качнуло в сторону этого вопля. Кто-то даже переступил, готовый броситься на
крик. Шапошников, не осознавая того, сделал даже шаг к обреченным братьям,
точнее, полшага, пробных еще, несмелых. Лейтенант-экзекутор, услышав или
заметив это движение наметанным глазом, резко скомандовал: "Пли!"
обманывать себя, была еще вера в чудо, в пришествие кого-то и чего-то,
способного избавить братьев от смерти, а красноармейцев и их командиров от
все тяжелее наваливающегося чувства вины и понимания, что это навсегда, это
уже неповторимо, но как взметнулась вверх рука с плотно припаявшимся к
спуску крепким пальцем, закаменело в груди людей всякое чувство, всякое
время остановилось, пространство опустело. "Все!" -- стукнулось тупой
твердью в грудь, рассыпаясь на какие-то тошнотные пузырьки, покатилось в
сердце, засадило его той удушливой слизью, которая не пропускала не только
дыхание, но даже и ощущение боли. Только непродыхаемое мокро сперлось,
запечаталось в груди.
как Еремей решительно заступил своего брата, приняв в грудь почти всю
разящую силу залпа. Его швырнуло спиной поперек мерзлой щели, он выгнулся
всем телом, нацарапал в горсть земли и тут же, сломившись в пояснице,
сверкнув оголившимся впалым животом, вяло стек вниз головою в глубь щели.
Брат его Сергей еще был жив, хватался руками за мерзлые комки, царапал их,
плывя вместе со стылым песком вниз, шевелил ртом, из которого толчками
выбуривала кровь, все еще пытаясь до кого-то докричаться. Но его неумолимо
сносило в земную бездну, он ногами, с одной из которых свалился ботинок,
коснулся тела брата, оперся о него, взнял себя, чтоб выбиться наверх, к
солнцу, все так же ярко сияющему, золотую пыльцу изморози сыплющему. Но
глаза его, на вскрике выдавившиеся из орбит, начало затягивать пленкой, рот
свело зевотой, руки унялись, и только пальцы никак не могли успокоиться, все
чего-то щупали, все кого-то искали...
Убитый скомканно упал на старшего брата, прильнул к нему. Лейтенант два раза
выстрелил в щель, спустил затвор пистолета и начал вкладывать его в кобуру.
не отреагировал.
улетающее в глубь сосняка. Отделился от роты и как-то бочком, мелким шажком
семенил к лесу помкомвзвода Яшкин. "А ты куда? -- хотел остановить его Щусь.
-- Кто взвод поведет? -- И увидел, как следом за Яшкиным к лесу, скользя на
ходу, придерживая шапку, спешил Лева Скорик. -- И этот смывается! --
раздражился Щусь. -- Выполнил боевую задачу, доклад пошел писать о блестяще
проделанной работе..."
ростом, статью да, наверное, и голосом с незабвенным заступником за всех
бедных и обиженных, всевечным рыцарем Дон Кихотом. Вместо таза на голове его
был островерхий буденовский шлем с едва багровеющей звездою на лбу, наглухо
застегнутый на подбородке, толсто обмерзший мокротой, копья вот не было и
Санчо Пансы не было.
запястьями, сотрясался и сотрясал воздух нелепый человек в нелепой одежде.
Батальон, не дожидаясь команды, рассыпался, разбегались ребята от свежей
могилы. Их рвало, Коля Рындин, такой же большой и нелепый, как Васконян,
рокотал между наплывами рвоты, шлепая грязным слюнявым ртом:
убиты... Прокляты и убиты! Все, все-э...
в казарму!
сотрясал руками над головой и все так же поросячьи-зарезанно вопил:
"Убийцы!".
младший лейтенант, как услышал плач казахов, сбившихся вокруг Талгата.
старшого, тряслись казашата. -- Мы картошкам воровали...
не вытирал слез, он ожесточенно бил себя по оскаленному рту, перекатывая
звуки:
Талгата, потерянно жались друг к дружке.
Прикажите закопать расстрелянных, уводите людей в расположение.
командир первого батальона Внуков.
словно избывая вину, желая выслужиться перед братьями Снегиревыми, начала
грести на них мерзлые комки, песок со снегом.
Закопаем. Не вылезут...
у всякого своя работа. Мой долг...
навострили, и до беды недалеко), перебил разгорающуюся полемику
представитель из штаба полка, так как Азатьян сказался больным. -- Давай!
Давай! -- скомандовал он коновозчику и, чтобы потрафить настроению людей или
от собственной дерзости, добавил: -- Да не растряси ценный кадр!
зарылся носом в шарф, соединил плотнее ноги под полостью, коротко вздохнул;
"Эх народ, народ, ничего-то не хочет ни понимать, ни ценить!.." -- и
пробовал думать дальше про жизнь, про судьбу свою, про ответственную, но
неблагодарную работу, однако скоро задремал, согревшись в удобной
покачивающейся кошевке, под цоканье копыт лошадей, под музыкально звучащие
полозья кошевки, о братьях Снегиревых, о только что проделанной работе он
сразу же забыл.
властью отменил на понедельник все занятия и работы.
объята казарма: никто не шастал по расположению, не орали дежурные, не
маячил старшина, не показывались из землянок командиры. Дымилась лишь кухня
трубою, да и то истомленно, изморно дымилась.
молча пили горькую и не хмелели командиры первого батальона. К ним
подсоединились обитатели соседних землянок. Ночью, уже глухой, напившийся до
бесчувствия Щусь рвался к штабу полка и кричал:
койку!.. Я те глаз выбью!..
старший лейтенант Скорик. Он знал, что командиры полка где-то пьют, горюют,
ему хотелось к ним, да как пойдешь-то, ведь морду набьют, чего доброго, и
пристрелят.
всяк поодиночке, завалившись на нары, закрывшись шинелью. Лишь старообрядцы
объединились. Нарисовали карандашом на бумажке крест и лик Богоматери -- на
него и молились за оружейной пирамидой. Коля Рындин чего-то божественное
бубнил, несколько парней не на коленях, а стоя все за ним повторяли. Ребята,
свесившиеся с нар, боязно слушали, никто не смеялся, не галился над божьими
людьми.
помещение дежурки. Старообрядцы послушно отлепили бумажку от пирамиды,
перешли в дежурку и всю ночь простояли на молитве, замаливая человеческие
грехи.
живот миру Твоему даровавый, Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих,
Еремея и Сергея, в месте светлом, в месте злачном, в месте покойном, идеже
несть болезни, печали, ни воздыхания, всякое согрешение, содеянное ими
делом, или словом, или помышлением, яко благ и Человеколюбец Бог, прости,
яко несть человек, иже жив будет, и не согрешит. Ты бо Един без греха,
правда Твоя, правда вовеки, и слово Твое истинно. Яко Ты еси воскресение, и
живот, и покой усопших раб Твоих, Еремея и Сергея, Христе Боже наш, и Тебе
славу воссылаем со безначальным Твоим Отцом и Пресвятым, благим и
животворящим Твоим Духом ныне, и присно, и во веки веков. Аминь. Помяни,
Господи, новопреставленных рабов Божиих Еремея и Сергея и даруй им Царствие
Небесное".
этот день. Иные красноармейцы потихоньку незаметно крестились. И старшина
Шпатор, забывший все мирские буйства, все окаянство жизни, пробовал
молиться, хотел воскресить в себе божеское, крестясь в своей каптерке.
Получалось это у него неуклюже, да вроде бы и опасливо.
креста, ни молитвы. А ты?
Трубников Александр
Аникина Наталья
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Панов Вадим
Шилова Юлия