Чтение 44–й страницы книги ~Красные щиты~

Потом перешел к поучительным примерам, показывая, как являет себя
могущество короля в каждом из трех признаков. Генрих с улыбкой слушал
слова: "строгое и добродетельное правление". К кому они относятся - к отцу
или к деду? Правление деда уж никак не было строгим. Отца? Возможно, но
добродетельным... А как же Збигнев? "Победоносные войны" тоже вызвали у
Генриха улыбку, в его памяти возник образ могучего рыжебородого мужа, а
потом Рожера, старого сицилийского владыки, который говаривал, что худой
мир лучше доброй войны.
"Чересчур много ты видел, дружище Генрих, - сказал себе князь, - и
чересчур много размышляешь. Есть и четвертый признак, признак величайшего
могущества: твердая рука и прямой путь но об этом убогий монашек не
скажет".
После службы он подозвал монаха и попросил показать тетрадку. Она была
исписана черными корявыми буковками начав читать, Генрих убедился, что
слова - польские.
- Брат Озия, - сказал он, - это что за язык? В первый раз вижу такое...
Монах залился румянцем.
- Я просто хотел, - пробормотал он, - чтобы и на нашем, на польском,
языке что-нибудь было написано... (*112) - И умолк, смутившись пред лицом
владетельного князя.

