чему не подстрекала, скорее отговаривала. Всему причиной мое собственное
безрассудство и сумасбродство; оно и ее вовлекло в эту историю: я не хочу
понапрасну обвинять ее. Что же касается того, что она меня обобрала, то
лучшего я и ожидать не мог в своем тогдашнем состоянии; я не знаю даже, она
ли меня обокрала или же кучер; если она, я ей прощаю. Мне кажется, так
следует поступать со всеми мужчинами, позволившими себе до такой степени
забыться. Но я гораздо больше озабочен другими вещами, а вовсе не тем, что
она взяла у меня.
откровенно во всем признался. Прежде всего она сказала ему в ответ на его
слова обо мне:
Уверяю вас, это благородная дама, а не публичная женщина, и чего бы вы от
нее ни добились, я убеждена, что это не в ее привычках. Вы подвергались
большому риску, сэр. Если эта сторона дела тревожит вас, вы можете быть
совершенно спокойны, так как, уверяю вас, ни один мужчина не прикасался к
ней, кроме ее мужа, а он умер уже лет восемь назад.
великом страхе. Во всяком случае, услышав слова моей пестуньи, он очень
обрадовался и сказал:
не горевал о пропаже. Ведь искушение было велико, а она, может быть, бедная
и нуждалась в деньгах.
никогда бы вам не уступила. И если бедность побудила ее сначала позволить
вам то, что вы сделали, то бедность же побудила ее напоследок вознаградить
себя, когда она увидела вас в таком состоянии, что, не, сделай она этого,
любой кучер или носильщик портшеза обобрал бы вас еще чище.
со всеми мужчинами, которые до такой степени забываются, следует поступать
точно так же, это приучило бы их к большей осмотрительности. Меня тревожит в
этом деле лишь то, на что я вам уже намекал. - Тут он пустился с ней в
некоторые откровенности насчет того, что произошло между нами и о чем
женщине писать неудобно; признался, в каком он страхе за свою жену, потому
что мог получить от меня что-нибудь и передать ей, и в заключение попросил
старуху, не может ли она устроить ему свидание со мной. Моя пестунья опять
заверила его, что ничего такого у меня нет и что он может быть совершенно
спокоен в этом отношении, все равно как с собственной женой. Что же касается
свидания со мной, то оно, по ее словам, могло бы иметь опасные последствия,
во всяком случае, она поговорит со мной и даст ему знать, но в то же время
она всячески старалась отговорить его, сказав, что ему не будет от этого
никакого проку, поскольку он, надо надеяться, не намерен продолжать со мной
прежнее, мне же пойти на свидание - все равно что доверить ему свою жизнь.
Он ответил, что чувствует большое желание видеть меня, что он даст ей все,
какие в его власти, гарантии в том, что не воспользуется этим свиданием с
дурными целями и что первым делом даст мне обязательство отказаться от
каких-либо притязаний ко мне. Старуха продолжала доказывать, что это
послужит лишь к разглашению его тайны и может сильно повредить ему, она
умоляла его не настаивать, так что в конце концов он отступился.
получить свои золотые часы, сказав, что, если она принесет их, он охотно
заплатит за них полную цену. Старуха сказала, что постарается, предоставив
ему самому назначить цену.
тридцать гиней - больше того, что я могла бы за них выручить, хотя они,
по-видимому, стоили гораздо дороже. Он завел тогда речь о парике, который
стоил ему шестьдесят гиней, и о табакерке; через несколько дней старуха
принесла ему и эти вещи, очень его обязав, и он дал ей еще тридцать гиней.
На следующий день я прислала ему его красивую шпагу и трость бесплатно,
ничего от него не потребовав. Однако на свидание я соглашалась при том лишь
условии, что он откроет мне свое настоящее имя; он же на это не шел.
образом она разузнала обо всем этом деле. Та сочинила длинную историю, будто
бы ей все рассказала одна особа, которую я посвятила в дело, так как она
должна была помочь мне в сбыте вещей, а эта особа принесла вещи ей в заклад,
зная, что она занимается этим делом; и вот, услышав о несчастье, постигшем
его милость, старуха сразу смекнула, что произошло; получив вещи в свои
руки, она решила прийти попытать его, что и сделала. Потом она снова стала
заверять его, что никому не проронит об этом ни слова, и хотя хорошо знает
ту женщину, - она подразумевала меня, - однако ничего ей не сообщила о том,
кто он такой, что, кстати сказать, было неправдой; но для него не произошло
от этого никаких неприятностей, потому что я никому не обмолвилась ни одним
словом.
