочу!..
команды?" - опять мелькнуло в голове Бессонова.
не стряхивал с карты крошки земли. Но тихое, невысказанное осуждение и
вместе просьба о помощи были в умном и утомленном взгляде подполковника
Курышева. Он отлично понимал обстановку, сложившуюся в дивизии, понимал по
этим звукам боя, по этим командам Деева в другом отсеке блиндажа. И Бессонов
потер ладонью лоб, сказал не то, что хотел сказать, и не то, что думал:
окружение дивизии...
начальника разведки, затем встал, проговорил с жестким любопытством:
"языков"? Так, по-видимому, подполковник?
ровным голосом объяснил подполковник. - Через некоторое время немцы могут
перерезать связь. И тогда мы потеряем нити управления.
существуют, - сказал Бессонов. - И приказа об "языке" я не отменял. Даже
если нас с вами возьмут в плен. Что весьма неприятно.
Ломидзе.
заговорившего с акцентом: "Совсем взбесились у вас фрицы, товарищ
первый...", - перебил его вопросом:
направлении Деева?
понял вас?
передвигались фигуры офицеров, трещали телефоны, Бессонов не задержался.
Лишь заметил среди работников оперативного отделения высокую фигуру
полковника Деева, не сказал ни слова и, палочкой толкнув дверь, вышел из
блиндажа. Майор Божичко последовал за ним.
прозвучал охриплый баритон Деева. Бессонов вышагнул в траншею.
ошпаривающим ветром дуло со стороны темно-малиновой, придавленной к земле
щели заката, и ветер из стороны в сторону мотал над высотой гремящую пальбу
боя. Сильно несло сметаемой с брустверов ледяной крошкой; как битое стекло,
кололо в губы. И от сигнальных ракет, круто сносимых ветром вокруг НП,
появилось ощущение, что высота сдвигалась куда-то над огнями и пожарами,
разверзшимися внизу.
будто по окрашенной скатерти, рассыпанно ползли, останавливаясь, ощупывали
что-то хоботами орудий черные с белыми крестами ядовитые, огрузшие пауки,
разбрасывая впереди себя огненную паутину Огненная паутина зигзагами
оплетала, стягивала кольцом далеко видимый сверху берег, а в этом кольце -
красные оскалы наших батарей; автоматные трассы взметались веером над