19

Потом они вернулись в монастырь. Торжественные молебны в костеле
продолжались до глубокой ночи, но народу было немного. Всю пасхальную
неделю погода стояла прекрасная. Теплыми вечерами Генрих слышал веселые
крики в пуще и рокот бубнов, а порою рычание зверей и даже их возню в
зарослях - весной звери утрачивают осторожность. Дни шли однообразно,
Генрих и не заметил, как миновала праздничная пора. Надо было
поторапливаться с отъездом в Сандомир. Князь с удовольствием думал о том,
что снова увидит свой замок и что Казимир снова примется хлопотать по
хозяйству.
В пути они сделали остановку, чтобы освятить первый камень для костела
святого Мартина его должен был строить один из тамошних братьев, француз
Леонард. Предлагал свои услуги и другой монах, который соорудил в
Гжегожевицах и в Енджееве круглые костелы для Дунина, но аббат Эгидий
сказал, что Леонард искусней. И Генрих благословил Леонарда.
Когда освящали это богоугодное начинание, со стороны Сандомнра
прискакал рыцарь во главе сверкающего доспехами отряда и склонился перед
князем. Генрих сперва не узнал его, но потом разглядел, что это Вальтер
фон Ширах, его друг-тамплиер. Как было уговорено, Вальтер привел на
польскую землю рыцарей тамплиерского ордена, чтобы они, поселившись здесь,
воевали с язычниками.
Генрих очень им обрадовался и тут же поручил Вальтеру присматривать за
сооружением костела и немедля строить жилье для рыцарей. В этих хлопотах
он провел в Опатове три дня, причем немалую помощь оказали ему Казимир и
Виппо, приехавший вместе с Вальтером фон Ширахом. Виппо сумел-таки
разыскать Вальтера и, присоединившись к его отряду, явился, как обещал
когда-то, чтобы помочь князю в хозяйстве. Он и Казимир мгновенно
подружились и обсудили вдвоем, как приступить к расселению тамплиеров на
землях аббатства. Остаток пути до Сандомира они были неразлучны Герхо,
Тэли и Лестко тоже радовались приезду старого товарища по странствиям.
И вот снова началось житье в Сандомире. Проходили дни, недели, месяцы,
миновало лето, наступила осень. Казимир больше времени проводил в Вислице,
но Виппо и без него управлялся на славу. Только с упрямым Готлобом он не
ладил и к воеводе относился пренебрежительно, - впрочем, старик почти не
вмешивался в его дела. Кастелян, убедившись, что Виппо - человек толковый,
своей выгоды не упустит, но и о княжеском добре печется, во всем его
поддерживал. Однако с Гумбальдом и прочими духовными особами Виппо хлебнул
лиха. Трудновато приходилось ему и с Вальтером, который был слишком
требователен. А когда в довершение всего приехали в Загостье иоанниты, у
бедняги Виппо голова кругом пошла. К счастью, времена были спокойные,
русские сидели тихо - им хватало дел со своими князьями, которые так часто
менялись на престолах. Казимир нередко выезжал из Вислицы в Люблин, на
границу и дальше, выпивал с тамошними князьями и все больше набирался
русских обычаев, что начинало тревожить Генриха.
Сандомирскими делами Генрих занимался мало, управлял ими в общем, не
вникая в мелочи. Даже суд он поручил Казимиру и лишь иногда помогал брату
советом, как более сведущий в законах и обычаях. Ведь Генриху
посчастливилось повидать славных законодателей Рожера и Балдуина, и с
Барбароссой он беседовал о законах, и с Арнольдом в латеранских
виноградниках...
Странно было ему теперь вспоминать всех этих людей, которых он встречал
в дальних краях! Пришла осень, пора охоты Генрих стал надолго уезжать в
горы вместе с Герхо и Тэли, который заметно вырос и возмужал. И когда
князь где-нибудь в осеннем золотом лесу на Кленовой горе думал о том, с
какими необычными людьми сводила его судьба, они казались ему существами
из другого мира. Все, о чем он с ними говорил, не имеет здесь никакого
значения, никакого применения. Дебри свентокжиской пущи, как стена,
отделяют его от той жизни! И не только его - всю Польшу! Ему известно, что
делает Болек во Вроцлаве, известно, о чем думает Мешко, - пожалуй, Мешко
немного понимает тот мир, хоть и на свой лад. Здесь - совсем другие
заботы. К примеру, русские и Казимир, который якшается с ними и вечно о
чем-то договаривается или пруссы, которые раз за разом нападают на
пограничных крестьян и уводят их в рабство или же темные, злобные литвины
и мрачные ятвяги, засевшие в лесах и болотах. Нет, не это волновало его,
когда он беседовал с Барбароссой.
Все же Генрих не оставлял мысли о том, чтобы одним ударом направить
Польшу на иной путь, приобщить ее к великим свершениям. Но как это
сделать? И с кем идти? С папой или с кесарем? А может, с Арнольдом
Брешианским?
Хозяйство свое Генрих вел неплохо. Большой и весьма неприятной
неожиданностью оказалось для него то, что Болек вконец разбаловал своих
рыцарей. Подумать только, за каждый военный поход Болек платит им деньги!
Выходит, и Генриху, чтобы набрать дружину для похода, надо иметь в казне
кучу денег или, по крайности, куньих шкурок, над которыми Виппо так
потешается, не упуская, однако, ни одной возможности накопить их побольше.
"Несметное богатство", стоявшее в проповеди брата Озии на третьем месте,
заняло теперь для Генриха первое место - лишь выполнив это условие, он
сможет приступить к "победоносным войнам". Поэтому он подгонял Виппо и
Казимира, чтобы умножали его казну и выжимали все что можно из
плательщиков податей. В спорах брата и Виппо с тамплиерами и иоаннитами
Генрих всегда становился на сторону орденских рыцарей. Он крепко надеялся,
что когда пробьет час решительных схваток, их отважные и довольно
многочисленные отряды, вымуштрованные на европейский лад, будут ему
опорой.
Из Сандомира он почти не выезжал, особенно с той поры, как Виппо
устроил здесь монетный двор. Правда, монету приходилось чеканить с
профилем Болеслава, но эта затея приносила большую выгоду. Князь приказал,
чтобы дань и судную пошлину платили только сандомирской монетой. Виппо
советовал ему по истечении года всю эту монету у поданных изъять,
переплавить на низкопробную, а старую запретить. Таким образом князь
увеличит свои доходы и пополнит казну. Генрих очень увлекся этим
новшеством, сам наблюдал за работой монетчиков. Был у него еще подскарбий
[казначей] Анджей из Грожна, но подскарбий ведал только сбором дани,
причем безжалостно притеснял мужиков и прочий люд. А Виппо заправлял
монетным двором, доставлял из Кракова серебро, закупая его у евреев, своих
соплеменников. Но вот однажды Анджей отправился за данью в самую глубь
пущи и был там убит. Виновников не нашли. После гибели Анджея князь
пожаловал его должность Виппо и ради безопасности нового подскарбия
определил за его жизнь виру в семьдесят гривен серебра. А на жителей тех
лесов, где был убит Анджей, наложил огромную дань да еще отправил туда
Лестко с большим отрядом. Отличным воином показал себя Лестко, расправу
учинил знатную, спалил немало хат и привез из похода уйму всякого добра.
Было это уже после рождества. Зима стояла почти бесснежная, но едва Лестко
возвратился из похода, как повалил густой снег и намело такие сугробы, что
из замка не выйдешь. Все его обитатели собирались у камина в рыцарской
зале, толковали о том, о сем, а Тэли, как умел, развлекал их своими
песнями, которые очень нравились князю Казимиру, - он о ту пору был в
Сандомире. Тэли теперь пел хуже, чем раньше, - у него ломался голос и на
верхней губе пробивались усики.
Так проходило время. Сандомирский замок то заносило снегом, то опять
пригревало солнце. Хозяйство шло своим чередом, соседи не тревожили, и
Генрих часто выезжал на охоту. Виппо пригласил в Сандомир немца Людвига,
который, по распоряжению князя, заложил виноградники на склоне замковой
горы до самой Вислы и на других возвышенных местах - надеялись уже в
будущем году делать свое вино. В погребах замка копились богатства, и все
более густой слой пыли покрывал корону Щедрого, покоившуюся в деревянном
ларце. Казимир о ней забыл, да и Генрих, пожалуй, тоже. Незаметно для него
самого средство становилось целью, мысли его теперь были заняты хозяйством
в замке и в кастелянских крепостях, заботами о том, чтобы кастеляны
исправно собирали подати и дань с ополья.
Да и на кого мог бы он опереться, кто поддержал бы его, вздумай он
пойти на братьев? И Генрих таил свои замыслы ото всех, особенно от
Казимира. Молодые легко мирились с существующим положением. Казик то и
дело увозил к себе Влодека и Говорека во вновь отстроенную Вислицу, где
они охотились да пировали. Пиры Казимир любил до страсти, и не было для
него лучшей забавы, чем слушать разухабистое пенье русских певцов, которых