лечить его пробовал, - тоже, с которым мы встретились. А каторжному кто
поверит? Ты вот веришь? Ну и дурак. Дай ножик, я тебе сейчас такую куклу
вырежу, что ты не видал никогда...
правда, что ты в хоре тогда пела, и плясала? и квартира твоя была на
Подъяческой? А потом тебя отовсюду... и к нам сюда... да ты не обижайся.
А он тогда нормальный был?
- и смехота, и срамота... мы все утро смеялись.
б сейчас в собственной карете ездила, а не здесь, по десяти гостей за
вечер принимала.
счас хуже, чем нам.
кабинете посадит осторожненько на стол, а там столик, стульчик -
кукольные. Бумажка нарезана с почтовую марку, перышки воробьиные точены
- и он приказы пишет. А чиновники их в увеличительное стекло читают и
исполняют. А буковки-то крохотные, не разобрать, да и головка у него,
ккк у голубка, разве такой головкой сообразишь что? Вот и пишет
каракульки, а чиновники делают, что хотят, а ему врут всё, что
исполняют. А он как проверит? ему и самому все равно, абы жить, как
живет, в своей должности.
- пальчиком его тронут за плечико, - мол, до свиданья! Жена его, небось,
в тарелке купает по субботам, кончиком пальца намыленным... ха-ха-ха!
Маникюрными ножничками подстригает - боится головенку отстичь. Слушай, а
как они спят-то? ха-ха-ха! Ой, па-адумайте, цаца какая, оскорбили слух
ейный.
одной читает? Да, тут деткам не скажешь - берите пример с папочки... уж
лучше сума да тюрьма.
его рассматривают - и он размером для посетителя как настоящий. А шьет
на него одна модистка - как на куколку. Ордена у него - дак ему такой
орден и на спиночку не взвалить, крошечке. Кушает ложечкой для соли из
кофейных блюдечек, они как миска огромная ему. Про другое уж не говорю.
неприличность, тьфу! умора. Девки за кофеем так хозотали про это, таког
напредставляли безобразия, как он кого к себе на ночь требует да что
делает... бегает и бесится гномик... мерзость какая.
же - богатство, честь, есть-пить сладко, жить в палатах. А ты б
согласилась быть с огурец, а жить в чести и богатстве? Я - да.
- да и утонет?
подозревает: чуть заподзорил - сразу в Сибирь! Никто при нем долго не
держится. Я б на их месте его выбросила на помойку, и дело с концом, да
у них порода такая: подслужиться надо, хоть ты с перст ростом, а раз
начальник - служат тебе.
своем ножками топает, потом двумя ручками за волосок в усах гренадерских
ухватится - и ну вырывать! Да я б в него плюнула - и снесло б его в
окно!
больно, вырвет все... уж лучше этот, игрушечный... да уж больно обидно
от него, козявки, терпеть!
и министров, есть такая болезнь специяльная, открыли ее. В будлочной
сказывали утром, что многие из них такие, потому и не показываются
никому. И поэтому и злобствуют против народа и своих же, что боятся, как
бы не случилось что с ними. А чем держаться-то им? только страхом! Пока
боятся его - и рады, что он не показывается, и трогать его никто не
смеет. А тронешь - и нету его, болезного.
завтраку на извозчике приехала, прямо от него, глаза так и вертятся от
удивления. Хотела я еще, говорит, ему ротик зажать - да в карман, и сюда
привезти, - вот бы потеха была! да боязно.
это не сказки? А сказали бы тебе в хоре твоем, когда и квартира, и
карета, и граф в полюбовниках, что девкой в трехрублевом заведении
будешь, - что, поверила бы? Все в жизни бывает, люди зря говорить не
станут.
Почему? Да потому, што на самом-то деле его и не было вовсе на свете
никогда.
памятник? Памятник можно и Бове-королевичу поставить, а кто того Бову
самог видел? то-то.
носят его в мыльнице, что кричит он в специальный рупор бумажный, а
человек ухо приставит и еле слышит, что разглядывают его в подзорное
стекло, стал он с наперсток, потом с муравья, а потом такая соринка, что
и не разглядеть.
офицеры сами отдают команды, все всё сами делают, а кланяются пустому
креслу и ему и служат. А если так, то они и раньше, значит, могли без
него обойтись, верно? Вот и обходились.
его вовсе не было - такой закон есть. А еще есть такой закон, что каждый
норовит лучший кусок ухватить... а ну положь мой расстегай, ишь разинул
пасть-то!
хочет на то кресло сесть,а других не пустить. И вот никто из них одолеть
не может: другому помешать еще есть силы, а самому занять - уже нет. И
тогда они договариваются: пусть считается, что кто-то его занял,
придуманный, несуществующий - ни нашим, ни вашим, никому не обидно. А
дело, мол, будем делать, как и раньше делали. Отсюда и сказки про
исчезнувшего начальника, которого на самом деле никогда не было, а
только кресло пустое. Понял? Плати за сахар, раз понял, без сахара пущай
исчезнувший пьет.
ЧЕТВЕРО РАБОЧИХ СЦЕНЫ И РАСПОРЯДИТЕЛЬ.