Чтение 44–й страницы книги ~Самоубийство~

Володя прозвал его Балалайкиным. Он только ораторствовал и никаких мер не
принимал. Настроение было такое, что Совет мог легко арестовать Витте в
Зимнем. Рабочие вышли бы на улицу как один человек!

-- Вместо этого Витте арестовал Совет. А московское восстание, так
плохо подготовленное, потоплено в 220 крови. Да, руководство оказалось не на
высоте, -- сказал Джамбул ласково. Крупская на него посмотрела.

-- Одно восстание провалилось, а другое удастся, <--> угрюмо заметил
Ленин. -- Мы кое-чему научились.

-- Унывать нет ни малейших причин, -- подтвердила Крупская. -- Были и
очень отрадные явления. Вы верно слышали, с каким подъемом прошла
Таммерфорсская конференция! Был сорок один делегат. И среди них новые,
интересные люди. Особенно один кавказец, Иванович, кажется, его зовут Иосиф
Джугашвили? Вы, верно, его встречали на Кавказе?

-- Встречал. Серый и гадкий человек, но очень хитрый и смелый, --
ответил Джамбул. И Ленин, и Крупская взглянули на него вопросительно.

-- У нас не было такого впечатления, -- сказала Крупская. -- Он
оказался фанатическим сторонником Володи. Володе устроили бурную овацию.

-- Все? Сорок один человек? -- спросил насмешливо Джамбул. Люда
поспешила вмешаться:

-- Я это слышала. Теперь вы, Ильич, наш общепризнанный вождь.

-- Володя и до конференции был общепризнанным вождем, -- поправила
Крупская. -- Конечно, не говорю о меньшевиках. Хороши, кстати, гуси!

Она сообщила новые сведенья о гнусностях Плеханова, о беспредельной
гадости Мартова, о черносотенстве Аксельрода, -- эти выраженья были из
недавних писем ее мужа: она их читала, изучала и запоминала. Люда слушала не
без удивленья.

-- Но ведь мы с ними объединяемся! А Плеханова, я слышала, Ильич даже
звал в редакцию? Я и то удивлялась, -- сказала она, вопросительно глядя на
Ленина. Он беззвучно засмеялся, и его, еще увеличившаяся, лысина покраснела.

-- Что-ж, что объединяемся? Они всЈ-таки черносотенцы. И даже не
объединяемся, а скорее спутываемся. Да Володя знает, что делает, -- ответила
Надежда Константиновна. -- Вот что, останьтесь с нами обедать, покалякаем.
Володя немного скучает после Питера и всего, что там было. Его газета стала
центром 221 всей революционной акции... Я сейчас сбегаю и чего-нибудь куплю.
Здесь лавки закрываются рано.

Люда отказалась: видела, что Ленин не в духе. Крупская же всегда ее
раздражала.

-- Мы ведь на первый раз лишь зашли на минуту. Очень устали.

-- Не надо уставать, особенно молодым партийцам. Предстоят великие
события. Всем надо готовиться и трудиться, не покладая рук. Володя еще
недавно сказал, что у нас теперь не 1849-ый год, а 1847-ой. Разве вы не
помните?.. А где вы остановились?

-- Недалеко отсюда, у извозчика-активиста.

-- Хороший народ финские активисты и к Володе отлично относятся, знают
и почитают. А то вы могли бы остановиться и здесь. Дом большой. Первая
комната пустая, и мы в ней всегда оставляем еду, на случай, если из Питера
поздно ночью приедет какой-либо товарищ. Мы здесь временно, на биваках. Ищем
пристанища. Работать Володе тут трудно: нет книг и мешают. Он задумал...

-- ВсЈ равно, что я задумал, -- перебил ее муж и обратился к Джамбулу:
-- А то остались бы? Вот вы всЈ желали со мной поговорить.

-- Я остался бы. Но, может быть, Владимир Ильич, вы хотите поиграть в
дурачки? Вас там, кажется, ждут, -- сказал Джамбул с особенно серьезным
видом. Крупская строго на него взглянула. Его замечание показалось ей
дерзким.

-- Володя иногда по вечерам играет после работы, это его немного
развлекает, -- сказала она. Но Ленина слова Джамбула, повидимому, не задели.
Он даже усмехнулся.

-- Да, я могу остаться. Мне действительно необходимо с вами поговорить.
А она тем временем поболтает с Надеждой Константиновной.

-- Нет, я пойду, -- сказала Люда холодно. Не знала, что Джамбул будет
говорить с Ильичем в первый же день, и была задета тем, что ее к разговору
не привлекли. -- Надо посмотреть, какое-такое Куоккала.

-- Тогда через час-полтора встретимся дома.

-- Да, не засиживайся. 222

-- Addio, -- сказал Ленин, рассеянно пожав Люде руку.

Крупская проводила ее до дверей.

-- Он не в духе, -- озабоченно сказала она вполголоса в пустой комнате.

-- Джамбул?

-- Нет, разумеется, Володя. Ох, боюсь, опять начнется депрессия, как
тогда в Брюсселе. И вдобавок он нездоров.

-- Ось, лышенько! Что такое?

-- Эти неудачи его расшатали. Я всячески поддерживаю в нем бодрость. И
особенно важно, чтобы люди с мест тоже говорили, что есть еще порох в
пороховницах. Представьте, он мне вчера сказал, что не надеется дожить до
победы нашего дела! Пожалуйста, в разговорах с ним не нойте!

