Чтение 44–й страницы книги ~Волоколамское шоссе~

черт знает с кем, черт знает куда? Я не имею права покидать батальон, не
должен влезать в необдуманную, нелепую затею, которая не кончится добром.

И не было сил, не было воли повернуть дело по-иному.

Приходила мысль: а вдруг без меня вернется Брудный, вдруг прибудет
приказ? И я усмехался: не тешь себя, приказа не будет, не выйдешь.

Потянулась полоса запыленного дочерна снега. Лысанка обходила воронки.
Вот и линия окопов - покинутых, безмолвных, пустых.

Тут все знакомо - каждый ходок, каждая тропка - и все неузнаваемо, все
дико. Сбоку, в Новлянском, виднелись два-три освещенных окна. Немцы не
боялись нас, пренебрегали маскировкой... Взмыла ненависть: ну, погодите!..

Я оглянулся на растянувшийся строй. Восемьдесят семь бегляков. Что они
смогут? Эх, не так, не так все это надо бы...

Вспомнилось, как неделю назад я отправлял в ночной набег сотню орлов.
Нас знобило тогда; прохватывала дрожь подъема, азарта, предчувствия боевой
удачи. То была операция - идея, расчет, удар наповал.

А сейчас? Зачем я еду? Кой черт несет меня напропалую?

Миновав линию пустых окопов, мы спустились к реке. Тут были знакомы все
броды, все бревнышки, перекинутые на курьих ножках с берега на берег.

У такого мосточка я остановил людей. Журча, белым порожком река бежала
поверх пары бревен.

На той стороне, в сотне шагов от воды, чернел лес.

Я вполголоса объяснил задачу: подобраться к Новлянскому той стороной,
лесом, у села перейти вновь реку вброд, ворваться в село, перебить немцев,
поджечь машины, поджечь понтонный мост.

Потом спросил:

- Понятно?

Ответили негромко и немногие:

- Понятно...

До меня не дошли токи возбуждения, подъема перед дракой. Этим людям,
только что бежавшим от немца, набравшимся страху, не верилось, что сейчас
они будут страшны. А я? Верил ли я?

- Здесь переходить по одному! - приказал я. - Затем двигаться гуськом,
рассредоточение. Ползунов, вперед!

Он побежал с винтовкой наперевес, пригнувшись. У мостика
приостановился, ступил на скользкие бревна... Потом темный фон реки скрыл
темную фигуру. На белом откосе того берега скоро появился силуэт.

Ползунов поднялся по скату, у гребня прилег, потом привстал, выпрямился
и зашагал к лесу.

Я сказал:

- Правофланговый, вперед! В лесу идти гуськом, по порядку номеров.
Интервал - пять - восемь шагов.

Повинуясь руке, Лысанка вошла в реку. Тут было мелко, по брюхо.

Почему я приказал двигаться в лесу поодиночке? Зачем с таким
интервалом? Открою мою тайную мысль. Думалось: трусы попрячутся. Во тьме
леса это легко: подался в сторону, прильнул к дереву и пропал. И черт с
тобой, пропадай! Скитайся без Родины и чести! Останется, думалось,
половина или меньше. Этим поверю, поверну назад, возьму в батальон.

Обогнав Ползунова, я ехал меж деревьями впереди всех, не отдаляясь от
опушки, и не оглядывался.

Теплело, с веток падала капель. Облака застили луну; она едва
просвечивала расплывчатым мутным пятном.

Вот и край леса. Рядом дорога, что ведет в Новлянское.

Вблизи понтонный мост, затем взгорок, на взгорке село. Ясно светятся
несколько окон.

По одному подходили люди. Замыкающим шел Бозжанов. Я приказал
выстроиться.

- Ползунов! Пересчитай, сколько налицо?

Пройдя от края до края, он шепотом доложил:

- Восемьдесят семь, товарищ командир!

Восемьдесят семь? Все здесь! Все пришли драться!

Пробежал трепет радости. Я ощутил: они уже дороги мне, сердце приняло
их. А может быть, то был иной трепет, может быть, уже и от них исходил
нервный ток.

Послышался приближающийся гул автомобильного мотора. Я повернул голову
на звук, и вдруг сквозь деревья нас обдало белым прожекторным светом. Фары
машины, поднявшейся на некрутой изволок, горели в полный свет. Изгиб
дороги направил столбы света сюда.

