вопрос. Но он только смотрел на меня с торжествующим видом.
известно, что он сказал Ивану Витальевичу. Хотелось бы знать, чем
Григорьев объясняет свое поведение.
даже в школе Достоевского, от дефективных, таких вещей не слышал.
прочитал бы у Кораблева в глазах: "Саня, скажи, что ты обиделся за
"идеализм". Но я не умел.
зафыркал.
сказал он. - Хулиганство какое!
разумеется, удержался. Стиснув зубы, я молчал и смотрел на руку Кораблева.
Рука поднялась, слегка похлопала по столу и спокойно легла на прежнее
место.
думая с ненавистью о том, как бы выбраться из этого глупого положения. -
Может быть, не на "чрезвычайно слабо", потому что такой отметки вообще
нет, но я сознаю, что неважное. В общем, если совет постановит, чтобы я
извинился, я, ладно, извинюсь.
что, и Кораблев взглянул на меня с откровенной досадой.
Стало быть, ты готов извиниться перед Иваном Витальевичем только в том
случае, если по этому поводу состоится постановление совета. Иными
словами, ты не считаешь себя виновным. Ну что ж! Примем к сведению и
перейдем к другому вопросу.
мне.
слышит.
лицу, причинив таким путем тяжкие увечья, заметно отразившиеся на здоровье
твоего товарища Ромашова. Чем ты объясняешь это поведение, неслыханное в
стенах нашей школы?
говорил так длинно и кругло. Но рука Кораблева выразительно поднялась над
столом, и я перестал волноваться.
меня позором - такой товарищ! Во-вторых, я ударил его только один раз. А
в-третьих, что-то незаметно, что у него стало плохое здоровье.
спокойно. - Я считаю Ромашова подлецом и могу доказать это когда угодно.
Нужно было не бить его, а устроить общественный суд и позвать всю школу.
думает только об одном: как бы разбогатеть! У кого всегда можно достать
деньги под залог? - У Ромашова! У кого девчонки достают пудру и губную
помаду? - У Ромашова! Он купит коробку пудры, а потом продает по щепотке.
Это общественно-вредный тип, который портит всю школу.
выступал общественным обвинителем на суде. Иногда моя речь была чем-то
похожа на речи Гаера Кулия, но мне некогда было думать об этом сходстве.
на более слабых ребят, с тем, чтобы взять их в свои руки. Если нужен
пример, - пожалуйста! Валя Жуков. Ромашов воспользовался тем, что Валя
нервный, и запугал его всяким вздором. Что он делает с ним? Он сперва
берет с него честное слово, а потом рассказывает ему о своих подлых
секретах. Я был просто поражен, когда узнал об этом. Комсомолец, который
дает честное слово, что никому не расскажет, - о чем же? О том, чего он
еще и сам не слыхал! Как это называется? Но это еще не все!
волнуюсь я или нет. Мне казалось, что я ничуть не волнуюсь.
Николаю Антонычу, - мог ли существовать в нашей школе такой Ромашов, если
бы у него не было покровителей? Не мог бы! И они есть у него! По крайней
мере, мне известен один из них - Николай Антоныч!
сказать! Все молчали, весь педагогический совет, и ждали - что-то будет.
Николай Антоныч засмеялся и побледнел. Впрочем, он всегда немного бледнел,
когда смеялся.
интересовался, что о нем говорят в нашей школе. Не знаю, зачем ему это
нужно! Факт тот, что для этой цели он нанял Ромашова. Я говорю: именно
нанял, потому что Ромашов ничего не станет делать бесплатно. Он его нанял,
и Ромашов стал подслушивать, что в школе говорят о Николае Антоныче, и
доносить ему, а потом он брал с Жукова честное слово и рассказывал ему о
своих доносах. Вы можете спросить меня: что же ты молчал. Я узнал об этом
накануне отъезда, и Жуков тогда же обещал написать об этом в ячейку, но
сделал это только сегодня.
Николаю Антонычу. Впрочем, только он один держал себя так свободно.
Остальным педагогам было как-то неловко.
ничего не случилось, сказал Николай Антоныч.
отпустить Григорьева. Может быть, мы пригласим теперь Жукова или Ромашова?
сердце. Он еще больше побледнел, и редкая прядь волос, зачесанная на
затылок, вдруг отстала и свесилась на лоб. Он откинулся на спинку кресла и
закрыл глаза. Все бросились к нему. Так кончилось заседание.
очень занят. Было бы преувеличением сказать, что я чувствовал себя героем.
Но все-таки девочки из соседних классов приходили смотреть на меня и
довольно громко обсуждали мою наружность. Впервые в жизни мне был прощен
маленький рост. Оказалось даже, что я чем-то похож на Чарли Чаплина. Таня
Величко, которую очень уважали в школе, подошла и сказала, что на
каникулах она систематически выступала против меня, а теперь считает, что
я правильно дал Ромашову в морду.
- сказала она разумно.
комсомольская ячейка вынесла мне строгий выговор с предупреждением.
Педагогический совет не собирался из-за болезни Николая Антоныча, но
Кораблев сказал, что меня могут перевести в другую школу.
постановлением ячейки я был согласен. Но переводить меня в другую школу!
За что? За то, что я доказал, что Ромашка подлец? За то, что я уличил
Николая Антоныча, который ему покровительствовал? В таком-то невеселом
настроении я сидел в библиотеке, когда кто-то спросил в дверях громким
шепотом:
смотревшего на меня.
какая-то дикая, как в учебнике географии у первобытного человека.
Интересно, что сперва я подумал именно об этом, а уже потом понял, что это
Петька - Петька Сковородников собственной персоной стоит на пороге нашей
библиотеки и смотрит на меня с удивленным выражением. Я вскочил и бросился
к нему, роняя стулья.
разу!
свету искал. А ты вот где приютился!
на карточке он был причесан. Как я был рад! Я не чувствовал ни малейшей
неловкости - точно встретился с родным братом.
Вот!
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Юрьев Сергей
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Шилова Юлия