-- Я никогда не ною, -- сердито сказала Люда. "Это я "человек с мест".
И Джамбул тоже!"

-- Забегайте почаще. Только не в рабочие часы Володи. Завтра днем не
приходите: кажется, будет Камо. Это известный кавказский боевик. Чудак!
Недавно ходил по Питеру в костюме кавказского джигита, с каким-то шаром,
обернутым в бумагу! Все думали, бомба. Оказалось, арбуз! Он вез нам в
подарок арбуз. Вы его знаете?

-- Что-то слышала от Джамбула. Он его хвалил, но, помнится, говорил,
что это совершенный дурак.

-- Больно строг ваш Джамбул, -- сказала Крупская с неудовольствием.

У Ленина в Куоккала депрессии не было. Неудача московского восстания,
правда, очень его расстроила. Ему нисколько не было жаль погибших людей, он
о них думал, да и то не очень, лишь тогда, когда в "Вазе" пели после ужинов
"Вы жертвою пали". Пел впрочем с искренним воодушевлением, на него
действовала музыка, хотя бы и плохая.

Его злило то, что он совершил грубую ошибку в расчете сил и что над ним
теперь насмехался Плеханов. "Этот невероятный нахал точно рад, что восстание
провалилось!" -- думал Ленин. -- "Да он и в самом деле 223 рад. Его
рехтхаберишство переходит все границы. Между тем, мы всЈ-таки на восстании
кое-чему научились. Оно было только генеральной репетицией, этого наши
болваны не понимают! Что-ж делать, после московского провала надо идти на
уступки. Будем "объединяться" и с меньшевиками. Я им скоро покажу
"объединение", пошлю их к чертовой матери! Уж лучше было бы работать с
максималистами. Они ничего не понимают и тоже надо мной насмехаются:
"начетчик", но они настоящие люди. Жаль, что Соколов всЈ-таки тот-же болван
эс-эр. Он по натуре большевик и очень мне пригодился бы, гораздо больше, чем
здешняя теплая компаньица. Но в голове у него старая жвачка. Разумеется, в
Маркса никогда и не заглядывал!"

Для Ленина люди, не читавшие Маркса, были не совсем люди, даже
Клаузевитц, у которого было впрочем то оправдание, что он до "Капитала" или
хоть до "Коммунистического Манифеста" не дожил. -- "Соколов, верно, сам не
понимает, чего хочет, или же хочет того, что совершенно не нужно и очень
вредно. Вот так Бонапарт".

Накануне вечером он читал книгу о возвышении Наполеона. Подготовка
Брюмера чрезвычайно ему нравилась, всЈ было так умно, тонко, толково,
Бонапарт всех обманывал и обманул. "А для чего? Для разных идиотских
Аустерлитцов, для столь-же идиотской короны! И повезло ему, что были деньги.
Кажется, приворовал, командуя армиями в Италии или в Египте".

Он вышел с Джамбулом в садик. Навстречу им шел ребенок с мячем. Ленин
ласково с ним поговорил, -- любил маленьких детей. -- "Тебя мама ждет".
Залаяла на незнакомого человека собака. Он так же ласково ее погладил, --
любил и собак. -- "Свой, свой", -- объяснил он ей, показывая на Джамбула.
Собака успокоилась. Ленин отошел в глубь сада и сел на скамейку.

-- Вот давайте, здесь побалакаем, отсюда ничего не слышно... Да, вы
пошутили отчасти правильно. В самом деле, хоть в картишки играй, -- хмуро
сказал он. -- Радоваться нечему.

-- Нечему, -- подтвердил Джамбул. -- ВсЈ же 224 хорошо хоть то, что вас
короновали в Таммерфорсе. Теперь есть, с кем говорить. Слава Богу, и
Балалайкин долго мешать не будет. Он, разумеется, за то, чтобы сесть на ваше
место, продал бы дьяволу душу, если у него есть душа. Больше в партии никого
нет, все шляпы и теоретики. Для разных объединительных и разъединительных
съездов они, конечно, годятся, но ни для чего другого. Им не стоит и
посылать деньги на сапоги.

-- На какие еще сапоги?

-- Когда турецкий султан в далекие времена выступал в поход, он посылал
своим ханам по пять тысяч червонцев на сапоги. Да ханы обычно отнекивались.

-- Нельзя ли без аллегорий? Какой поход вы имеете в виду? -- спросил
Ленин. "Ох, попросит денег", -- подумал он. -- И не из чего посылать: нет
червонцев, наша касса сейчас пуста, всЈ ухлопали на восстание. Купчишки
перепуганы на смерть, Морозов даже со страху застрелился, не оставив нам ни
гроша. Вдовушка не даст ничего, хотя пролетарского происхождения. Кто-то
говорил, будто она купила или покупает подмосковную: какие-то Горки.
Отвалила бы нам что, в светлую память Саввы... А вы о чем хотели со мной
разговаривать?

-- Об этом самом. Не о подмосковной, а о вашей казне. Ведь без денег вы
ровно ничего не сделаете. Надо создать казну не грошевую.

-- Это, почтеннейший, святая истина, но какой способ вы предлагаете?

-- Способ я ношу с собой в кармане.

-- Да что вы всЈ так выражаетесь? Говорите понятно. Какой способ носите
в кармане?

-- Револьвер системы Маузер. Видите, я говорю понятно и без аллегорий.

"Вот оно что!" -- подумал Ленин. Он был доволен. -- "Кажется, этот
джигит серьезный человек. Если только не охранник".