Никто не шевельнулся в строю. Все стояли бледные, почти белые от света,
сжимая заблестевшие винтовки, напряженно глядя перед собою. Медленно
передвигались черные, будто резные, тени деревьев.

Свет скользнул дальше. Тьма задернула лица. Покачиваясь вверх и вниз,
белые полосы уходили, укорачивались, легли на дорогу.

Я спрыгнул с седла. После ослепительных лучей я никого не различал,
лишь смутно виднелись белые чулки Лысанки.

- Лечь! Наблюдать! - приказал я.

Глаза опять обвыкли... Фары отразились в воде. Донесся перестук
мостовин. Навстречу машине возникло красное пятнышко электрофонаря. Машина
вышла на тот берег и застопорила. К фарам, в полосу света, ступил часовой.
Некоторые жесты были поняты. Оборачиваясь, он раза два ткнул рукой к лесу,
где засел наш батальон. Потом показал направление к Красной Горе.
Очевидно, там пролегал объезд.

Взговорил мотор, свет двинулся, машина взяла подъем, фары на миг
выхватили из темноты засеребрившуюся улицу с длинными грузовиками у домов.
Потом пучки света поползли в сторону и, покачиваясь вверх и вниз,
двинулись вдоль берега, в объезд.

Кто-то подошел ко мне.

- Товарищ командир, я берусь.

Голос был знаком.

- Пашко?

- Да... Я берусь.

- Что?

- Пришью его...

- Часового? Как?

Отвернув шинель, Пашко показал: блеснуло светлое лезвие финки.

- Будь спок... - сказал он. - А потом свистну.

- Нельзя... - Я подал ему электрический фонарик. - Возьми. Зажжешь три
раза.

Он сунул фонарь под шапку:

- Могу и трофейным просигналить... Красным. Можно?

- Можно... Зажжешь три раза: путь свободен. Справишься один?

Скорее слухом, чем зрением, я уловил: он усмехнулся.

- Справлюсь...

- Ступай!..

Пашко быстро скрылся во мгле.

Ну, будь что будет. Назад мне теперь не повернуть. Что же, так и
ворвемся - ордой? Я подозвал Бозжанова.

- Раздели людей на десятки... Группу возьми себе, ударь в спину
охранению, которое расположено напротив батальона. Одному десятку задача:
поджечь мост... Остальные пусть орудуют в селе; всех с гранатами туда...

- Есть, товарищ комбат.

Он стал распоряжаться.

Проехали еще две машины. Опять в полосе света появился часовой. Опять
фары засеребрили улицу. В каком-то доме отворилась дверь, вышел кто-то
высокий, в белье, босиком и, сонно дотягиваясь, стал мочиться с крыльца.
Сволочи, вот как они спят на фронте: раздевшись до белья, в домах, в
кроватях.

Опять все пропало во мгле. Белые пучки, колыхаясь, завернули в сторону
и пошли кружным путем.

Мы лежали, напряженно вглядываясь в мутную черноту ночи, вглядываясь
туда, где исчез Пашко. Удастся ли ему? Будет ли сигнал? А потом? Как
произойдет оно, это "потом"?

Странное ощущение пронзило на миг: показалось, будто все это,
точь-в-точь как сейчас, когда-то уже было (а когда - неведомо, в какой-то
другой жизни, что ли?) - мы вот так же лежали во тьме, притаившись,
подобравшись сзади к сонному становищу врага, готовые вдруг прянуть туда.
Странно, неужели это современная война? Не такой представлялась она.

Но где же сигнал? Томительно долги минуты. Ага, кажется, вот...

В темноте у моста в чьей-то невидимой руке возник красный пятачок...
Повисел и исчез... Раз... Засветился опять... Два... Вот и три.

Я сказал:

- Встать! Приготовиться! Гранаты к бою! Ну, товарищи... Закон солдата:
пан или пропал! Врываться молча. Бозжанов, веди!

- Через мост?

- Да.

Он шепотом скомандовал:

- За мной!

И побежал. За ним кинулись все.

Через минуту дошел перестук мостовин.

Все удалось... Удалось до нелепости легко.

Я медленно въехал по мосту в село, багрово озаренное пожаром.

Кое-где еще лопались гранаты, щелкали выстрелы, раздавались крики. Да,
это был не бой, а побоище.

Выставив охранение в сторону леса, куда втянулся наш батальон, немцы
улеглись на ночь. Услышав выстрелы, взрывы гранат, они стали выскакивать,