отказалась от встречи. Я была убеждена, что если бы я его увидела и дала ему
понять, что знаю, кто он такой, то могла бы чем-нибудь от него поживиться и
даже поступить к нему на содержание. Хотя это был дурной образ жизни, однако
не столь опасный, как тот, что я себе избрала. Мысли эти, однако, стали все
реже посещать меня, и я пока что отклонила его просьбу о свидании. Зато моя
пестунья часто его видела, он был с ней очень любезен и почти при каждой
встрече делал ей какой-нибудь подарок. Однажды она застала баронета очень,
веселым и, как ей показалось, немного подвыпившим, и он снова стал
упрашивать ее устроить свидание с женщиной, которая, по его словам, так его
обворожила в ту ночь. Моя пестунья, которая с самого начала хотела, чтобы я
с ним увиделась, сказала, что готова уступить его желанию и попробует
уговорить меня, а после его многократных обещаний забыть все прошлое
прибавила, что, если ему угодно будет пожаловать к ней сегодня вечером, она
постарается исполнить его просьбу.
уже начинала жалеть о своем прежнем отказе, скоро добилась от меня согласия.
И вот я приготовилась к встрече: нарядилась, разумеется, как можно
тщательнее и первый раз в жизни прибегла к помощи искусства; говорю - в
первый раз, ибо никогда еще я не опускалась до того, чтобы румяниться,
думая, в своем тщеславии, что я в этом не нуждаюсь.
днем, что баронет подвыпил, хотя далеко еще не был пьян. Он чрезвычайно
обрадовался, увидя меня, и начал длинный разговор по поводу случившегося. Я
несколько раз попросила у него прощения, заявив, что у меня вовсе не было
такого намерения, когда с ним встретилась, что я бы не пошла с ним, если бы
не приняла его за мужчину воспитанного и если бы он не надавал мне столько
обещаний, что не позволит себе никакой нескромности.
помнил себя; не будь этого, он никогда бы не позволил себе таких вольностей
со мной. Он заявил, что после женитьбы не прикасался ни к одной женщине,
кроме меня, и что все случилось нечаянно для него, наговорил мне
комплиментов, что я ему страшно понравилась и так далее, словом, до того
разошелся, что не прочь был повторить все сначала. Но я оборвала его,
заявив, что после смерти мужа, то есть уже восемь лет, не позволяла ни
одному мужчине прикасаться к себе. Он ответил, что верит мне, прибавив, что
старуха уже говорила ему об этом, и как раз высокое мнение обо мне возбудило
в нем желание увидеться со мной вновь, и если он уже раз нарушил со мной
добродетель, без всяких дурных последствий для себя, то может безопасно
повторить все снова, словом, он кончил тем, чего я ожидала и о чем здесь
неприлично рассказывать.
провела его в комнату, где не было кровати, но зато эта комната сообщалась с
другой, в которой стояла кровать. Туда мы и перешли на остаток ночи; в
общем, побыв со мной несколько времени, он уснул и оставался там всю ночь. Я
на время удалилась, но еще до рассвета вернулась раздетая и лежала с ним до
утра.
дальнейшему греху, и все наши покаянные мысли разлетаются при первом же
новом соблазне. Если бы я не уступила его желанию повидаться со мной еще
раз, его порочное вожделение постепенно бы угасло и, кто знает, может" он
Дольше ни с кем не стал бы так грешить! Ведь до встречи со мной он и в самом
деле как будто не занимался этим.
снова обокрали. Он ответил, что совершенно спокоен на этот счет, и, сунув
руку в карман, дал мне пять гиней - первые деньги, заработанные мной таким
способом после многолетнего перерыва.
постоянного содержания, что меня бы устраивало больше всего. Раз, правда, он
спросил меня, чем я живу. Я поспешно ответила, что ни с кем не позволяю себе
таких вещей, как с ним, но зарабатываю рукоделием и этого для меня
достаточно, хотя порой приходится туго.
мыслях не имел предаваться ему (так, по крайней мере, он меня уверял). Ему
было тяжело, говорил он, чувствовать себя виновником не только своего, но и
моего падения. Он часто пускался в справедливые рассуждения о грехе вообще и
о тех обстоятельствах, которые сопровождали его собственную провинность:
вино, говорил он, разожгло в нем желание, дьявол завел его на ярмарку, где
его ждала приманка; мораль он всякий раз выводил сам.
а то и дольше, не являлся. Но по мере того как глубокомыслие выветривалось,
на смену ему приходило легкомыслие, и тогда он являлся ко мне в полной
готовности снова грешить. Так прожили мы какое-то время; хотя я не была в
полном смысле слова его содержанкой, однако он не скупился на подарки,
позволявшие мне жить не работая и, главное, не возвращаться к своему старому
ремеслу.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Майер Стефани
Лондон Джек