почти до самых пулеметов, но среди них живых не было ни
одного.
идеалисты. А идеалиста победить невозможно. Его можно только
убить".
сложно одурачить; он предельно напряжен - значит, найди
критическую точку, и он сломается от легкого удара. Но
фанатики расстреляли бы санитаров, не задумываясь...
от нее ожидал. А что выиграл? - время, которым не знал, как
воспользоваться. И цену пришлось заплатить непомерную.
редкая и не производила впечатления силы. Но что-то необычное
все же таилось в этом зрелище; оно создало напряжение, и с
каждой минутой закручивало его все туже. Даже с гауптмана В.
Клюге соскочила его показная бравада. Он то и дело одергивал
китель, пытался острить с другими офицерами, но получалось
нелепо, и он тут же говорил "извините"; майор поймал на себе
несколько его быстрых взглядов, которых сразу не понял;
причина их выяснилась в самый последний момент, когда
гауптман, переборов возникшую накануне антипатию, спросил его:
бой, и, возможно, кто-нибудь из нас его не переживет; так
почему бы в такую минуту не забыть мелочные счеты? Ведь как
приятно, когда рядом человек если и не близкий, то хотя бы
открытый и понятный; если в отношениях - пусть лишь намеком, -
проклюнутся душевность и доброта.
слабости, непростительной для офицера.
Сказал отрывисто:
выяснилось, что гауптман дал маху: выезд из ложбины оказался
единственным. Батарея выдвинулась на позицию не вся сразу, а
поочередно, орудие за орудием. Счастье, что ни один из тягачей
не забуксовал на рыхлом склоне; тогда бы вообще ничего не
получилось. Да и красные прозевали начало маневра. Уже
вытягивали последнюю пушку, когда поблизости разорвался первый
осколочный.
Только после четвертого выстрела был ранен один из комендоров.
За это же время батарея успела осыпать снарядами и танк, и
действующий пулеметный бронеколпак. Но пятый осколочный сразил
еще двух комендоров, а шестой лег точнехонько посреди позиции
и внес смятение.
перебили, - срывался на дискант голос Клюге.
Ортнер. - Вы же понимаете, герр гауптман, сейчас только от
мастерства и мужества ваших людей зависит успех атаки.
трубку телефонисту.
от Клюге. Подави он пулеметы красных - и доту не удержаться,
потому что цепь уже приближалась к вершине; еще совсем немного
- и солдаты войдут в зону поражения собственных снарядов; что
поделаешь, приходилось рисковать; что угодно, только бы
молчали эти проклятые пулеметы.
удачный выстрел из дота разбил одну из пушек и толкнул
гауптмана Клюге на самоуправство: он вызвал тягачи, которые
едва успели сползти в овражек. Но тут уж красные не сплоховали
и сразу перенесли огонь. Правда, целились они долго, зато от
первого же снаряда загорелся тягач как раз на выезде из
овражка. Одна машина внизу оказалась отрезанной от своих, две
все же добрались до позиции и зацепили по пушке, но от
следующего снаряда один тягач вспыхнул, а пушка перевернулась.
Тогда с позиции побежали все - и водители и командоры.
испытания молчанием противника и страшным зрелищем - ведь
склон был весь усеян телами их камрадов: и тех, что вчера
здесь погибли, и сегодня во время первой атаки. И рота залегла
еще до того, как по ней открыли огонь. А когда стало ясно, что
батарее конец, солдаты начали отходить. Сначала по одному,
ползком и перебежками, но уже через несколько минут припустили
бежать в открытую, слава богу, и на этот раз красные не
расстреливали их в спину.
поглядел на часы. Начало седьмого. "Интересно, когда
просыпается полковник? Если он ранняя пташка, с минуты на
минуту надо ждать его звонка. Но если он решит выдержать
характер?.. Тогда звонок раздастся не скоро, а прежде девяти и
я звонить не буду: поводов к этому нет, да и охоты тоже.
Значит, все дело упирается в характер господина полковника, а
пока что здесь за эти его плебейские штучки будут
расплачиваться своими жизнями ни в чем не повинные немецкие
парни.
бездарно и бессмысленно гнал на пулеметы. В который раз за
сегодняшний день он размышлял, что, будь его воля, он бы все
устроил иначе. Не кровью, а прежде всего мыслью, интеллектом и
волей доказывать силу германского духа. Но у него приказ, а
личным мнением никто не интересуется, зато не позже 9.00 у
него спросят, как он, майор Иоахим Ортнер, этот приказ
выполнил. И тогда он назовет число атак, которое подтвердит
его настойчивость и неуемную жажду победы, и перечислит свои
потери; и станет безусловной его непреклонность, никому и в
голову не придет обвинить его в малодушии, никто ему не
скажет, что он пасует перед трудностями.
меня последними словами, считают идиотом и убийцей. Полковник,
узнав о потерях, тоже решит, что я убийца и болван. Но я
должен играть свою роль, как бы она ни называлась. Главное,
чтобы внешне я был тверд и непреклонен и убежден в правоте
своей идиотской тактики, и тогда я буду прав в любом случае,
перед какими угодно судьями, чего бы ни стоила моя формальная
правота доблестной германской армии".
была спокойна. У него не было выбора. Как шар в кегельбане, он
катился по единственному, выбранному другими желобу. Чего ж
ему было терзаться?
проявить малодушие. Это следовало пресекать сразу, даже в
мелочах. И майор Ортнер в этом преуспел. Так, ему заранее было
неприятно предстоящее объяснение с Клюге (он не считал себя
виновным перед гауптманом; напротив - тот был кругом виноват;
но что-то все же было в этом предстоящем разговоре такое, что
майор вообще с радостью избег бы встречи, хотя он и не
осознавал ясно, что именно его смущает, и не собирался в это
вникать), а все вышло на удивление просто, легко и не только
не оставило в душе Иоахима Ортнера какого-либо следа, но даже
и не задело ее.
глядя себе под ноги, сцепив руки за спиной. Без фуражки. Весь
в земле. Мундир справа пониже нагрудного значка был разорван:
сукно, и бортовка, и подклад торчали мятыми лоскутами. Когда
он поднял глаза, Иоахим Ортнер не прочел в них ни страха, ни
гнева, ни озлобления - только усталость.
Моей батарее крышка. Нет ее больше. Нет - и все.
он был прав точно, и не только в прошлом, но и в будущем; прав
уже потому, что держался твердо, не давал воли своим чувствам.
Ортнер, - прошу вас обращаться как подобает. Во-вторых,
потрудитесь быть конкретнее, если только это доклад офицера, а
не цитата из Вертера.
Клюге.
повысил голоса. - Я оставался на позиции до конца. Даже когда
кругом больше никого не осталось. Но мне не было счастья, герр
майор, и красные меня не убили.
Шилова Юлия
Максимов Альберт
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Никитин Юрий
Сапковский Анджей